Поводок

Бакуго уже не помнил, когда это началось. В четыре года у него проявилась Причуда, а вместе с ней появилась самая большая проблема в его жизни. Мать предупреждала, что в мире есть человек, предназначенный ему судьбой, и что когда он вырастет, то сразу всё поймёт. Она описывала это как тонкую красную нить, которую могут видеть только родственные души. Но заносчивый блондин никак не ожидал увидеть однажды то, что увидел. Во время одной очередной перебранки глупый слабый Деку просто крикнул ему, чтобы он оставил какого-то сопляка в покое. Но поразило то, что тело Бакуго будто заковали в стальные тиски, он не мог пошевелиться, не мог сделать ни шагу в сторону замерших затравленных мальчишек, он просто бессильно скрипел зубами, а затем увидел её. Красную ленту. Ленту, которая, по всей видимости, опутывала его шею, развевалась на лёгком западном ветру, трепетала от чувств, переливалась всеми оттенками алого, тянулась к Мидории и исчезала в глубине маленького сжатого кулачка. Бакуго злился, бесился, сходил с ума в бессильной ярости, но не мог и пальцем коснуться Деку, не говоря уже о взбучке. Он мог сколько угодно запугивать Мидорию, но причинить ему реальный вред — никогда. Это выводило Бакуго из равновесия, он взрывал всё подряд, даже эту чёртову ленту, влезал в драки, кричал, кричал громко и бесконтрольно, постоянно впадал в ярость, но ничего не мог поделать с собой. Он выходил из себя, рвал на голове волосы, готов был взорваться в бессильном гневе от того, что несуразный хилый Деку начал вызывать у него чувства, сходные с желанием заботиться, охранять, защищать. Осознав, что ничего с собой сделать не сможет, Бакуго попытался перестать замечать Мидорию, долгие годы избегал его и лишь изредка запугивал, но сейчас всё равно подглядывал украдкой за очень изменившимся одноклассником. Ловил взглядом каждый его жест, чуть ухмылялся самыми уголками рта от вида колышущихся при движениях завитков зелёных, как хвоя, волос. Всё в Деку привлекало его и раздражало одновременно. Бакуго неимоверно бесил тот факт, что буквально вчера ещё хилый и бесполезный Мидория теперь сам может постоять за себя, и ему не требуется постоянный присмотр. Но Катсуки почему-то показалось, что на душе его повис тяжёлый, острогранный камень. Камень, который царапал сердце, заставлял его кровоточить, а боль буквально сводила Бакуго с ума, он взрывался от каждого пустяка, абсолютно неадекватно реагировал на каждое ехидное замечание, чем сначала пугал, а потом просто забавлял одноклассников–героев. В этот раз всё было точно так же. Киришима отпустил очередную шутку про вспыльчивость блондина, а Урарака тихо прыснула в кулак, тут же отворачиваясь. Гневный крик расколол тишину класса, громовым раскатом прокатился по школьным коридорам. Мидория зажмурился и заткнул чувствительные уши ладонями, Урарака, Киришима и Иида тут же замахали руками, мол «Мы ничего не говорили», но яростные возгласы было уже не остановить. Но через пару секунд Бакуго почувствовал руки, коснувшиеся его груди, потянувшиеся наверх и зажавшие широко раскрытый в вопле рот. От неожиданности блондин замолчал, но быстро пришёл в себя и, отняв чужие руки, обернулся, натыкаясь взглядом на вихры волос и зелёные глаза напротив, в которых плескалось что-то вроде предвкушения. Деку поднёс к своим растянувшимся в улыбке губам указательный палец и сказал: — Замолчи. Всего одно слово, и рот Бакуго резко захлопнулся с тихим стуком зубов друг о друга, а сам блондин во все глаза удивлённо уставился на одноклассника. Опять мелькнула красная лента, и теперь Мидория её заметил, в его травяных радужках заплясали черти. Сознание Бакуго охватило нехорошее предчувствие, но глупое его сердце пропустило удар и сладко застонало, чем привело разум в состояние бешенства. Он не может любить этого бесполезного идиота! Этот зубрила не может быть его родственной душой! Почему его никто не спросил, хочет ли он такого соулмейта?! Возмущений была масса, но все они меркли в сравнении с тем, что творил Деку. Он, будто прекрасно зная, что делать, зажал красную извивающуюся ленту в руках и потянул её на себя, заставляя Бакуго наклониться ближе и, удерживая «поводок» в правой руке, провёл пальцами по колючим светлым волосам, вызывая целую стаю неконтролируемых мурашек по всему телу блондина. Тихий свист одноклассников немного отрезвил обоих, заставляя Мидорию отпустить ленту и отстраниться от своего соулмейта. С тех пор Деку не брезговал пользоваться столь эффективным способом сдерживания взрывного друга, своеобразный поводок практически не исчезал из поля зрения, мозоля глаза гадким напоминанием. Вся сущность Бакуго будто поделилась надвое: одна часть всеми конечностями протестовала оттого, что приходится слушаться кого бы то ни было, но вторая часть, которая была сразу же задвинута в самый тёмный угол подсознания, тихо наслаждалась тем, что появился кто-то, кто направляет вспышки агрессии в нужное русло, а то и вовсе гасит их. Бакуго всё чаще ловил себя на том, что ему приятны прикосновения Мидории, что он скучает по теплу, что дарил ему парень, по его мягкости, дружелюбию, нежности, скучает просто по чёртовому Деку, если долго его не видит. Он сам себе начал напоминать собаку, своенравную и агрессивную собаку, которая только и ждёт команды, чтобы накинуться на кого-то. Собаку, у которой есть хозяин. И не сказать, что блондину не нравилось чувствовать эту связь, но ему претила сама мысль о том, что придётся подчиняться кому-либо. Особенно такому жалкому никудышному зубриле. Бакуго схватился за голову, заскрипел зубами и закричал во всю глотку, перепугав прохожих и спугнув пару птичьих стай: — Да хрена с два я буду подчиняться чёртовому Деку!

