Черновик сомнений

«Я хочу его». Ее не ударило током и не швырнуло ниц, но что-то в ней надломилось от стыда и невозможности эту мысль отбросить. Почти каждую ночь Микаса пряталась под покровом темноты и одеяла, пытаясь отогнать навязчивую фразу, и впоследствии видела ее продолжение даже во сне. Она уже не ребенок. Есть правила, не она их писала. Есть законы, не она их выдумывала. Есть чувства лет с пяти к взбалмошному, все еще до кончиков пальцев юнцу – ни дать, ни взять. Одна проблема с большим багажом ответственности. Она приняла свою привязанность и узрела в ней наибольшую свою слабость, однако не в силах была спрятаться от наплыва нежности и желания сохранить. Защитить. Укрыть. Или, например, избежать вместе смерти. Микаса встала и отдернула шторы. 6:01. Время желто-оранжевого рассвета и холодного душа. Время собрать себя снова в кучу и вышвырнуть в свет. Она улыбнулась своему отражению в зеркале, натягивая спортивный лиф. Ее шрамы и мышцы – символ победы над собой, войной, миром. Удивительно только, что теперь она видит рубцы вместо ран, ведь болит так же. Дни могут бежать своим чередом, но перекошенные от страха лица товарищей и брызги крови, которые приходилось стирать рукой, останутся в ее памяти ожогами. Отряд собирался на пробежку к 6:30, и у нее еще было десять минут в запасе, чтобы спокойно дойти до места назначения. Микаса наслаждалась этими утренними моментами пустоты и покоя, когда слышен в коридоре только лязг оконных створок друг о друга. Она ритмично вдыхала и выдыхала, медитируя и успокаивая свое сердце перед встречей с ним. Это немного забавляло, если можно дать такое описание щекотливому смешанному чувству не-покоя. Мальчишка, не видящий ничего дальше своего носа, и рыцарь-Микаса, готовая быть щитом и мечом. Стоит ли оно того? Иногда она задумывалась о своем положении и осознавала, что как ни крути, а жизнь вне отряда существует и раз уж смерть дышит им в затылок, то почему бы не отхватить кусочек жизни в придачу перед гибелью? Ведь вдруг Бога нет – тогда ни рая тебе, ни ада. Абсолютная пустота. Ноль. - Редко увидишь тебя такой отрешенной! – напугала ее Саша, смачно дополнив свои слова хлопком по плечу. Микаса вздрогнула и кивнула вместо приветствия. - Поскорее бы завтрак, верно? Что за идиотский режим – бегать на голодный желудок. Микаса посмотрела на нее и ответила полушутливо-полусерьезно: - Саша, ты хоть раз на пустой желудок-то бегала? Саша прыснула и замолчала. На улице отряд разминался и бойко обсуждал последние новости: скоро предстоит новая вылазка – нужно готовиться. Что физически, что морально. Никогда не знаешь, когда умения сыграют решающую роль в обычно непродолжительной жизни разведчика. Эрен общался с Армином, заполняя размашистыми жестами провалы слов. - Утро! - Доброе, Микаса. Как спалось? – он улыбнулся беззастенчиво и открыто, будто не лежала на нем печать неизмеримых лет войны и потерь. - Как всегда, Эрен, - Микасу забавляло, как наполняет он ее пробелы малозначительными вопросами. Капрал напомнил отряду, что старт через три минуты и отряд послушно затих, собираясь с духом перед тренировкой. Капрал не любил шум: он морщился, слыша слишком громкий звук, и молчаливо напоминал раздраженным взглядом, что лучше заткнуться. Они побежали. Бежали вдоль стены, нарушая топотом тишину пробуждения горожан; бежали вдоль лавок и продавцов, разгружающих еду на прилавки; бежали вдоль ряда серых измученных домов, домов с красивым фасадом, бесцветных и ярко разукрашенных. Они пробегали места, где раньше жили и играли в прятки. Где проходило детство полное солнца, тепла и Бога. Где завтрашний день имел смысл, и нетерпение окончания дня сегодняшнего разжигало внутри ожидание. Микаса изредка запрокидывала голову, чтобы разбавить свои воспоминания лазурным окрасом неба. И тихонько про себя отсчитывала минуты до окончания, так как чувствовала усталость после пары недоспанных ночей. - Надеюсь, омлет. - Надеюсь, мяса побольше. - А мне бы сладенького на завтрак… Аккерман молчаливо перебирала овощной салат на тарелке, силясь не глядеть на Энни. Та села возле Эрена, всецело поглотив его внимания краткими рассказами о своей деревне, подготовке, решении пойти в разведку. Он глупо кивал, хихикал и то и дело забывал о своем завтраке. Энни была абсолютно не разговорчивой, скорее скрытной. Ее отличали прямая осанка и отточенное безразличие к окружению. Холодность ее внешности беспроигрышно оттеняла замкнутость ее характера. Микаса нахмурилась: раньше из этой скульптуры, бывало, слова не вытянешь, а теперь не заткнуть. Она кокетничала, иногда уголки ее губ складывались в подобие улыбки, но всего на мгновение. Бессмысленность ее разговора казалась Микасе незаурядной фальшью. Леонхарт не тратит попусту свои драгоценные минуты времени. Значит, ей что-то нужно. Если бы этот мальчишка видел дальше своего носа, он бы прочувствовал напряжение, исходившее от пристального взгляда Энни, и сфабрикованность ее реплик. Но он все еще не перешел черту, когда верить нельзя даже солдатам, стоящим на твоей стороне. Завтра они могут занять позицию врага. Люди бегут туда, где вероятность выигрыша больше, ибо тогда вероятность боли меньше. - Ну, увидимся позже. – Энни прервала разговор и отстранилась. Ее поступь была мягкой и беззвучной. «А вот удары ломают кости с хрустом,» - подумалось Микасе. Как ни крути, а она уважала белокурую оппонентку за своенравный дух и зоркий глаз. Хитроумность ее подходов трудно оспорить. Дикость