ты спрашивал меня о чём-то?

       — Ты же не думаешь, что я когда-нибудь перестану стебаться над тобой?        — На это глупо надеяться, — Эдди закатил глаза, вырвав травинку из земли, усеянной растительность. И хоть Эдди никогда не любил зелёный цвет, никогда не ел леденцы с яблоком, ненавидел мамин зелёный пиджак, подобными вечерами он сидел в лесу и пропускал сквозь пальцы зелено-изумрудные в свете луны стебли ромашек.        — В яблочко! — Ричи улыбнулся и слегка прищурился. Что-то среднее между раздражённостью и спокойствием можно было разглядеть сквозь толстые линзы очков, но Эдди никогда и не пытался это сделать. Он принимал все, как показывает ему первый взгляд. И всё же умудрялся разглядеть больше, чем остальные.        — Помнишь Джессику Диггз? Такую красивую, волосы воздушные, веснушки на носу, все время ходит и извиняется за все подряд.        Красивую и абсолютно пустую — услышал Эдди. Разговаривать о девочках было последним делом для Каспбрэка.        Интереснее было вспоминать нескончаемые шутки Тозиера, из-за которых живот Эдди надрывался вновь и вновь, но где-то там, глубоко внутри, где нахватало солнечного света. Мальчик заглушал смех, хотя желал хохотать целую вечность, пока воздуха совсем не останется, за исключением шуточек про его маму. Мама — это святое, чувак!        И Эдди приходилось переживать нелепое чувство стеснения перед другом, а все выглядело неимоверно глупо. Когда он был рядом — от него хотелось отодвинуться чуть подальше, чтобы тот не заметил этого сильнейшего стука в груди. Его плечи тряслись, когда он лежал на спине и подпрыгивали, стоило ему сесть хотя бы на сантиметр ближе, чем следует. А когда Ричи был далеко, в нескольких кварталах от него — хотелось бежать, пока астма вновь не доберётся своими руками-веревками и не потянет назад, на порог дома. Подальше от друга.        Но сейчас он рядом. И даже ближе, чем просто «рядом», потому что они внезапно перешли на шёпот. И даже подколы, что мама Эдди вот-вот пустит его в розыск звучали не так обидно. Он даже усмехнулся пару раз. А между тем понимал, ещё пару минут и на улице начнут включаться фонари. Один за одним. И Эдди будет бежать вдоль них, как по аллее, освещающей путь домой.        Но даже спустя десять минут он лежал на траве и слушал голос Ричи. Каспбрэк знал, о чем будет думать перед сном, чтобы страшно не было и, даже можно сказать, черпал вдохновение в таких вечерах. Он знал свою жизнь наперёд, в отличие от Ричи.        И вроде все было как-всегда: изумрудная трава под ногами, стрекотание сверчков, белое блюдце на небе, которое Эдди привык видеть только из окна и один из голосов Ричи, отдающийся эхом:        — Ты помнишь Джессику Диггз? Ну же, помнишь? Помнишь ведь.        Прошло пару бесконечных минут. Одна и вторая. И тихий шёпот Эдди:        — Ты спрашивал меня о чём-то, Ричи?        Фонари погасли, и теперь Эдди понятия не имел, вернётся ли он домой. Его просто поглотила бездна ночного неба. Его больше нет. И лишь тихий шёпот…