Охана

      «Охана» значит «семья», а в семье никогда никого не бросят и не забудут.       Он слышал эту фразу уже столько раз, что может повторять синхронно вместе с персонажами мультика. «Лило и Стич». Любимый мультсериал его младшей сестры Мамико и его персональное проклятье в одном флаконе. Ему кажется, что этот мультфильм крутится в их доме постоянно, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю с тех самых пор, когда Мамико появилась на свет. То есть уже целых пять лет. Как же долго!       Уже пять лет минуло с тех пор, когда из больницы привезли улыбающуюся мать со свертком в руках, пять лет с тех пор, что он боялся притронуться к этому крошечному слабому созданию с глазами цвета горячего шоколада и широкой улыбкой. Сейчас улыбка Мамико была совсем такой же как в младенчестве — беззубой, а всё потому, что настало время меняться зубам. Сейчас у нее не было двух верхних передних зубов и девочка этим очень гордилась. По большей части, она гордилась именно потерей второго зуба, потому что его выбил как раз Цутому, когда зачем-то учил сестру волейболу, однако забыл научить её не принимать мяч лицом. Мамико не плакала, она лишь удивленно таращилась на лежащие на земле зуб пару мгновений, а затем громко расхохоталась. С тех пор её было сложно понимать. С дикцией у нее и так были проблемы, а теперь, без двух зубов, дело было совсем паршиво.       Благо, пока идет этот идиотский мультик, Мамико не разговаривает и позволяет Цутому утопать в темных глубинах депрессии. Они не прошли на национальные, они, Шираторизава, практически заочные чемпионы. И из-за кого? Из-за каких-то паршивых Карасуно. Боже! Да даже их название правильно прочитать можно только со второй попытки, а они уделали их!       Гошики бормочет себе под нос проклятья, утыкаясь лицом в обивку дивана. Ему обидно, на самом деле очень обидно. Он хотел пройти дальше, чтобы отобрать у Ушиджимы звание аса, а вместо этого он теперь смотрит мультики. Дома. С младшей сестрой. Нда уж.       Он отвлекается от самобичевания только тогда, когда Мамико подлазит под его руку, пыхтя от усердия с серьезной миной на лице. Она касается пухлой детской ладошкой его щеки и недовольно надувает губы, а её густые темные брови, такие же, как и у него самого, хмурятся. Они с Мамико похожи, особенно прическами, потому что девочка до безумия помешалась на старшем брате и требовала, чтобы у нее было всё точь-в-точь, как у него. Матери даже пришлось сшить ей миниатюрную версию его игровой формы.        — Тому, что случилось?       Она говорит слишком серьезно для своих лет, наверное, насмотрелась на то, как мать отчитывает отца, но Гошики улыбается уголками губ, потому что с её отвратительной дикцией он едва может разобрать слова. К тому же она единственная называет его «Тому», потому что никак не может выговорить злополучное «Цу». Парень щелкает девочку по носу и от этого она хмурится лишь сильнее.        — Это всё из-за Увасики?       У неё отвратительная память на самом деле, особенно на имена, потому она и коверкает столь ужасным образом прозвище Ушиджимы.        — Снова не смог его обойти?       Мамико выползает из-под его руки и садится, упирая руки в боки.        — И стоит ли из-за этого убиваться? В следующий раз ты его победишь! Ты же Тому! Ты круче Супермена! И Бетмена! Не такой крутой, как Человек-Паук или Стич, но всё равно самый-самый!       Гошики чувствует, как его хандра потихоньку отступает благодаря серьезному лепетанию младшей сестры, от которого безумно хочется смеяться. Окончательно его распирает, когда она спускается на пол и встает практически в позу супергероя, сосредоточенная, не хватает только маски и развевающегося плаща за спиной.        — Я знаю, что тебе нужно! Сегодня на ужин будет вареная камбала!        — Но ты не любишь вареную камбалу.       Мамико кивает, решительно и даже как-то сурово, отчего у Гошики замирает сердце.        — Терпеть не могу! Но мы же охана! А охана значит…        — Семья, а в семье никогда никого не бросят и не забудут.       Девочка широко улыбается, когда он заканчивает фразу вместе с ней, потому что Гошики лишь первые разы смотрел этого злополучного Стича вместе с Мамико, однако она тогда была настолько мала, что и не помнит того, как ерзала в объятиях его ног, сложенных по-турецки, восторженно охая от каждого появления синего инопланетянина на экране.        — Пойдем! Нам нужно написать записку маме, иначе она приготовит что-нибудь другое.       И Цутому послушно плетется на кухню следом за сестрой, которая серьезно шлепает голыми пятками по полу, всё так же уперев руки в боки. Под её неусыпными контролем он выводит записку на клочке какой-то бумаги розовым карандашом (такой уж принесла Мамико): «На ужин мы хотим вареную камбалу. Цутому и Мамико». Сестра ещё пририсовывает в уголке листочка маленького чертика в виде кружочка с рогами — свою подпись, а затем внимательно смотрит на их записку таким серьезным видом, слово умеет читать не только на хирагане.        — Допиши ещё, что это потому, что мы охана. Иначе она не поймет всей серьезности. А тебе нужна эта камбала. Прямо сегодня.        — Она и так знает, что мы охана, — Цутому смеется.       Эта идиотская фраза из этого идиотского мультика стала их семейным девизом. В семье никогда никого не бросят и не забудут. А почему? Потому что маленькая Мамико проявляет слишком много симпатии к уродливым пришельцам со слишком большим количеством рук.