ее естества не скрыть ни молчанием, ни наигранностью. Эрен улыбнулся – от уха до уха. Ему льстила благосклонность Энни, ее неожиданная разговорчивость. Наверное, он считал, что растопил ее. «Будь начеку, Эрен» - хотелось сказать Микасе, но она лишь улыбнулась в ответ. Энни появлялась с Эреном все чаще. Они провожали закаты на крыше и встречали рассветы, прячась в низких стенах балконов. Леонхард не стала ни мягче, ни доброжелательней, но ее сила притяжения полярным магнитом привлекла Эрена к себе. Микаса и Армин медленно отходили на задний фон его будней, мелькая на тренировках и в мимолетных обсуждениях грядущего. Армин все чаще чувствовал себя лишним. Микаса все чаще чувствовала себя брошенной. Ей хотелось вернуть прошлое, где мама, отец, Эрен и она. Где он нуждается в ее защите и облике воинственной сестры. И где они всегда рядом. Чего не удержать – того не удержать. Воспоминания обрывочными кошмарами будили ее по ночам. Иногда она просыпалась в холодном поту, иногда – с криком. Ей становилось все более некомфортно в маленькой душной комнате и натренированном пустом теле. Во сне она видела, как мать поливала цветы, и подносила ей лейку на смену. Громкий визг сзади заставил их обернуться и скривиться от испуга: титан с похотливым выражением лица схватил ее мать за талию и поднес ко рту, пока она – ребенок еще – наблюдала с ужасающей немотой происходящее. - Хватит с меня! Микаса отбросила одеяло и ее настиг холод начинающегося утра. Она спряталась обратно. - Не найти покоя мне в этих стенах, - прочитала она сама себе с улыбкой, дивуясь фальшивости этой фразы. Она понимала, что стоит попытаться заснуть опять, но ей ужасно не хотелось видеть отвратительные картинки воображения. Она отважно вытянула руку из-под одеяла, нащупала брошенные на пол спортивные штаны и кофту и оделась. Куда идти и что делать? Бежать? Обувь стояла у дверей. Еще вчера тридцать минут было потрачено на ее чистку, поэтому, может, в новый путь…? Играет это какую-то роль - или это просто ее навязчивая попытка сбросить с себя грязь ежедневных размышлений? На улице стояла дымка рассвета. Ветер пробирал до костей. Микаса размялась, страшно зевая. Неуверенность в правильности происходящего замедляла ее действия, но ускоряла рассуждения. Выдержит ли она две тренировки сегодня? Что она хочет себе доказать? Однако что-то внутри подталкивало ее, поэтому она уступила. И побежала. В этот раз улицы были пусты: на площади не было и знака продавцов, в проулках – даже намека на рано встающих. Никто не спешил по своим делам, никто не замедлял ее темп. Ветер уже приятно щекотал ноздри, и Микаса даже улыбнулась новому дню. Мир был ярко-оранжевый, с вкраплениями лиловых пастельных линий по всему небесному полотну. Она увидела кусочек луны в южной стороне, как доказательство еще не закончившейся ночи. Удивительно, как очищаются мысли при беге, а тело наполняется какой-то живительной силой. Микаса чувствовала себя лучше, хотя усталость последних дней медленно начала подступать к ее ногам, утяжеляя шаг. - Аккерман! – она завернула уже обратно к корпусу, как услышала оклик, и остановилась. – Тренировка начинается через полтора часа, а ты уже выглядишь разбитой. Капрал сидел с книгой на большом каменистом выступе. Его тень растеклась кляксой около булыжника. Микаса почувствовала, что ступила в его храм. Они никогда не занимались с этой стороны, так как ввиду зарослей и неровной каменистой поверхности здесь чаще набивали синяки. Капрал – книга – камень. Не удивительное, но столь непривычное глазу сочетание, что пару минут Аккерман просто скользила взглядом по трем вещам без ответа. - Твоя упорность подкупает, но синяки под глазами скоро приобретут цвет могильного камня. Не можешь спать – просто ляг и отдохни. Ты освобождена сегодня от тренировки. Появишься – нарушишь мой приказ. Ясно? - Да, капрал Леви. Она готова была развернуться и уйти, однако простор снаружи резко контрастировал с духотой помещения внутри. Маленький – большой человек напротив казался чем-то далеким, неоткрытым, абсолютно тайным. Какая история привела его в развед-отряд? Почему в его действиях столько нерушимой уверенности? Все, что он делает, имеет свойство быть правильным. Это потому что он знает, что выбирать, или сам выбор прогибается под его силой воли? - Микаса, твоя молчаливая фигура вызывает у меня дискомфорт. Тебе почитать книгу, чтобы слаще спалось? Или чего ты там застыла? Она не сдержалась и улыбнулась, отвернувшись. Раздражение в его тоне и взгляд исподлобья казались добродушием. Возможно, ей не хватало заботы и внимания со стороны наставников, пусть ее самостоятельность и не знала границ. Микаса поймала себя на мысли, что не помнит, когда кто-либо в последний раз гладил ее по волосам или сочувственно сжимал ее ладонь, пытаясь поддержать. Если ты солдат, то ты вроде как и бесчувственен, и беспол. В последнее время как-то все для нее потеряло смысл. Микаса подошла к нему и села на землю рядом. Он перевел взгляд с книги на нее и обратно. Она посчитала это знаком согласия и облокотилась на булыжник, прикрыв глаза. Со стороны леса доносилось щебетание птиц, и их мелодия напоминала колыбельную из далекого забытого детства. Детства еще до Эрена. Наверное, это происходило в начале времен. Микаса уснула. Она проснулась в своей кровати. Эти пару часов сна были самыми сладкими и крепкими за последнее время. На часах показывало 9:07. Завтрак вряд ли удастся получить, но попробовать стоит. Аккерман