Чужая

Малиновый закат густ и крепок, как засахарившееся варенье в банке. Лучи сочатся, лениво стекая пластами, на обнажённые плечи Хакадзе. Лукавая улыбка принцессы растёт от затаенно-тихой до полной желания, пока Хакадзе идёт к Йошино через комнату. Он смотрит, чуть прищурившись, чтобы не выдать волнения, на её крепкое и стройное тело — на полную грудь с заострившимся от вечерней прохлады сосками, плоский живот, треугольник курчавых волос на лобке. Прошло три года, он смирился и принял, у него в кармане сброшенной сейчас рубашки лежит коробочка, а в ней — кольцо. После того, что они собираются здесь в первый для каждого из них раз сделать, он попросит руки Хакадзе и будет жить, как обычный и нормальный человек: создав семью, воспитывая дочь или сына, и ни за что не назовет первую одним знакомым, родным и страшным именем. Он постарается. Они ведь заслужили счастье. Стекло окна бликует, и от этого, конечно, лишь от этого так неприятно щиплет глаза. Хакадзе тоже видит, но для неё блики означают другое: всё, в комнате происходящее, на радость жителям соседнего дома. Запоздало стыдливо хихикнув, она задёргивает занавески. Синий полог шорами опускается на любопытный солнечный глаз. Свет падает косо, в преломлении шуршащей органзы уже скорей сиреневый. Фиалки, вереск, колокольчики в лесу. Свет падает и на глаза Хакадзе. — Айка, — шепчет Йошино под нос и спохватывается. Чужая тень встаёт между ними. Опять. Хакадзе подхватывает с пола халат и, кутаясь, выбегает из комнаты. Йошино знает, что он услышит, если высунется в коридор: рыдания. Но он сидит, не двигаясь, потому что пальцам босых ног тепло от фиолетовых полос на паркетном полу. Он не хочет ничего забывать. Он — отвратительный.