But when truth of you comes clear
So close
I wish my life had never come here
So close
Я захлопнула книгу сказок. Красная шапочка и ее бабушка спасены храбрыми охотниками, чудовищный Волк убит. Вот так бы всегда. Порой мне сильно хочется иметь другую жизнь. Я крепко зажмуриваю глаза и представляю, что я - это не я, с другим именем, в незнакомом мне месте. Если б я только могла, я бы ускользнула прочь. Но... Ритуал держит меня здесь. Крепко, тяжело прижимая меня к земле, по которой я хожу. Куда бы я ни отправилась, я ясно понимала: с алой отметиной на безымянном пальце меня всегда разыщут. Мне не убежать от силы ритуала. Мне не убежать от него. От Долохова мне не скрыться. И поэтому... Я пряталась от него в пелене своих длинных волос, закрывала глаза за чёлкой, чтобы..."Какие большие у тебя глаза" - сказала Красная Шапочка.
"Это чтобы лучше видеть тебя" - ответил ей Волк.
Я торопливо натягивала на себя одежду: бельё, чулки, платье; куталась в растянутые кофты и наматывала шарф на шею. Я снова пряталась от него, искала убежище в крепости из пыльных книг в библиотеке или кривила спину, сидя за пианино. Я искренне надеялась, что инструмент скроет меня. Когда становилось нечем дышать, когда присутствие чужой тени в доме становилось нестерпимым - я убегала к морю. Октябрь студил воду, и слёзы на моих щеках были холодны. Мёрзнущее море передо мной бурлило, и мои пальцы подрагивали от холода. Я всегда забывала перчатки и пальто, когда в спешке бежала прочь из дома. Долохов приносил их мне позже. Намного позже, когда я уже стыла на сердитом ветру, а солёный воздух впитывал в себя мои слёзы. Вот и теперь. Я дрожу от холода и гляжу на рокочущие волны. Шуршит галька под тяжёлыми шагами, и на мои плечи ложится пальто. - У тебя уже губы синие, - слышу хриплый голос, и бросаю быстрый взгляд из-под чёлки -"это чтобы лучше видеть тебя"
- и тут же опускаю глаза. - Не смотрите на меня, - шепчу я так тихо, что ветер и море заглушают мой голос. Мне всегда трудно говорить с мужем. Поэтому всё, что я хочу ему высказать, все гневные слова, что хочу бросить ему в лицо, так и остаются лишь в голове. Но Долохов слышит меня. Его глаза - Ненавижу их! Не смотри, не смотри на меня!- оставляют мое лицо. Мне легче, но ненадолго. Теперь он прикасается ко мне. Берет поочередно за каждую руку и натягивает на них перчатки. Мои холодные руки. Его горячие. Такие горячие, что их жар я ощущаю даже через перчатки. Мне неприятно это жжение. - Спасибо, господин Долохов, - я вырываю свои руки и делаю два шага назад. - Можешь звать меня по имени, это нетрудно. Мне - трудно. Я даже глядеть на тебя не могу! - Ирина, — Моё имя на его губах звучит по-странному мягко. - Посмотри на меня. Море бьётся о скалы. Кажется, надвигается буря. Долохов стоит рядом со мной, и мне вновь некуда бежать. Руки всё ещё чувствуют его прикосновение. Пальцы всё ещё жжёт. Ладно. Хорошо. Я посмотрю на тебя. Только не трогай меня. Я даже назову тебя по имени, как ты просишь - только не прикасайся. - Антонин. - Его имя медленно и нехотя скатывается с моих губ. Его серо-зелёные глаза сужаются в усмешке. Мне тяжёло выдерживать этот взгляд, от него становится не по себе. Поэтому я гляжу на лучики морщин под этими горящими глазищами. Долохов делает шаг вперёд, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не отшатнуться от него и отступить назад, в ледяную воду. Мой голос звучит хрипло от волнения, когда я говорю ему: - Какие страшные у вас глаза, Антонин."Это чтобы лучше видеть тебя," - оскалился Волк.