стянула с себя спортивную форму и натянула «рабочую». Пол, на который она стала босыми ногами, был приятно прохладным. Видимо, Леви дотащил ее до комнаты и даже снял обувь. Непредумышленная забота, подумалось ей, и внутри обдало теплом благодарности. Она окинула взглядом помещение и обнаружила фрукты с плошкой остывшего риса на столе. Записки не прилагалось, но здесь нетрудно было додуматься самому. В ее ментальной иерархии капрал вдруг занял ступень немного повыше. После завтрака она пошла на занятия с надеждой, что хорошее начало дня принесет ей и хорошее продолжение. Возможно, сегодня удастся поговорить с Эреном и напомнить ему, что строить на развалившемся фундаменте – тратить силы впустую. Лучше и вовсе не допускать развала стен. Ей представлялось, как они вновь соберутся вечером у костра и под стрекотание цикад будут обсуждать прошедший день, месяц и век, и грезить о соленом океане за стенами. Армин рассказал бы о новых прочитанных книгах и историях, а она бы ответила ему зрелыми лаконичными рассуждениями. Для счастья, на деле, очень мало нужно. Совсем чуть-чуть. Эрен был улыбчив и все такой же пустомеля, как и прошлые дни. Ей не удалось выцепить его и остаться хоть на пару минут с глазу на глаз, поэтому Микаса решила просто зайти вечером после ужина. Она напряженно ждала этого момента, прокручивая в голове возможные исходы и варианты разговоров. Почти во всех случаях они приходили к утраченной близости, что успокаивало ее нетерпение сердца. Но к концу дня напряжение все росло, и она ловила себя на мысли, что секунды тянутся часами. Прилипшие к циферблату стрелки словно бы и не передвигались. Когда время подошло к ужину, к нетерпению добавился страх. Ей стало неуютно от собственной неуклюжести в подборе правильных слов и донесении нужной мысли. Она боясь показаться слишком навязчивой и подозрительной по отношению к Энни. Та ведь тоже член их команды, и как солдат выполняет все беспрекословно, поэтому ее нечем крыть. Упрекать в открытости и общительности – неблагодарное дело. Можно столкнуться с непониманием и враждебностью. Силясь найти правильный подход к высказыванию своей боли, Микаса все больше путалась и мрачнела, поэтому в итоге сдалась. Будет как будет. Она умеет просчитывать поединок, но не человеческие реакции на то ли ревность, то ли подозрение, то ли коктейль из обоих чувств. Когда все разошлись, она вышла и подышала минут десять свежим воздухом. После же направилась к комнате Эрена. Микаса постучала, но ответа не получила. Она повторила, но ее действия все так же не получили отклика. Последние дни они всего лишь перебрасывались парой стандартных фраз, которые помогают формально поддерживать видимость стабильности, но на деле влекут за собой медленное разложение прочно выстроенного. Она разрывалась: развернуться и уйти, либо же вломиться – некрасиво, нечестно, но так важно для нее. «И что ты делаешь? Уйти». Она развернулась, отбрасывая наваждение. Было обидно. Ей казалось, что она не заслужила такого поведения со стороны Эрена. Они ведь всегда были вместе, как можно настолько отдалиться в один неприглядный момент? Он же ее семья. Наверное, все-таки лучше зайти. Микаса дернула ручку двери и замерла в неуверенности. Лампа на тумбочке освещала скомканное сброшенное одеяло, замершего Эрена и спину Энни – почти фарфоровую, красиво изогнутую. Только пальцы, прочно вцепившиеся в ее талию, напоминали, что она не скульптура – живое, дышащее, блядское существо. Аккерман закрыла дверь с глухим стуком и неуверенно пошла обратно в свою комнату. Ее шаги были мягкими и тихими, как тому учат разведчиков. Ей же хотелось, чтобы пол разламывался под ногами и хрустел хребет этого дома, чтобы яд внутри вырвался океаном несправедливости наружу, затопил этих двоих. Утопил этих двоих. Ее трясло. «Как это происходит? Как это получается? Они же никто друг другу. Они же никогда не интересовали друг друга. Энни ведь просто холодная пустая блядь. Если кому и суждено было опрокинуть ее, то Райнеру. Господи, ну какой же тупой, недалеко видящий, похотливый мальчишка». Микаса – клубок силы, верности и образованности - вдруг обрушилась на мир лавиной злости и брезгливости к правильным поступкам. «Да к чёрту это все». - Аккерман, осторожнее, - огрызнулся капрал, когда Микаса в неведении с ним столкнулась. – Господи боже, тебя что-то от злости перекосило. Он посмотрел в недоумении. Она рассмеялась и устало оценила мужчину напротив. Он невысок, не словоохотлив и красив. Надежда человечества. Рукоять справедливости. Как там еще знаменуют этого потерянного среди правд человека? - Где ваша комната, капрал? - Иди проветрись, Аккерман. Выход – прямо и направо. - Может, я ищу вход. Леви окинул ее взглядом пристальнее. Трудно было сказать, в замешательстве ли он. Он молчал, но не уходил. Она молчала и рассматривала расстегнутую рубашку на нем: серебренная пуговица у шеи с символом орла отбрасывала блик на впадину между его ключиц. Он ведь тоже обычный похотливый мальчишка – стоит лишь нажать на правильный рычаг. Он ведь так же отключит сознание. Или? - Аккерман, тебе помочь расстегнуться? Она смутилась. Мысли копошатся уверенно и рьяно, приправляя семена обиды и чувство мести быстрыми картинками ее завоеваний. На деле же ей не хватит ни духу, ни совести даже на поцелуй. Она зарделась. - Я все же прямо и направо. Извините и спокойной ночи, капрал. Он не смотрел ей вслед – она слышала отдаляющийся цокот его сапог об пол. Но что-то в ней дрогнуло, когда