Bloodsport

      — Я не пойду сегодня на тренировку.       — Почему?       — Ты забыл, какой сегодня день?       — Ну-у, пятница? — неуверенно начинает Отабек. В другой день Юру бы даже позабавил его вид при этом. Отабек всегда так осторожно отвечает на его провокационные вопросы, словно сапёр, прощупывающий почву: не рванёт ли? Но сегодня нельзя шутить таким. Сегодня вообще лучше не высовываться. Обложиться подушками, котом и едой. И ждать, когда этот день закончится. Уже научены горьким опытом.       Юра так и поступает с самого утра. Он до сих пор ещё не вылез из кровати, хотя ссать хочется просто пиздец как. Но смотрит в экран телефона, где его Отабек такой красивый, что дрочить хочется ещё сильнее. Надо запретить ему надевать эту футболку на тренировки. Все девки слетятся счас на эти его банки. Юра устраивается поудобнее под одеялом и двумя пледами, елозит попой по кровати, образуя под собой ямку. А Отабек смотрит и ждёт приговора.       — Ага, пятница, пятница, — говорит ему Юра ехидно. — А какая пятница?       — Развратница? — ещё более неуверенно отвечает Отабек. Юра фыркает.       — Блядь, Бек, ну ты чего? — он недовольно дёргает ногами, слева высовывает морду Петя. Жарко. — Число забыл какое сегодня? Пятница тринадцатое!       — И чего? — хмурится тот и смотрит угольками своими, прям прожигает сквозь экран. Ух, ведьмак!       — Бек? Я начинаю опасаться, что злые духи уже похитили твой мозг. У вас там в Казахстане не верят в подобное?       — Во что, Юр? Обычный день, обычная пятница. Какие злые духи? Ты с Хэллоуином случайно не путаешь?       — Я ничего никогда не путаю! В этом году в такой же день я упал и вывихнул плечо на ровном месте. В том году лезвие ни с того ни с сего отвалилось, я едва копчик себе не выбил! А в позатом...       — Всё, Юр, я тебя понял, но это просто совпадения. — Линия губ чуть искривляется — ржёт, значит, там над ним, ага. — Всякое может случиться.       — Нихуя! — протестует Юра и собирается привести ещё кучу доводов в свою защиту, но тут на экран выскакивает фото с изображением тренера, полное зверской любви и убийственного одухотворения. Юра специально его поставил на звонок, чтобы бояться, а не ржать, когда на него орать начнут. — Бля, всё, короче, давай. Я потом позвоню. Не убейся, я тебя прошу, будь аккуратнее там!       И прежде чем Отабек успевает что-либо ответить, отрубается. И телефон заодно выключает. Типа сломался. И будильник не сработал. А домофон так вообще отключили за неуплату. И Петя захватил его в заложники, даже без выдвигания требований. И вообще у Юры лапки, он не умеет кататься.       Но спрятаться не удаётся. Через час в дверь колотят с такой силой, едва не сняв с петель. Сам Никифоров пожаловал. Говорит, что если Юрочка не вытащит свой очаровательный маленький зад, он прямо так в одеяле отвезёт его на тренировку. Фу, бля, с Кацудоном своим так разговаривай, бормочет Юра. Но встаёт и идёт собираться, ворча, что вот он и разозлил злых духов. По пути не перестаёт чатиться с Отабеком. У того уже перерыв, и он обещает быть на связи.       Юра кидает сумку под скамью и падает на неё, не выпуская телефон из рук. Отабек шлёт ему мемы про пятницу 13-е. Некоторые даже смешные. Но нельзя в этот день шутить. Ох дошутится он когда-нибудь! Юра недовольно стучит пяткой о пол. Мила с Гошей, похоже, тоже только приехали, ещё торчат в раздевалке.       — Смотрите, какие у меня коньки. Вчера на блошином рынке у какой-то тётки прикупил. Не хотела отдавать, такую цену заломила, еле выторговал.       Юра без особого интереса поднимает голову и пялится на Гошу, вынувшего из сумки коньки непонятного грязно-жёлтого цвета с какой-то росписью по бокам. Тот рассматривает своё приобретение с гордостью. Улыбается довольный, словно сокровище откопал.       — Ты ёбнулся совсем? — кривится Юра, глядя на эти страшилища. — Зачем они тебе?       — Да ты глянь какие! Раритет! — Гоша вертит их во все стороны, а потом усаживается на скамью и начинает стаскивать ботинки, наступая на задники и не выпуская коньки из рук. — Продавщица сказала, они счастливые. Принадлежали знаменитому фигуристу. Как его там, Лусьен Феров, или Луциус Феров, точно не помню. Болгарин или румын что ли? Он с ними тринадцать раз золото брал.       — Что-то я не слышал про такого фигуриста, — Юра морщит нос. От коньков так и тащит каким-то говном. Реально стрём. — Ты, правда, собираешься в них катать? Да они же развалятся!       — Насечки какие-то на лезвиях, — бормочет Гоша, не слушая его, колупает ногтем. — Что-то знакомое, не могу разобрать, всё в пятнах каких-то. То ли ржавчина, то ли…       — Ну-ка дай глянуть, — Мила подходит и наклоняется. Уже протягивает руку.       — Клешни свои убрала, мои коньки! — Юра открывает рот: Попович сейчас очень напомнил ему одного перса из известного фильма. Счас Гоша резко полысеет, посереет и съёжится до размеров гнома. Юра захлопывает рот.       — Да ладно-ладно, убрала, господи! — Мила обижается и отходит.       — Тебе твои-то чем не угодили? — фыркает Юра, втыкая снова в телефон. — Хотя о чём я? Ты и в своих-то не ахти катаешь.       — А завидовать, Юрочка, нехорошо, — входит Виктор, картинно скидывая пальто на скамью небрежным жестом.       — Гос-споди, блядь, зависть-то тут при чём? — Юра машет в сторону Гоши телефоном. — Я за этого полудурка переживаю, чтобы он ноги себе не переломал.       — А коньки очень даже интересные, — задумчиво произносит Виктор, подходя ближе, но на безопасное расстояние. — Сколько, говоришь, им лет?       — Да кто его знает, — тот всё рассматривает свою прелесть, не торопится надевать, — бабка сказала, она видела того фигуриста вживую, его последнее катание, ему уже тогда за тридцать было. И как он тринадцатое подряд золото взял, больше его после этого никто не видел.       — У-у-у-у! — Юра вытягивает губы, издавая потусторонний звук и шевеля пальцами. Никто не впечатляется. Ну и пошли нахуй.       Виктор смотрит на него долгим взглядом, Юра не выдерживает, показывает язык и сгибается пополам, шаря рукой под скамейкой. А Виктор снова обращается к Гоше, пытающемуся оттереть что-то с лезвия.       — Не похоже что-то на ржавчину, — говорит он ему. — Может быть, краска?       — Даже не сколупнуть, — Гоша старается, аж язык от усердия высовывает, — прям в металл въелась.       — А эта царапина похожа на звезду, — подошедшая Мила вытягивает шею разглядеть поближе. — Или пентаграмму, смотря как посмотреть.       Юра зло вытаскивает из-под скамейки свою сумку, переодевается, чуть не разорвав тренировочную водолазку, застряв головой в горловине. Хватает термоперчатки и идёт на трибуны, не выпуская телефон из рук. Через минуту появляются остальные, высыпают сразу на каток и рассредотачиваются кто где. Виктор праздно откатывает в противоположный конец и тоже берётся за телефон. Мила грозит Гоше, чтобы не совался на её половину, она прыжки будет ставить. Гоша не отвечает, переминается с ноги на ногу, встряхивая их по-очереди. Юра говорит, что в рот он ебал разбить себе сегодня бошку, и остаётся на скамейке. Думает о том, что выкатится на лёд, только когда появится Фельцман, который опаздывает. Хорошо всё-таки, что с самого сосранья не припёрся.       На катке Юра развлекает себя тем, что задирает голову и осматривает купол. А давно ли укрепляли крышу? И если она обвалится, успеют они все убежать или нет? Он открывает чат:       Бек, если я сегодня умру помни что я очень тебя люблю       женись после меня на достойной девушке       но не красивее меня чтоб была       Юра ты заебал       серьезно       и петю забери себе       обещаешь вычесывать его?       пиздец я эти колтуны на жопе видеть не могу       давай побреем его налысо?       