Fatigue. Red.

Смотреть на утопающие в тёмной крови ещё тёплые тела и крепче сжимать в руках длинный меч. Смотреть, как холодная, гладкая, всегда идеально заточенная сталь покрылась алыми разводами и крупными каплями, стекающими с кромки лезвия. Смотреть на чёрно-бордовый мир, вдруг неимоверно сузившийся. Смотреть в холодные жёлтые глаза. Смотреть и уставать от всего происходящего. Слияние боли и удовольствия — союз агонии и эйфории. Летят людские головы. Валяются отрубленные конечности. Вспоротые животы и порванные органы. Жестокое насилие во имя выживания. И это возбуждает. Босые ноги, некогда увязшие в жгучей крови, оставляют тёмные следы на жёстких татами. Он почти ползёт, еле держится на ногах, но продолжает идти. Выходит на задний двор, скидывает порванную юкату без одного рукава и погружается в маленький онсэн с холодной водой. Алые разводы расцветают под толщей воды и тут же растворяются, окрашивая жидкость в бледно-розовый. Бледные руки несильно сжимают шею, и из горла вырывается приглушённый стон, когда холодные сухие губы касаются острых ключиц. Одна рука спускается ниже, почти касаясь воды, пока другая сильнее сжимает шею, перемещаясь к скулам — запрокидывая голову назад. Царапает грудь и худые плечи. Мелкие кривые порезы ноют под натиском грубых пальцев. Слияние боли и удовольствия — союз агонии и эйфории. Летят людские головы. Валяются отрубленные конечности. Вспоротые животы и порванные органы. Жестокое насилие во имя выживания. И это каждый грёбаный раз возбуждает. Инстинкты, движения, отработанные до автоматизма, безумные танцы меча. Отсутствие каких-либо мыслей, стёртые эмоции — ледяное бездушие. Меч молчит, жертвы провывают, прокрикивают свои последние песни, потухая одна за другой. Меч отражает багряный свет, разбрасывая вокруг розовые блики. На руках и ногах меча сотни иероглифов. Красный оби и белое кимоно. Меч молчит и впитывает музыку смерти. В жёлтых глазах напротив столько холодного огня, что хватило бы сжечь весь этот чёртов мир, не оставив даже горсть пепла. Глаза смотрят заинтересовано, но недостаточно изучающе. Они изучали на протяжении многих лет и уже знают всё досконально, ведь меняться тут нечему. Под таким взглядом хочется растаять, испариться, забыться, пропасть без вести и никогда не появляться вновь. К бледной руке прилипает мокрая ткань, когда он достаёт руку из воды. В воде же рукав кимоно вьётся подобно змее — гладкой, чёрной. Рука то гладит, то царапает, пока рот ненасытно кусает шею, губы оставляют багровые следы на острых плечах и ключицах. — Ты ещё не наигрался?.. Падает на влажные доски тонкая лента, а длинные пальцы зарываются в сливовые волосы, тянут назад, и горячее дыхание опаляет губы, чтобы в следующий миг безжалостно впиться в податливый рот со звериным рыком. Воздух накалился, и даже холодная режущая вода казалась неимоверно горячей — вот-вот забурлит. А под ним — растворяется огромный ком болезненной измождённости. Бог ещё не наигрался? О нет… Бог только начал свою игру. Меч знает. Меч всегда всё знает. Меч смотрит, и меч видит. Он дышит, мыслит и живёт. Холодно-серый, абсолютно чистый, в один миг он заполняется цветами ликориса и распадается на миллионы ярких осколков от безумного наслаждения. Меч наслаждается битвой. Бог наслаждается вкусом. Разрушение, распростёртое под ним, устало закрывает глаза-апатиты и наслаждается сном. Летят людские головы. Валяются отрубленные конечности. Вспоротые животы и порванные органы. Жестокое насилие во имя выживания. Прекрасное забвение во имя пацифизма. Разрушение восхваляет избавление. Бог восхваляет Разрушение. Бог занят. У Бога новая игрушка. Не мешай Богу.