в его взгляде прочлась безразличность к ее персоне. Эту ночь она вновь не могла уснуть. Картина обнаженной спины Энни всплывала перед глазами, стоило их закрыть. Перебороть это наваждение Микасе не удавалось, поэтому она просто смирилась с еще одной неудачной ночью. Вставал только один вопрос: как быть завтра, и послезавтра, и последующие дни? И заметили ли ее? Когда они столкнуться, их удушит волной неловкости или только ей захочется провалиться сквозь землю? Это не те вопросы, на которые ей хотелось бы получить сейчас ответ, но они рождались в ее голове и требовали объяснений. Зачем Энни Эрен? Он вряд ли привлекает ее своими мужскими качествами. Влюбленной она не выглядит. Использовать его силу? Она его уложит с одного удара. Узнать больше о титанах? Эрен не скрывает информации. Да и ничего ценного пока они не узнали. Почему, как, куда? Ей казалось, что мысли в форме клубков облепили всю ее сущность и не позволяют теперь ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни заснуть. Микаса спряталась под одеяло, закрыла глаза и начала считать Эренов с Энни, будто глумясь над своим воображением. Раз. Два… Рассвет ударил осознанием, что настоящее длится непрерывающейся цепочкой событий. Даже если от боли тошнит и выворачивает наизнанку, утро-день-вечер не прекратят свою смену и вряд ли подтолкнут тебя двигаться дальше. Микасе казалось, что она теперь передвигающийся мешок костей и обиды. Хоть такая визуализация и угнетала, а круг обязанностей и сам круговорот жизни в целом подталкивали ее к выводу, что это всего лишь удар под дых, и там даже заживать нечему, она все равно плакала. Плакала, все так же прячась в коконе из одеяла, и не представляла, как двигаться дальше и с собой совладать. Ее разумная часть напоминала, что все заканчивается, и время стирает любые границы боли. Ее эмоциональная часть вырывалась наружу нечленораздельными всхлипами и стонами. Она представляла, как Эрен находит свою семью в Энни. Или как та вгоняет ему нож в спину, подтверждая подозрения Микасы. Представляла, как будет натужно им улыбаться, силясь скрыть свою озабоченность. Или, например, плюнет Энни в лицо. В любом случае пугало лишь то, что нужно встать с кровати, привести себя в порядок и добрести до отряда. А также не вызывать подозрений насчет своей внутренней поломки и не-состояния жить дальше. Она бросила взгляд на часы. 10:10. Чёрт. Однако ей вдруг пришло в голову, что можно просто сослаться на плохое самочувствие и остаться в текстильном дворце из подушек и одеяла. Ей всего лишь нужен один день, чтобы привести себя в надлежащий вид и от души выплакаться. Всего лишь один день уединения. Это ей точно простят. Микаса металась с правого бока на левый. Иногда лежала на спине. Время шло предусмотрительно медленно, и это ее успокаивало. Чем дольше будет тянуться этот день, тем лучше для ее нервной системы. Она постоянно то проваливалась в гущу дремоты, то вновь всплывала на поверхность реальности. В животе начало бурчать. Голод вдруг напал со всей своей силой. В дверь постучали и сразу зашли. На пороге стояли Эрен и Армин с подносом еды и аптечкой. - Из-за того, что ты болеешь раз в три года, внезапное отсутствие кажется шибко плохим знаком! – Человек, которого ей так хотелось избежать, рассек расстояние между ними в пять шагов и дотронулся рукой до ее лба, проверяя температуру. – Ты горячая… Армин молча подошел к умывальнику и намочил холодной водой полотенце. Он неспешно убрал волосы с чела Микасы и, убедившись, что с полотенца не капает, осторожно положил его на ее лоб. Он также достал таблетки из аптечки и оставил рядом с кроватью, так как Аккерман не любила принимать их и соглашалась на это лишь в экстренных ситуациях. - Нам уйти? - Армин всегда поражал ее своей тактичностью и пониманием без слов. Она кивнула, и он ушел вместе с оскорбленным и громогласным Эреном. Поднос с едой стоял около кровати. Микаса учуяла приятный запах мисо супа и увидела там же тарелку риса с курицей. Впервые за долгое время, конечно же из-за голода, еда показалась действительно вкусной и ароматной. Суп приятно согревал, и Микаса почувствовала себя живее. Она смотрела на белые тарелки с синими узорами – как те все больше проявляются по мере исчезновения еды, и вдруг вновь в глазах все помутнело. Всхлипы казались ей какими-то инородными, раздающимися издали, но точно не от нее. Ее начало немного тошнить, и она спустила поднос на пол, чтобы ничто не мешало ей лечь. Сон забрал ее в свои владения сразу, но был неглубоким, поэтому она хорошо слышала скрип дверей и как кто-то забрал поднос с остатками. Этот кто-то убрал высохшее полотенце с ее лба и осторожно провел по волосам, словно успокаивая. После этого она провалилась в черноту подсознания окончательно. Когда Микаса вновь открыла глаза, на дворе была уже ночь, и пара звезд виднелась на бархатном полотне неба. Луна находилась в фазе убывания. На полу около кровати стоял новый поднос с еще неостывшей едой. Это страшно ее позабавило. В этот раз она все же слезла с кровати, тщательно умылась в ванной комнате и почистила зубы. Отражение в зеркале ее не пугало: глаза были немного припухшими, но в целом она выглядела отдохнувшей. Ее беспорядочные мысли теперь шли чередом. Сформовавшаяся цепочка умозаключений больше не страшила и не ранила так сильно. Скорее, она вновь обрела уверенность в том, куда идти и как воплотить планы наилучшим образом. Она задумалась о приснившемся сне, где она бесконечно падала