Ты ж умирать собрался, а такие планы строишь       ничего я не собрался       это я на всякий случай       и это       историю почисти мою       прости меня за нее заранее       я честно дрочу на это только когда тебя нет рядом я не извращенец :D       Юра поднимает голову, пока Отабек думает над ответом. Всё равно смешнее не придумает. Хотя Бек может, когда захочет. Взгляд на автопилоте упирается в Гошу, нарезающего круги вдоль бортов. Юра хмурится, дёргая ногой. Хуя Гоша скорость развил, он никогда так не катал. Странно. Когда тот уже в третий раз за полминуты пролетает мимо, Юра понимает, что даже он сам не способен так разогнаться. Что за ебанина? Обман зрения что ли, каток стал меньше или Гоша далеко от бортиков?       А потом тот вдруг с места отталкивается и крутит такой роскошный четверной аксель, что Юра открывает рот. Это как вообще? Такое возможно? А Гоша приземляется с пушиночной лёгкостью, делает оборот на сто восемьдесят и тормозит посреди катка. Руки в боки. Даже не запыхался.       — Видал, чё могу? Это всё коньки.       Юра пристально всматривается и не может понять, что не так. Определённо что-то не так. Да не, думает он, показалось, наверное. Или освещение такое сегодня. С чего бы вдруг у Поповича глаза чёрным залило, что даже белого не видать? Юра опускает взгляд как раз, когда приходит сообщение от Отабека:       Юр, ты тренироваться будешь или нет?       Мне идти надо уже       погоди, а ты слышал что-нибудь о луциусе ферове?       или как-то так       фигурист такой       Первый раз слышу       Всё, я пошёл, пиши потом       Юра с минуту ещё тупо смотрит в экран, а после открывает поисковик и вбивает странное имя. Гугл даже предложить ему ничего не хочет в ответ. Даже созвучных вариантов. Вообще ничего. И ноль результатов поиска.       — Ай блядь, ну Гоша! — гулко вскрикивает Мила. Её отбрасывает назад от столкновения на задницу.       — Извини, у меня ногу свело, — он подаёт ей руку, помогая подняться. — Сильно попало?       Юра жуёт губу, неотрывно глядя на Георгия и его коньки. Опять освещение? Почему они красные? Он опускает взгляд в телефон, стуча ногтем по корпусу. Набирает: тринадцатикратный чемпион фигурного катания. Ноль результатов.       — Что-то не так, они мне жмут, — жалуется Гоша, опираясь рукой на плечо Милы. — Вроде нормально всё было, когда надевал.       — Да сними уже эти коньки и надень нормальные! — Мила сбрасывает его руку с плеча и отъезжает, собираясь разогнаться для прыжка. Кричит, чтобы никто не вздумал мешать. Юра ищет глазами Виктора. Тот стоит в дальнем углу, скрытый тенью, и задумчиво смотрит в пустоту. Гоша продолжает дёргать ногами, словно желая стряхнуть с них коньки. Наклоняется, упираясь в колени. Юра смотрит не отрываясь. Гоша выпрямляется. А потом, даже не оттолкнувшись, катится вперёд. Словно каток внезапно наклоняется, и его по инерции несёт по льду.       Позвоночник Юры словно обливает холодом, и волоски встают дыбом на неприкрытых предплечьях. Он одёргивает водолазку сзади на пояснице, почуяв сквозняк. Оборачивается. Они не закрыли за собой дверь, и теперь оттуда несёт, просто мрак! А ещё кажется, что в углу за дверью кто-то стоит.       — Дядя Яша, Вы? — кричит Юра в пустоту, и кажется, что звук тонет в вакууме, не долетая. А ещё кажется, что свет прожекторов приглушается с каждой секундой, словно его засасывает в эту пустоту. Юра сглатывает.       А потом слышит тошнотворный звук столкновения, и полный нечеловеческой боли вопль оглашает арену, отразившись от стен. Юра оборачивается и давится воздухом. Посреди катка ничком лежит Мила, держась за горло. Кровь толчками вытекает меж пальцев. Рядом стоит Георгий, расставив ноги. Юра медленно поднимается со скамьи, глядя на развернувшийся кошмар. Пиздец. Что происходит? Гоша откатывается спиной назад, и за ним из-под коньков следует кровавая полоса. Огромная лужа крови пузырясь растекается по поверхности льда под девушкой, тщетно пытающейся встать. Одной рукой она скребёт по льду, второй сжимает горло. Хрипит. Кровь окрашивает лёд, впитываясь в него, расходится стрелами, как трещины.       — Мила! — внезапно прорезается голос у Юры. — Держись, я счас позову помощь!       Гоша, до этого стоящий спиной, вдруг так резко поворачивает к Юре лицо, что тот орёт от страха. Ему кажется, словно кто-то сделал монтаж и вырезал кусок между, оставив только первый и последний кадры: вот Гоша смотрит на Милу, а вот Гоша уже пялится на Юру горящими глазами. Влажными пальцами Юра пытается разблокировать телефон. А потом над катком раздаётся голос Виктора:       — Георгий, снимай коньки! Быстро! Они…       Но он не успевает договорить. Юра беспомощно смотрит, как вдруг пошатывается Виктор и падает плашмя, звук удара головы о лёд слышен даже ему. А Гоша уже мчится к Виктору, набирая невероятную скорость. Двадцать метров до него.       — Нет, Гоша, стой! — орёт Юра, кидаясь к бортику так быстро, как может. Десять метров. — Витя, вставай! Витя!!!!       Виктор не двигается, лежит, раскинув руки. Юра кидается к выходу на каток. Заносит ногу надо льдом и поздно понимает, что не снял чехлы. Носок цепляется за лодыжку другой ноги, и Юра падает вперёд, успев подставить руки. Ладони обжигает, коленкам больно и холодно. Он поднимает голову как раз за секунду до — и не успевает зажмурить глаза. Отсюда видит попавшие под лезвия пальцы Никифорова. Юра орёт от ужаса.       Он пытается подняться, пальцы онемели и не слушаются. Сесть на задницу. Вытянуть ноги, снять коньки. Не успеет. Гоша оборачивается, и Юра видит его безумные глаза.       — Гоша, ты сучий хуй, ты чё творишь, блядь?! Ты чё наделал? Зачем? Блядь, да как… — Его трясёт, зубы стучат. Гоша разворачивается и делает круг, словно играясь с жертвой, зная, что ей уже некуда бежать. — Гоша, пожалуйста, — хнычет Юра, не замечая текущих по щекам слёз, тщетно рвёт шнурки, — не надо. Не делай этого.       Внезапно гаснет свет. Юра кричит так, что в горло втыкаются иголки. Он отползает на заднице назад, втыкаясь лезвиями, нащупывая сзади бортик. Слышит, как взрезают лёд адские коньки. Видит искры, вылетающие из-под них. Слышит их всё ближе. Юра натыкается сзади на что-то мягкое. Шарит рукой и вляпывается в горячее и липкое. Пальцы проваливаются, словно в пустое шоколадное яйцо, сломав оболочку. Юра светит прыгающим в руке телефоном и орёт ещё сильнее сорвавшимся голосом при виде Фельцмана с проломленным виском, куда только что запихивал пальцы.       — Не-е-ет!!!       Он вскакивает на ноги, отшатывается к стене и ошалело взирает на Виктора, стоящего перед ним с вытянутой к нему рукой. Словно ухватить хочет. Смотрит на Юру, словно тот спрыгнуть с крыши собирается. Юра озирается по сторонам. Он в раздевалке. В своей верхней одежде. Мила и Гоша стоят у своих шкафчиков вполоборота и смотрят, как на умалишённого.       — Юр, ты чего? — осторожно спрашивает Мила.       — А? Чего?       — С тобой всё нормально? — на этот раз спрашивает Виктор. — Ты сидел втыкал в телефон, не реагировал на нас, потом вдруг вскочил, орать начал.       Юра затравленно смотрит на телефон в своей руке. Пластик чехла жалобно скрипнул под давлением. Он выдыхает и ослабевает хватку.       — Нормально всё, я…. — Юра переводит взгляд на свою сумку под скамьёй. На Милу. Гошу. Виктор. Прочищает горло. — Я уснул, не выспался, и приснилось чё-то…       Виктор медленно отходит, не отводя взгляда. А Юра на трясущихся коленях шагает к скамье и падает на неё, придерживаясь рукой. Трясёт всего. Сжимает вспотевшие кулаки. Это чё было такое? Он, правда, уснул? Но всё было так реально. Юра запускает пальцы в чёлку и с силой оттягивает.       — Смотрите, какие у меня коньки. Вчера на блошином рынке у какой-то тётки прикупил. Не хотела отдавать, такую цену заломила, еле выторговал.       