И тут, и там

      Шестое июля две тысячи семнадцатого года, Бирмингем       — А ну колись, о чём вы там с Дейвом и Джо хихикали сегодня за моей спиной? — едва впустив любимого репера в просторы своего огромного гостиничного суперлюкса и заперев за ним дверь, Честер начал свой традиционный допрос с пристрастием. Ревность, думаете вы? Вряд ли. Вокалист доверял другу больше чем себе, да и ребят по группе уважал и по-братски любил. Однако за последние несколько лет Честер настолько привык быть в центре внимания и событий, что порой становился абсолютно несносным, если что-то происходило без его непосредственного активного участия. Поэтому, дабы избежать любых намёков на обиженно поджатые тоненькие губы, которые, к слову, Майк безумно любил целовать, тот решил ответить по существу и обстоятельно.       — Да ни о чём особенном, на самом деле. Мы просто показывали Фениксу, как складывать журавликов из бумаги, — только и развёл руками репер. — Но поскольку наш славный басист — рукожоп, было смешно. В итоге вместо журавлика Дейв сконструировал странный летательный аппарат, похожий по тени на стене на птеродактиля. Жалко, я не снимал на видео, залили бы на YouTube мастер-класс по изготовлению уникального нечто с крылышками! — весело рапортовал Шинода.       — Ха-ха, могу представить, — рассмеялся вокалист. — И, кстати, да, я же видел пару фоток у тебя в инстаграмме, всё хотел спросить об этом. Зачем ты их делаешь?       — Это старое японское поверье, может, слышал: если сделать одну тысячу журавликов, сбудется самое заветное желание.       — Да, Майки, где-то читал такое… и ещё грустную историю о том, что девочка так и не успела закончить и умерла от рака после трагедии в Хиросиме, — лицо Честера стало очень печальным и серьёзным.       — Да… — репер смотрел на друга и улыбался, стараясь приободрить. — Но я надеюсь, у меня всё получится, очень хочу этого, хочу, чтобы сбылось!       — И что же это такое, что этого хочет сам Майкл Шинода? — заговорщически скороговоркой пропел Честер.       — Прости, Чеззи, это секрет, — Майк потупил взгляд и пожал плечами. Дальше — как в полиции:       — И сколько у тебя готовых птичек?       — Около трёхсот, это не так просто, как кажется.       — А давно ты начал?       — За пару дней до твоего дня рождения.       — Ты их номеруешь?       — Неа, просто сразу взял по сто листов бумаги каждого цвета.       — Мне-то покажи, как ты их складываешь! Дейва и того, значит, научили, а я лысый.       — Но ты и впрямь лысый! — хихикнул Майк.       За следующие три часа, под весёлые истории, колкие шутки и задорный смех друг друга, они сложили ещё сорок семь журавликов, в основном, руками Майка. Честеру быстро пришлось признать, что оригами — это и впрямь не так просто, как кажется. Через какое-то время его лицо стало мрачнеть, он перестал отвечать на подколы репера и, кажется, его нижняя губа подрагивала.       — Устал? — обеспокоено спросил Майк.       — Да, наверно, — сорвалось в ответ. Шинода, отложив листок, пододвинулся вплотную и мягко обнял. — Устал, Майки… Но не от тура, не от концертов, не от поклонников, не от вас, не от тебя… От себя — устал, вот внезапно навалилось сейчас. Надоел сам себе, ненавижу себя, — яростно выпаливал он, буквально сминая Шиноду в своих руках. — Ну ты сам всё знаешь. Слышал ни раз. Майк, почему я не могу хотя бы сейчас просто побыть с тобой, не чувствовать себя совсем, только тебя. Я задолбал тебя уже, наверно, этим дерьмом?       — Чеззи! — репер крепко держал любимого за плечи. — Как же мне хочется выдавить из тебя её — всю эту грёбанную пожирающую тебя внутреннюю боль, выдавить как пасту из тюбика… — и Майк на одном дыхании впился в любимые тонкие губы. За столько лет он знал, как сделать Честеру хорошо, как не на долго ослабить хватку депрессии, помочь забыться, потерять болезненное ощущение себя, подменить одну химическую реакцию в организме другой, подарить наслаждение и, вместе с ним, такое важное чувство защищённости, жестоко отнятое в детстве. Майк никогда не был геем, но быть с Честером казалось таким естественным, правильным, почти природным, почти фатальным. И он любил его искалеченную, покрытую экземой и рубцами, душу — любил всем своим огромным сердцем и затуманенным разумом, через их тела, изнывающие от такой желанной близости и запредельного удовольствия.       — Наша последняя ночь, — промурлыкал Честер, ласково поглаживая плечи Майка, уютно устроившегося у него на груди. В сердце репера резко кольнуло.       — Не говори так! — строго произнёс он, подняв голову и глядя в глаза друга.       — Утром домой, ты и сам знаешь! — виновато улыбался Честер.       — Да, но ночь не последняя, будут ещё! Я тебя обещаю! — решительно отрезал он.       — Я имел ввиду этот тур, Майк! Не будь таким… суеверным!       — Буду! И… ты же хотел знать моё желание? Я загадал, чтобы эта депрессивная стерва внутри отпустила тебя, чтобы ты всегда был счастливым!       — Майки… Ну ты же знаешь, что это…       — Всё возможно, Чеззи! Если мы не поверим в чудо, хоть кому-нибудь будет лучше?       — Я до сих пор раз за разом поражаюсь твоему сердцу! — страстно признался Честер, притягивая Майка для поцелуя.       Безжалостный будильник разбудил их через час.       — Вот и выспались! — почему-то виновато улыбнулся Шинода, щуря сонные глаза.       — Поспи ещё немного, пока я схожу в душ, а потом ты. Я соберу наши вещи, когда ты будешь в душе. Поспи, Майки, ещё пятнадцать минуточек! — Честер нежно коснулся губами небритой щеки. Через сорок минут ребята были готовы.       — Майк, погоди! Не открывай чертову дверь. Сейчас мы выйдем из этого номера, и мир снова поглотит нас, украдёт друг у друга. Ты останешься собой — самым добрым, самым заботливым, самым талантливым человеком на свете. А мне придётся нацепить клоунскую масочку балагура. Помни, я люблю тебя и всегда буду любить — и тут, и там!       — Я тоже тебя люблю, Чеззи!       — Я это чувствую, Майк, — чувствую.       Девятнадцатое июля две тысячи семнадцатого года, Лос-Анджелес       — Здорово, мужик! — раздался радостный голос Честера в телефонной трубке.       — И тебе не хворать! — улыбался Майк.       — А я тебе в snapchat три десятка фото отослал, но ты даже не посмотрел.       — Чёрт, я туда и не захожу! Как каникулы?       — Отлично, вчера вот с детьми играли, пришлось съесть конфетку со вкусом ушной серы!       — Ха-ха! Не удивлюсь, если ты покрасился в зелёный!       — Нееее, пока нет. Я же лысый! А ты как? Чего творил?       — Ну… Пару сырых демок, и вот буквально утром приступил к седьмой сотне журавликов.       — Я прям ощущаю, как с каждой твоей новой птичкой мне становится лучше. И знаешь, я твёрдо решил: отныне у меня всё будет хорошо, я буду ещё больше стараться!       — Отлично, Чеззи! Я буду всячески помогать тебе!       — А ты придёшь на возрождение Grey Daze? Мы двадцать третьего сентября в салоне играем! И с Dead By Sunrise новый альбом планируем! А, ещё: с ДеЛео решили встретиться и поговорить насчёт моего эпизодического участия в STP!       — Это очень здорово! Я приду на все твои концерты и поддержу все твои записи! Но тебе придётся поехать со мной тур Fort Minor!       — Почему придётся? Я с радостью поеду!       — Спасибо! Я так скучаю по тебе! И завтра мы наконец-то увидимся!       — Уже сегодня, Майки! Я тоже скучаю по тебе. И вообще-то я звоню, чтобы пожелать тебе, полуночнику, спокойной ночи!       — Спокойной ночи! — улыбаясь, ответил Майк. Он хотел добавить «солнце», но сдержался от этого нелепого порыва. Хотя, да, Честер всегда был его солнцем, источником его вдохновения и творческой энергии. Майк был счастлив: скоро они увидятся. Он посмотрел на часы, толстая стрелка уверенно близилась к единице. Надо быстрее заснуть: в царстве Морфея время летит незаметно.       «Я люблю тебя и всегда буду любить — и тут, и там!»       То, о чём Майк узнает через час после своего пробуждения, изменит его жизнь навсегда.       © Эмма и Дуня