в пустоту. Это очень ее пугало, потому что она понимала, если появится дно, то придет и смерть. В какой-то момент к ней пришло осознание, что мир сконцентрирован в ней, а она – в мире. Что смерть и рождение – необратимый и неостановимый цикл. Что глупо отрицать свою важность, потому что ты центр своего тела, а твое тело – центр тебя. И когда она достигла дна – светлого и сияющего, будто ворота истины, она проснулась. Микаса поела немножко, оделась и вышла на улицу. Ветер был холодный и освежающий. Отчего-то пахло родными краями и сливовым пирогом, который пекла по праздникам мама. Она заглянула в окно кухни и увидела остатки пирога, видимо, который подавали сегодня на десерт. - Хочешь? Голос сзади испугал ее, но она постаралась не подать виду. Капрал поравнялся с ней и посмотрел вопросительно. Вопрос не прозвучал вновь, и она не была уверена, не послышалось ли ей. - Моя мама готовила всегда сливовые пироги. Там было тонкое песочное тесто и резные бортики. Меня всегда завораживал процесс плетения этих бортиков. И как сливы прям вываливались, стоило лишь разрезать пирог. Микаса замолчала. Ей вдруг стало неловко от этого словесного излияния. Будто бы капралу интересно слушать о ней. - И? – Он встретил ее удивление суровым, но мягким укором. – Так ты хочешь пирог? Она кивнула и посмотрела на звезды, чтобы скрыть слезы в глазах. И пирог, и семью обратно, пожалуйста. И разрушенную жизнь. Ей так хотелось всего и ничего сразу. Леви подтолкнул ее легонько, и они вместе пошли на кухню. Вода в чайнике была остывшая, и он поставил чайник на огонь. Он выбрал наугад чай. Пахло приятно, поэтому он насыпал пару ложек в каждую чашку и залил это все кипятком. - Сахар? - Нет. Думаю, пирог и так довольно сладкий. Он аккуратно перенес чашки на стол, пока Микаса разрезала пирог и выкладывала его на тарелки. Начинка была густая, похожая на желе. - Как ты себя чувствуешь, Аккерман? Она села напротив и пододвинула Леви его тарелку. Он принялся за пирог в ожидании ответа. - Все в порядке. Уже лучше. Капрал кивнул и больше ничего не спрашивал. Его присутствие вселяло в Микасу невиданную уверенность и стирало границы ее беспокойства. Напряженность рассеивалась рядом с ним, а вкус пирога переносил в то время, где не было ни войны, ни потерь, ни боли. Становилось невесомо и опять страшно, потому что и этому чувству придет конец. Всему здесь придет конец. Когда пирог был съеден, а чай допит, они все еще сидели вместе и молча думали каждый о своем, но с каким-то солидарным уважением к мыслям друг друга. - Завтра в пол седьмого чтобы явилась на тренировку, Аккерман. Многое себе позволяешь. – Капрал отодвинул стул и ушел первым. Микасе показалось, что она видела упавшую звезду, и яркий хвост ее полета отпечатался в памяти полу кривой линией ее сомнений в отношении капрала. Он все больше казался ей красивым. Да… Красоты у него не отобрать. Утро встретило ее рутиной: холодный душ взбодрил, надетые вещи согрели. Она хлопнула себя по щекам, чтобы румянец появился на бледном лице и вышла из комнаты. Окна были закрыты, и больше никакого свиста не раздавалось в коридоре. Ветер гулял извне, но внутрь в их владения не впускался. Она услышала цокот чьих-то ботинок сзади и приостановила шаг. Энни поравнялась с ней и поприветствовала. Микаса кивнула в ответ и ждала продолжения. Его не последовало. Однако они обе знали, что знают обе, поэтому не расходились. - Почему Эрен? - Почему нет? – Ответила Энни. Она смотрела на Микасу неотрывно, агрессивно. – Он же не принадлежит тебе, дай полакомиться кусочком. Слова прозвучали не вульгарно, не вызывающе, но будто плеткой по спине. Что-то в Энни было хищное. Спрятанное в глубине, но просвечивающееся предупреждающим холодным огоньком в глазах. Ее лучше не дразнить, думала Микаса, с ней нужно быть осторожнее. Энни не глупа, нет, и раз уж она позволила себя словить, значит ей это нужно было. - Делай что хочешь, Энни, но смотри не обожгись. Микаса обошла ее и скрылась за углом. Она старалась держаться прямо, дышать равномерно, оставаться хладнокровной. Но ее дыхание все же сбилось. Ей стало вдруг апатично и ненавистно. Ей казалось, что появившаяся ярость выжигалась на всем теле кровавой броней. Какой же он глупый, глупый, глупый мальчик, этот Эрен. На улице моросило. Микаса пришла как раз к началу тренировки, поэтому времени на разговоры не осталось – только на разминку. В этот раз они бежали через лес и солнечные лучи пробивались сквозь опушки деревьев калейдоскопом геометрических фигур. Ноги грязли в земле, так как ночью прошел дождь, и это замедляло их. Она дышала глубоко, и запах сосновой рощи сопровождал ее всю дорогу. Армин и Эрен поравнялись с ней. Несмотря на то, что разговоры были запрещены, этот запрет все по возможности обходили. Тут и там можно было увидеть группы бегущих и слышен был шепот их диалогов. - Все в порядке? Этот вопрос напомнил ей о вчерашнем пироге, капрале и падающей звезде. - Да, все в полном порядке. Спасибо за заботу. Эрен и Армин улыбнулись ей в ответ и начали обсуждать насущные проблемы. Микаса старалась зацепиться за нить их разговора, но запах рощи и солнечные блики казались чем-то более насущным и быстротечным. Чем-то, что нужно уловить сейчас. После тренировки они, как обычно, пошли на завтрак. Энни все так же сидела за их столом, в этот раз с Бертольдом и Райнером. Все были ужасно живые, веселые и нетерпеливые. Их пугало неопределенное будущее, но узы и обретенная сила давали размытое