Гурман

      Сперва Урахара учит Ичиго сражаться. Она очаровательно талантливая и в то же время наивная. Вспыльчивая, с огоньком, вся в Шиб или просто в отца, но об этом — тсс, секрет; Урахара просто учит Ичиго драться, открывает ее для себя как потенциального воина и роковую женщину. Урахара тоже по-своему наивен, верит, что в какой-нибудь другой реальности, в сказках или мангах, которыми зачитываются Уруру и Дзинта, Ичиго вообще не нужно было бы сражаться ни против Готэя, ни против Айзена. По канонам в рыжую девицу с гигантской реяцу должны были быстренько влюбиться все синигами и арранкары, и тогда бы мир был бы достигнут одной улыбкой или взмахом ресниц, похожих на опахала. Отчего-то они черные, а не рыжие… Отчего-то Ичиго хмурится, а не улыбается… Отчего-то ее Зангецу слишком близко проносится перед глазами…       — Ха! — победоносно заявляет девчонка, и Урахара смотрит на нее без срезанного козырька панамки прямо, рассеянно и восхищенно.       Он упрочняется в своей наивности, он понимает, что ни разу не поддался ей как Хиори, он видит ясно, что она никакая не роковая красавица, способная остановить войны. Ичиго — сама как война, а еще совсем маленькая девочка, для которой друзья значат больше чем поклонники.       А потом Урахара лечит Ичиго от последствий Завершенной Гецуги. Она ведь сильная девочка, сдаваться не любит и не может. Длинные волосы ей идут, и взросление тоже, и юката нежной окраски, и весь вид ее на фоне футона. Она лежит в беспамятстве уже дней десять. Расспросы и анализы такой же предельной техники Иссина исследованиям слабо помогают продвинуться. Унохана-сан приносит травы, но в процесс лечения не вмешивается. Маюри-сан только ругается, говорит, что он, Киске, всегда думает только тем, что у него меж ногами, а Урахара нелепо улыбается и рассеянно трет затылок. Как обычно, сейчас нависает над спящей Ичиго совсем низко — только тсс, это большая тайна! — ведь он просто лечит Ичиго, пытается изыскать верные средства помощи этой храброй девушке и своей воспитаннице. Он и горд этим фактом, и оправданно расстроен.       — Ох… — срывается с губ измученное, и Урахара невольно натягивает шляпу пониже на глаза, бессовестные, жалостливые и немного влюбленные.       Он отстраняется от наконец возвращающейся в реальность победительницы, чувствует как с души всё-таки падает камень, укоряет себя, что за раненную Йоруичи-сан он беспокоился порою меньше, и неслышно покидает комнату. Ичиго — подбитая пташка, но по-прежнему маленькая, и «докторов» может бояться.       Урахара избегает Ичиго затем полтора года. Ну, как избегает — как и должно взявшемуся за лечение доктору наблюдения проводит, ищет новые лекарства-средства для терапии или спасения — тут уж как получится, об этом в кругу доверенных принято также помалкивать. Состояние «пациентки» стабильное, без пяти минут выпускница становится длинноволосой, фигуристой, видной, продолжает тренироваться, но уже в разных видах спорта, ищет работу, не ищет приключений на задницу… Урахара, слив в экспериментальный сосуд очередную порцию реяцу товарищей Ичиго из Готэя, сосредоточенно болтает в колбе обязанную вернуть силу Ичиго субстанцию, но улыбается мечтательно. Вот она становится вновь временной синигами. Вот ей рассказывают, чья же это была гениальная идея. Вот она вбегает в его Магазин, светящаяся признательностью и счастьем…       — Хмм? — Йоруичи ищет средь реяцу его слюни, и Урахара за неимением под рукой спасительной шляпы заговаривает ей зубы, врет, отнекивается.       Он не делает это ради своей выгоды, нет, конечно же. Он, «развратник старый», ни разу не влюблен в Ичиго, бесспорно, как можно? Он всегда говорит правду, только правду, и… вас не проведешь, знаю, Йоруичи-сан. Ичиго восемнадцать, а ему сто лет в обед, но он ведь чертовски сексуальный продавец сладостей, а Ичиго обожает сладкое!       И Урахара любит Ичиго за это, и за многое другое. За силу воли, за умение вернуть себе способности страшными усилиями, а не синигамскими чудесами. Урахара любит Ичиго за слезы отчаяния, за должные почести первому временному синигами, за наручи подчинения любит и за высвободившийся наконец блют-вене тоже. Ичиго для него сама как конфета, целая коробка, и сплошь с сюрпризами, с разными начинками. Она то острая на язык, то нежная сердцем, она то сладкая в голосе, то горькая в суждениях. Она со вкусом соли в стенах лазарета с погибшими от квинси, она с крепким орешком внутри, вернувшаяся из Дворца Короля, почти с того света. Она черная и твердая, как шоколад, решительно идущая на Яхве, и она совершенно расплавленная ириска, когда разбитая, утратившая веру или… зацелованная им до смерти. Но вы поняли, что и это ее тайный козырь.       — Ааах! — Ее глаза застывают карамельной коркой, и Урахара упоенно собирает потекшие из них сладкие капли губами, языком, тыльной стороной ладони.       Он стесняется своих мозолей на коже, ведь не все они с Бенихиме получены. Просто в жизни Урахаре везло на темпераментных несговорчивых женщин. На жгуче-острых, на тех, что с перчинкой. На Йоруичи-сан. На Хиори-сан. На Куросаки Ичиго… На ней список и окончен. Она отмирает на подушках, он толкается в принимавшую его мягкость снова. Она всегда убирает с его честных глаз челку, он не врет в них — жадно требует ее еще и новую. Она усмехается дико под стать занпакто, но он готов в любое время с ней сразиться. Урахара готов учить Ичиго, лечить Ичиго, изучать Ичиго, боготворить Ичиго, смотреть на Ичиго, получать от Ичиго — пинки, мечом и не только вещественно… У Урахары, видимо, уже диабет от Ичиго, потому и в боку колет. Впрочем, может, всё дело в одышке? Ичиго двадцать три, Урахаре где-то на один нолик больше. Только, чур, их малышке об этом ни слова?