Объятия

Мама любила обнимать свою дочь. И не только потому, что первые пару лет Роуз не засыпала и плакала, пока её не укрывала изящная, но сильная и заботливая тонкая рука матери. И не потому, что Мама любила ощущать родное живое тело рядом с собой, дававшее призрачное чувство собственной необходимости. Впрочем, это чувство пропало уже пару лет как, когда не по годам смышлёная девочка принялась за изучение одновременно психоанализа и сомнительной зоологии. Вначале она просто постепенно переставала отвечать на радостную улыбку и раскинутые руки, потом уже не каждый вечер её можно было увидеть за совместным ужином, а затем и вовсе девочка почти стала невидимым и неслышимым призраком, витающим где-то в усадьбе. Не так давно Мамин работодатель, Джейк Харли, которого все работники называли не иначе как дедулей за его неповторимый нрав и манеры, погиб, и в завещании для мисс Лалонд было секретное письмо. Там рассказывалось о последнем проекте СкайяНета, который и положит конец существованию славной корпорации. Игра, предварительно названная "Сбурб", должна была уничтожить мир. Точнее, помочь создать новый после неизбежной гибели этого. И игроки были заранее определены. И одним из них была Роуз. Её драгоценная Роуз. Наверное, тогда Мама и начала налегать на спиртное так сильно. Оно притупляло чувство обречённости. Роуз после школы, в которую её всё ещё возила Мама, начала ходить на классы скрипки и дзюдо, что, как казалось, отбило последние остатки её желания общаться с матерью о чём угодно. Но Мама просто не могла отпустить свою девочку в смертельную игру неготовой, пусть даже это означало общение только посредством сочащиеся ехидством пассивно-агрессивные записки с вычурно вежливыми просьбами купить еды, шерсти или книг. Единственным шансом увидеть Роуз для Мамы стали те дождливые ночи, когда с неба бесконечно сыпались огромные капли, перемежаемые ослепительными вспышками молний. Немного (или не совсем — она не считала) выпивки приятно грело изнутри и помогало каблукам почти не стучать даже по полированному камню пола. Было полвторого ночи, но сквозь тонкую щёлку приоткрытой двери лился свет от ноутбука Роуз. Он же озарял её изящно вытянутое лицо с изогнутыми в лёгкой, но искренней радости тонкими губами. Мама неслышно выдохнула и поспешила к себе. Бокал отправился в раковину, опасно пошатнувшись, а туфли, лабораторный халат, свитер, плотные леггинсы и прочая одежда совсем не изящно свалились кучей у изножья кровати, полностью обнажая поджарое, но всё ещё вполне сочное тело. В глубине души она чувствовала, что Роуз тоже будет такой же крепкой и привлекательной, когда вырастет, конечно. Откуда — а кто не поинтересуется степенью своего генетического родства с упавшим из космоса младенцем только для того, чтобы с удивлением выяснить, что приходится ему буквально матерью? Женщина, начав заваливаться, разрешила телу потерять равновесие и упала на огромную двуспальную кровать, тихо скрипнувшую под небольшим весом. В приоткрытом окне завывал ночной ветер, шумели промокшие под хлещущим ливнем ели с соснами, а шум стоявшего стеной дождя сливался в непрерывный шелест. Подрагивающая на сквозняке тяжёлая и плотная штора заставляла узкую полоску ослепительного лунного света колебаться, до полностью её перекрывая, то наоборот, давая ей дотянуться до зеркала и отразиться от давно разбитой поверхности, разбрасывая ломаные лучики по всей комнате. Поёжившись от холодной сырости (но всё же лучше, чем просыпаться в поту посреди ночи от жары), Мама заползла под сваленные в углу три одеяла, завернулась в них, и, поджав замёрзшие ноги, обняла себя за плечи, стараясь не сильно дрожать. — Спокойной ночи, Роуз, — со смешком и полупьяно всхлипнула она. Роуз не разговаривала со своей матерью уже третий месяц. Не обнимала — два года.