чувство безопасности. Каждый уже сделал выбор и знал, куда хочет попасть. Почти каждый казался себе либо героем, либо трусом. Микаса же не чувствовала ничего. Это будущее казалось ей просто продолжением выбранной дороги, с которой уже не свернуть. Ей захотелось увидеть капрала. Он был очень живым. Таким живым, что даже нереальным. Капрал был зрелым и умным. Его реплики были кратки, но цепки, и попадали прямо в цель. Он не требовал заботы, только послушания, и часто молчал. Ей нравилось, что его молчание наполняло комнату легкостью. С ним не нужно было придумывать темы для разговоров. С ним просто не было никаких разговоров. - Микаса? Ми-ка-са! Она откликнулась, посмотрела на удивленные лица рядом сидящих и опять пропала в себе. Последующие дни были однообразными: тренировки стали более жесткими и длинными, поэтому после не оставалось сил ни на мысли, ни на разбирательства, ни на попытки вернуть утраченное равновесие. Отряд чувствовал себя, будто в режиме «выживание», и действовал на автопилоте. Каждый удивлялся выносливости своего тела, ведь казалось, что этот день будет точно последним – дальше черный экран усталости. Однако наступал новый день, и все начиналось сначала. Микаса нашла свое спокойствие в монотонности физической активности и отсутствии надобности подключать сознание. Она дралась и побеждала, отдавая всю себя инстинктам, но не просчетам движений противника. Иногда она замечала, что смотрит постоянно расфокусировано, и этот размытый мир был ее тайм-аут от боли. Столкновений с капралом больше не происходило. Самым насущным, важным и желанным стали ежедневная встреча с кроватью и контрастный душ, чтобы хоть как-то разгрузить забитые мышцы. Микаса наблюдала, как бежит жизнь, как однообразны ночи, как все начинает ей надоедать. Ей захотелось найти кого-то, с кем можно пережить страх перед смертью, ношу ответственности и любовь, которой было в ней немного, но все же в наличии. Ей не нужны были разговоры, но толика понимания ее участи в этой войне. Все они движутся к концу, борясь за новое начало, или по кругу, сменяя старое новым и новое старым, или еще что-то. Она точно не знает, она не сильна в философии, просто ей очень хочется остаться живой внутри, несмотря на растущее количество мертвецов снаружи. Микаса подумала, что Эрен ее поймет, что Эрен сможет ее увидеть немного под другим углом восприятия. Может, именно тогда они вернутся к прежнему доверию и близости. Она поднялась с кровати и быстро обулась. Внутри все вновь взбудоражилось от нетерпения, как всегда происходит, найди она новый выход. Комната Эрена находилась этажом выше, и весь путь занимал обычно три минуты. Деревянные ступеньки скрипели под ногами, нарушая немой покой темноты. Запретов у разведчиков не было и время отбоя каждый выбирал сам, поэтому шаги Микасы хоть и были осторожными, но не чрезмерно медленными или опасливыми. Она постучала, услышала отклик и открыла дверь. Возле Эрена сидел Армин – видимо, ему тоже сегодня не спится и чересчур много думается. Это их врожденный порок, подумала она, такое дружеское проклятье. Сначала они разговаривали о повседневных вещах и куда в этот раз можно выбраться в воскресенье, чтобы наконец-то вдоволь развеяться и отдохнуть. В городе появилось новое кафе, где делали какие-то чудные вафли и подавали мороженое из зеленого чая. Они такого еще не пробовали. Это было бы в новинку и очень по-житейски. Однако после разговор непредумышленно свернул к Энни, и Микаса позволила себе еще раз напомнить Эрену о том, что осторожность никому никогда не мешала. Эта блондинка – не тот омут, куда стоило бы прыгать с головой. Эрен вспылил. Он резко встал и посмотрел на нее, как выпущенный зверь перед последним препятствием на пути к свободе. Злость в нем кипела, и глаза сверкнули какою-то древней человеческой ненавистью к запретам. - Эрен, ты перегибаешь палку, сядь. – Армин коснулся его руки, чтобы успокоить, но это не подействовало. Аккерман поняла, что сейчас через эту стену не пробиться, и она лишь вновь станет крайней по всем пунктам его разочарований. Наверное, своим желанием сохранить и уберечь она, как чересчур заботливые родители, избавляет его от внутренней свободы и этим раздражает еще больше. Она вышла из комнаты и решила больше не искать утешения в остатках своей семьи. Это иллюзия отношений, выдуманные ею узы, чтобы хоть как-то залатать пустоту ощущений. Право на выражение своих подозрений она с ним потеряла, так же, как и ранее нерушимый контракт доверия. Микасе казалось, что она опять не в силах совладать со своими слабостями, и ее страшило, что эти слабости возьмут над ней верх. Она посмотрела на часы. Еще не слишком поздно, можно прогуляться к лесу. Звезды, должно быть, сейчас хорошо видны. Или лучше просто лечь на стол недалеко от входа, служащий им местом пикников и разнообразных сборов, и смотреть на небо, усеянное светом. Кладезь погибших созвездий. Сообщения из далеких, уже позабытых времен. На том столе сидел капрал и читал. Лунный свет освещал лишь одну страницу книги, и вторая всегда оставалась в темноте, поэтому ему приходилось передвигать книгу то левее, то правее. Аккерман не могла отвести взгляд от его сосредоточенного лица и нелепости самих движений. Леви повернулся к ней и спросил, как долго она собирается составлять ему компанию, и не пора ли ей уже уходить. Ей и хотелось бы обидеться, однако его слова всегда звучат грубо, независимо от вложенного в них смысла. Он редко хочет задеть