***

— Ну же, глубже! — стыд когда-то давно был оставлен за дверями этой комнаты, и Мидория сладко стонал, выгибаясь в пояснице, обхватывая ногами талию блондина. Тихий хмык, оскал на пол-лица, резкий толчок внутрь горячей влажности и звёздочки перед глазами обоих. Сильные, смертельно опасные, но бережные теперь руки ранее ласкали распалённое и взмокшее тело Деку, а теперь удерживали тело Бакуго на весу. Языком Катсуки требовательно проходился по чуть солёной шее Мидории, наслаждаясь приглушёнными и чуть сдавленными стонами, прикусывал кожу на практически не выступавших косточках ключиц, вылизывал ямку между ними, ощущая ладонями проходящую по телу дрожь, оставлял яркие, наливающиеся алым метки, схожие по цвету с лентой, что сейчас мягко опутывала тела обоих, не препятствуя движениям, а связывая воедино. Блондин в очередной раз отстранился от горячего, как небольшое солнце, Деку, распрямился и подхватил Мидорию за широко расставленные бёдра, увеличил глубину проникновения, улавливая краем утекающего плавящегося сознания вскрик и последующий стон Деку. Толчки были сильными, несдержанными, буквально таранящими хрупкое когда-то тело, но Бакуго точно знал, что именно они до чёртиков перед глазами нравились Деку, что он наслаждался этой грубой силой своего соулмейта, что он сходил с ума от мысли о своеобразной власти над этой необузданной мощью. Бакуго чуть прикрыл глаза, сосредотачиваясь на ощущениях восхитительной тесноты и гладкости, что дарил ему Мидория, уловил отголоски чувств и эмоций своей родственной души, которые плавно перетекали в его разум через эту извивающуюся, переливающуюся алым связь. Уловил острое удовольствие от электрических импульсов, разливающихся вдоль позвоночника и ударяющих прямо в мозг, одуряющих наслаждением, пьянящих не хуже алкоголя. Чёткое осознание того, что Мидория в такт толчкам приближается к грани, где волнами плещется в закатных лучах море неги и блаженства, ударило в голову Бакуго, подстёгивая предвкушение. Ничего так не тешило его самолюбие, как картина искажённого оргазмом лица Деку, который с громким несдержанным стоном изливался себе на живот без какой-либо помощи со стороны Бакуго. Так было и на этот раз. Мидория практически до хруста в позвоночнике изогнулся, вскрикнул, насаживаясь на крепко стоящий член, и кончил, пачкая свой живот и живот блондина. Последний же сжал зубы, вышел из распалённого тела, пару раз провёл по напряжённому, чуть подрагивающему органу, с силой сжимая головку, и излился на парня, смешивая их сперму. Мятые простыни встретили прохладой разгорячённую кожу Бакуго, который разглядывал расслабленное лицо лежащего рядом Деку и размышлял о чём-то своём. О том, как он мог влюбиться в этого невозможного задрота. О том, что его жизнь стала более размеренной и полной. О том, что он никогда до конца не подчинится навязанному контролю, но есть в этом что-то, что заводило, что увлекало, открывало новые грани жизни, и одновременно неимоверно раздражало и злило. Однако недавнее открытие того, что возможность командовать соулмейтом всё же является двусторонней, приятно грело самолюбие Бакуго, и на его губах расцветал хищный оскал.