Юра застывает и медленно переводит взгляд на Гошу. Тот держит в руках ебучие эти коньки и разматывает комок шнурков. У Юры затряслась губа. Коньки странного, грязно-розового цвета, будто перепачканы кровью. Но Гоша, похоже, этого не замечает.       — Продавщица сказала, они счастливые. Принадлежали знаменитому фигуристу. Как его там, Лусьен Феров, или Луциус Феров, точно не помню. Болгарин или румын что ли? Он с ними тринадцать раз золото брал.       Юра чувствует, как откуда-то из глубины через горло из него прорывается нечто. Он собирается что-то сказать, но закашливается. За грудиной дерёт, словно Юра орал несколько часов.       — Прикольные, олдскул, — восхищённо протягивает Мила, подходя ближе.       — Насечки какие-то на лезвиях. Что-то знакомое, не могу разобрать, всё в пятнах каких-то. То ли ржавчина, то ли…       — Гоша, — хочет сказать Юра, но голос его подводит и выходит какой-то скрип. Виктор с тревогой оборачивается на него.       — Ну-ка дай глянуть.       — Клешни свои убрала, мои коньки!       — Да ладно-ладно, убрала, господи!       Юра несчастно смотрит на них и хочет разораться. Где Отабек? Надо ему позвонить. Господи, страшно-то как!       — Юр, давай приходи в себя, переодевайся и на каток, — строго произносит Виктор. — И вы оба тоже. Когда Якова нет, за старшего я.       — Нельзя идти, — сухо хрипит Юра, вцепившись в края скамьи.       — Что? Что с голосом у тебя? — кривит тот губы. — Юра, если я узнаю, что ты курил опять…       — Да стойте вы, блядь! — внезапно прорезается голос, а иголки знакомо впиваются в горло изнутри. Все трое оборачиваются у дверей.       — Юр, ты больной? — обеспокоенно спрашивает Мила и смотрит на Никифорова. — Вить, он больной.       — Пожалуйста, — Юра поднимается на ноги и шагает к ним, ещё немного — и рехнётся от ужаса, — я потом вам всё объясню, только пойдёмте отсюда, нельзя сегодня кататься!       — Да почему?!       — Гоша, эти коньки… Отдай мне их.       — Чего? Плисецкий, ты совсем уже?       Больше не раздумывая ни секунды, Юра с воплем кидается на Гошу, делает подсечку и валит на пол. Они вываливаются в коридор, Мила охает и отбегает в сторону. Виктор хватает Юру сзади за плечи. Но Юра рычит, вцепившись в мастерку Гоши. А потом переворачивается, садясь на ноги Гоши лицом к его конькам и хватается за правый. Гоша орёт матом, пытаясь спихнуть его, цепляется за куртку и мотыляет из стороны в сторону. Но Юра смертельной хваткой вцепляется в конёк. Один есть. Юра швыряет его в сторону, тот жалобно скребёт лезвием по настилу и исчезает в темноте коридора.       — Плисецкий, ты ёбнулся? А-а-а, сука, слезь с меня!       Второй конёк никак не поддаётся, что-то словно держит его. Юра стискивает коленями ноги Поповича, пока его в четыре руки пытаются оторвать от него. Наконец, конёк поддаётся. Юра ликует, подбрасывая его в воздух. И в следующий момент оказывается на лопатках, а перекошенное от злости Гошино лицо грозится откусить ему нос.       — Ты их не наденешь! — кричит Юра, хватаясь за его олимпийку.       — А вот хуй тебе! — Гоша пытается перелезть через него, дотянуться до отброшенных коньков. Юры пыхтит и рычит, зубы чешутся впиться ими в плечо, но не пустить его. Они катаются по полу, пытаясь доползти. Юра изворачивается и пихается локтями, попадает куда-то, не разбирая ничего перед глазами. Машет ногами. Орёт что есть мочи.       — Да что ж вы за два дебила такие?! — Сильная рука хватает Юру, оказавшегося сверху, за ворот футболки и оттаскивает назад. Юра хрипит пережатым горлом, вырывается. Падает на спину и дышит, считая круги перед глазами.       — Блядь, он мне нос сломал!       — Не пизди! — он закашливается саднящим горлом и трогает шею. Чуть не придушили!       — Юра, замолчи, пожалуйста, блядь! — рявкает Виктор, и голос больно бьёт по ушам. Юра кривится.       — Он не будет в них кататься! — орёт он ещё громче.       — Я не отдам их ему, мои коньки!       — Никто не будет в них кататься! Оба встали и пшли вон отсюда!       Юра напрягает живот и встаёт. Прихрамывая, ковыляет до раздевалки, от которой они успели прилично отползти. Хватает сумку, так и не раскрытую. Стоит ждёт Гошу. Смотрит исподлобья, как тот зло доходит до своего шкафчика, зажимая нос.       — Всё, Плисецкий, тебе пизда, — гундосит он, держа ладонь у носа.       — Нахуй иди! Ты нас порешить хотел, я всех нас спас! — заводится снова Юра и кидается к нему. Гоша разъярённо делает шаг навстречу. Глазища бешеные. Кровь из носа натекла в рот и окрасила зубы. Убьёт, как пить дать. А Юра ещё такой молодой и не пожил совсем. Отабека жалко, как он теперь без Юры? Женится ведь теперь, детей растить будет.       — Ты чё несёшь? — возмущается Гоша, сжимая кулаки. — Ты накуренный?       — Это проклятые коньки! Ты ничего не чувствовал, когда надел их?       — Блядь, надо было череп тебе ими раскроить! — визжит тот.       — А-а!!! — Юра толкает Гошу в грудь. — Вить, ты слышал? Я вам сча всё докажу. Где они? Где эти коньки? Вить! Куда он ушёл?       — Ребят, заткнитесь уже, а? — вздыхает Мила, грустно накидывая куртку поверх тренировочного костюма. — Заебали орать. Пошли отсюда, Яков нам всем такой пизды пропишет за это, он на весь день каток снял. Витя, ты там где? Поехали, Гошу надо врачу показать. Вить?       Им никто не отвечает. Все трое замолкают и поворачиваются лицом к выходу. Смотрят в тёмный провал за раскрытой настежь дверью, за которой, кажется, нет вообще ничего. Знакомый липкий страх вновь сползает с Юриного затылка к копчику. Лампа под потолком мигает. Они стоят и боятся пошевелиться. Прислушиваются.       — Вить, ты там прикалываешься что ли? — Мила делает шаг вперёд, а потом звук словно включают, из коридора раздаются шаги, и заходит Виктор. Юра подозрительно смотрит на него. Удивительно спокойный. Уже собранный, с сумкой.       — Ты где был? — спрашивает его Юра.       — Коньки выкидывал, — мрачно отвечает тот. — Всё, поехали в больницу. Фельцману будете сами объяснять.       — Ты охуел? — орёт Гоша, бросаясь к нему. — Я не собираюсь ничего объяснять! Это всё Плисецкий начал! И это мои коньки, верни их мне! Они денег стоят!       — Ещё одно слово, и я вернусь за ними и засуну их тебе в жопу, — угрожающе тихо произносит Виктор, а потом подходит к скамейке, на которую брошено пальто. Юра смотрит, как он одевается, не веря тому, что слышит. — На выход все! Живо!       Не смея ослушаться, они молча покидают раздевалку. Идут друг за другом по тёмному коридору. Виктор говорит, что пробки выбило, так что им повезло. Кому ещё повезло, думает Юра. Он идёт последним, понуро глядя перед собой и шаркая подошвами кед, чем только больше злит Гошу. Вдруг он поскальзывается, нога проезжает вперёд, попав во что-то вязкое, как сопли. Он едва удерживает равновесие. Останавливается и наклоняется к полу, вытаскивая телефон и светя себе под ноги. Что за?.. Ведёт пятном света, выхватывая из темноты нечто бурое, пока не упирается в сумку, которую несёт Виктор. Со дна которой капает и тянется по полу неровной полосой. Тот вдруг останавливается, чтобы перехватить сумку в другую руку. Мила с Гошей обходят его и обгоняют, а Виктор оборачивается к Юре, так и замершему в согнутом виде.       — Юра, не отставай!       Юра смотрит в его утонувшее в темноте лицо, на котором светятся одни глаза. Он выпрямляется, готовый дать дёру, если тот приблизится. Но Виктор качает головой, а потом прикладывает палец ко рту. Юру словно парализует. Он беспомощно смотрит за его спину на ушедших уже на довольно приличное расстояние Гошу и Милу. Виктор подходит ближе.       Экран телефона гаснет. И наступает полная темнота, в которой слышны только удаляющиеся шаги.       Не надо было выходить сегодня из дома, Юра, в пятницу тринадцатое.