людей, он просто не умеет по-другому. И не собирается этому учиться. - Я бы хотела остаться с вами, если честно. Леви молчал. Было непонятно, думает ли он над ее фразой или же просто игнорирует. Она вновь не была уверена, что он услышал, пока он не закрыл книгу и направился к ней. - Аккерман, я не играюсь в кошки-мышки с людьми, да и тебе уже не двенадцать. Если ты сейчас идешь со мной, мы разделим с тобой тайну. Я попрошу тебя умолчать в будущем о характере наших отношений. Если ты отказываешься, то тебе пора перестать искать со мной встреч. Выбор за тобой. Он направился к дому и прошел мимо нее. Микаса молчала. Она знала, что не хочет сейчас взять и прекратить все. Ее влекло к Леви, влекло к его тихой мужественности и громкоголосой уверенности. Ей хотелось чего-то, что не получалось оформить в слова – но это что-то можно было получить только от капрала. Он не оставил ей много времени подумать и взвесить все следствия решения, поэтому она и отбросила лишние мысли. И пошла за ним. Его апартаменты были просторные. В отличии от нее, он имел две большие жилые комнаты и хорошую ванную. Одна из комнат служила гостиной. В ней стояли диван с журнальным столиком, пару кресел, стеллаж с книгами с разнообразными привлекающими взгляд корешками и настольная лампа. Вряд ли он пользовался часто этой комнатой, но было видно, что он постарался сделать ее уютной. Это очень удивило Микасу: капрал казался человеком безразличным ко всему и ко всем, кроме Ирвина. Он всегда восхищал ее своей холодностью, хоть и раздражал прямолинейностью и своеобразной линией поведения. Она прошла за ним в спальню и наблюдала, как он включает светильники около кровати. - Со светом? - Тебе есть чего стыдиться? Конечно, подумалось ей. Себя. Ее еще ни один мужчина не видел обнаженной. Леви слишком многого требует. Так нельзя. Однако он быстро разделся и помог ей снять одежду тоже, попутно разглядывая ее тело и шрамы. На удивление, он чувствовал себя абсолютно комфортно нагим и естественность такого состояния помогла и ей расслабиться. Леви провел рукой по ее бедру, она вздрогнула. Все в ней заполнялось терпким ожиданием и желанием. Ее тело реагировало дрожью на каждое его прикосновение. Ей хотелось раствориться в каждом прикосновении, погрузиться в него, стать его частью. Она чувствовала себя ужасно уязвимой - и бессмертной одновременно. Он целовал ее шею, мочку уха, ее скулы, ее губы. Микаса запускала пальцы в его волосы и притягивала к себе. Ей хотелось, чтобы даже миллиметра расстояния не было между ними. Ей не было больно, когда он вошел в нее, но было страшно. Здесь не играла роль ее невинность и ценность первых ощущений. Она просто осознавала, что впускает впервые в свою жизнь мужчину. Доверяет ему свое тело, свое дыхание, свои чувства. Не удивительно, что в этот момент ей пришлось откинуть голову, чтобы не заплакать. Он не любит ее, однако ценит. Не как солдата или орудие для убийств, а как женщину со своей позицией, своими мыслями и мечтами. Микаса обхватила его ногами и прижалась к его груди. Он начал двигаться медленнее, истолковав это как проявление дискомфорта и боли. Аккерман улыбнулась и поцеловала его в губы. Ей было хорошо. Впервые за долгое время ей было даже более, чем хорошо. Они заснули после, спина к спине. Наверное, настоящие влюбленные спят по-другому, отчего-то подумалось ей. Но это не затмило ее ощущение радости и отсутствие пустоты. Леви был очень теплым, поэтому она просыпалась пару раз и сбрасывала то плед, то одеяло. Ночь была спокойная – ни ливня за окном, будоражащего ветви деревьев, ни порывов ветра, громко закрывающего их настежь открытое окно. Ей снилось соленое море, и дом, пропахший сливовыми пирогами, и куча незнакомых детей, бегающих вокруг. Под утро она почувствовала, как капрал перевернулся лицом к ее спине и обхватил ее рукой за талию. Там, где он прикасался, становилось жарко. Леви – это тепло, подумала она. И вновь крепко заснула. Их никто не будил. Было воскресение, что давало возможность спать до обеда и отдохнуть. Официальный выходной в их дивизии. День, которого часто начинают ждать уже с понедельника. Микаса осторожно потянулась и развернулась лицом к спящему капралу. Его ресницы отбрасывали узорчатую тень, а губы были чуть приоткрыты. Он не выглядел беззащитным. Он был умиротворенным. Микаса любовалась им и удивлялась, как быстро захватило ее такое неоднозначное чувство по отношению к этому маленькому великому человеку. Теперь Микаса улыбалась ему спящему. Улыбалась их новой тайне. Улыбалась пришедшему утру. -Леви? – Он поморщился, зевнул и открыл глаза. Даже полусонным он выглядел очень серьезным, подметила она про себя. – Я немного голодна, у нас есть что покушать? Микаса вдруг поняла, что с ним нет стыда. С ним его просто не существует. Он относится к жизни, как к старому другу, и берет то, что она ему преподносит. Не прячется, не ломается, не обманывает. Просто живет. Ему все равно, как изворачиваются другие, чтобы получить желаемое. Он ничего не желает и ничего не ждет. Видимо, именно поэтому она может спокойно предстать перед ним нагой при ярком утреннем солнечном свете. Или спросить невзначай о завтраке. Или провести по его волосам рукой, потому что ей прямо сейчас этого захотелось. Он будто говорит ей: незачем ждать, чтобы взять что-то, незачем молчать, потому что боишься произнести. Лучше делать и говорить сейчас, не растягивая краткость их жизни на вечные моменты неуверенности в себе. - В гостиной есть фрукты, хлеб и джем. - Хорошо. Я принесу сюда? Леви поморщился, и она вдруг вспомнила о его чистоплотности. - Хорошо. Я не принесу сюда. Микаса нашла на столе еду и в столе кухонные приборы. Она подготовила завтрак себе и ему на всякий случай – вдруг тоже встанет, и перенесла все на журнальный столик. Диван оказался мягче, чем она ожидала, и ее тело словно бы провалилось в мягком матрасе. Хлеб был свежим, джем почти не сладким - она рассматривала уцелевшие кусочки голубики и малины, прежде чем откусить. Капрал вылез из кровати и пришел к ней, так и не одевшись. У него было очень красивое тело. Хотя здесь, наверное, неправильно использовать это слово, учитывая, какой ценой они зарабатывают себе эти тела. Он поставил чайник и посмотрел на Микасу. Она кивнула, и спустя пару минут получила чашку кофе с молоком. Окна в комнате не были закрыты шторами, и солнце приятно грело их лица. Утро принесло им чувство домашнего уюта и обобщенности. Трудно предугадать, сколько еще будут длиться их отношения – минуты, дни, месяцы или годы, да и никто из них не пытался отыскать ответ на этот вопрос. Именно этот момент, когда приятный вкус сладости во рту, слабости в ногах, легкости в теле волновал их своей неповторимостью и беспечностью. С Леви нечего стыдиться, с ним счастье естественно и глубинно. - У нас совещание через полтора часа. Если хочешь, ты можешь остаться тут. Она отпила кофе и посмотрела на него пристально. Все-таки она его зацепила. Даже очень. Этот мужчина не признается ей в своих чувствах и вряд ли проявит слабость в отношениях с ней, но Микаса тонко чувствовала грани его эмоций и понимала значение каждой фразы. Возможно, женская интуиция, или просто годы жизни разведчика. Возможно, ни то, ни другое. - Еще полтора часа? Леви не удивился, однако замер на секунду. Ей показалось, что он немного боится ее. Как женщину. Несмотря на юность, ее движения были плавные и грациозные. Он наблюдал, как она аккуратно убирает еду, как осторожно направляется к столу, как сбрасывает остатки в урну. У Микасы были длинные худые ноги и заманчивые изгибы тела, несмотря на косые мышцы, утолщающие талию. Ее раскосые глаза смотрели испытующе. Он иногда пропадал в ней, но упорно старался от этой мысли отречься и не потерять равновесия. Аккерман вернулась в спальню и залезла обратно в кровать. Леви знал, что это не приглашение, но просто ребячество с ее стороны и попытка насладиться быстро проходящим моментом уединения. Он прильнул к ней, ища то ли поддержки, то ли заботы, то ли чистоты, однако все также не признаваясь себе в том, что омут ее черных глаз – его спасительная поверхность. Дни после бежали нещадно быстро. События же развивались остерегающе медленно. Отношения Микасы и Эрена выровнялись. Ей больше не хотелось учить его жизни и пытаться подложить подушку перед падением. Она все так же не доверяла Леонхарт и видела в ней скрытую угрозу, но та ни разу нигде заметно не ошиблась, и Микаса пустила все на самотек. Как бы ей не хотелось уберечь близких, есть вещи, которые невозможно изменить. Притеснять другого человека «во благо» – худшая из добродетелей. Микаса решила тренироваться более усердно и защищать Эрена с помощью силы ударов, а не убеждения. Его упрямство не победить. Пусть его опыт служит ему уроками, а не ее слова. Армин единственный заметил в своей флегматичной подруге изменения и был настороже. Он не видел в оном ничего плохого, но не мог выявить причину, и новая загадка занимала все его свободное время. Кто-то влиял на нее, на ее повадки и мировоззрение, наделял ее спокойствием, уверенностью и поражающей женственностью. Кто-то, кого она подпустила устрашающе близко к себе. В этом мире нельзя доверять, Микаса, думал Армин, даже мне. Леви все так же оставался морально на определенном расстоянии, а физически в паре сантиметров от Аккерман. Он уже давно позволил своим чувствам прорасти и внедриться, хоть и не признавался самому себе в поражении, и злился, когда она отменяла встречи и ему приходилось делить постель с пустотой. Он заметил, что она пахнет цветами после душа, видимо, из-за мыла. Он запомнил, что она разделяет сэндвич на две части и аккуратно по отдельности ест каждую из них. Что ночью она бессознательно ищет его руки и успокаивается, когда он кладет ладонь на ее талию или бедро. Что она может пить кипяток вместо чая. И что она очень красиво улыбается – но редко и с опаской, будто ее в детстве не научили правильному алгоритму проявления этой эмоции. Он узнал, что она удивительно разнообразна, ее нужно было только раскрыть. За равнодушием и пугающей силой стоит может и не совсем обычная, но женщина с теми же желаниями, что имеет каждый человек. Красивая женщина, подумалось ему, его женщина. Спустя месяц, кстати, развед-отряд словил женскую особь. Эрен наблюдал за поражением Энни и что-то в нем переломилось. Он в замешательстве перебирал в себе эмоции ненависти, обиды, непонимания и болезненной к ней любви. Он смотрел на нее через кристальную броню, и холод этого покрытия правдиво оттенял холод ее натуры. Эрен наклонился, чтобы поцеловать ее в последний раз, и талисман, подаренный ею, маятником качался на серебряной цепочке, свисающей из ворота куртки. Он так и не понял, был этот талисман насмешкой или нелепым проявлением любви. Хотя в общем, какая уже разница. Микаса в ту ночь опять осталась у капрала. Он долго смотрел на нее и, когда она заснула, нежно поцеловал в плечо. Чудная женщина, подумалось ему, моя женщина.