Личный утопический ад

       Со стороны площади уже вовсю доносятся громкие крики и звуки музыки. Я лениво потягиваюсь, откладывая в сторону потрепанную книгу из лагерной библиотеки. Вечер обещает быть теплым. По крайней мере, все предыдущие вечера были именно такими.        Мой сосед уже давно ушел — он не любит пропускать отрядные мероприятия, хоть и не скрывает своего пренебрежения к ним. Я же заработал себе репутацию разгильдяя буквально сразу же, стоило мне очутиться здесь, так что мог с чистой совестью вытащить из тумбочки мятую пачку сигарет, невольно озираясь на дверь, сунуть ее в карман и, бодро насвистывая, покинуть домик. Шум становится отчетливее, стоит мне открыть дверь, но меня это ничуть не беспокоит. У меня другие планы на ближайшие несколько часов.        По досконально изученному маршруту я бреду через лес, интуитивно перешагивая через каждый торчащий корень. Уже темнеет, и отблески заходящего солнца на траве выглядят, словно умирающие светлячки. Звуки с площади перестают долетать до меня, и я ускоряюсь — мне не по себе среди темных кустов и кричащих филинов, которые только начали просыпаться. Перепрыгиваю через пару кочек и с облегчением выхожу на песчаный обрыв — место, где мы с ней проводим каждую дискотеку в этом чертовом лагере.        Осторожно подбираюсь к самому краю обрыва и падаю в примятые заросли травы. Ночь вступила в свои права окончательно, и я вновь чувствую себя неуютно. Да где же она? Из нас двоих опоздания свойственны скорее мне. Сердце испуганно сжимается — вдруг она не придет? В отчаянии достаю из кармана пачку и зажимаю в зубах сигарету. Рука тянется за зажигалкой, и тут-то я вспоминаю, что потерял ее неделю назад. Гневно бью кулаком по песку — ну и дерьмо же! Глубоко вздыхаю и уговариваю себя подождать еще хотя бы десять минут.        Лежать в полной тишине тяжело — прокручиваю в голове треки, пытаясь представить, что они звучат из наушников. Выходит паршиво, и мои мысли постоянно вплетаются в текст, сбивая меня на каждой строчке. Coming out of my cage And I’ve been doing just fine…       …а может, что-то случилось? Gotta gotta be down Because I want it all…       …или ей наскучили эти вечера на берегу обрыва? It started out with a kiss How did it end up like this?..       …хоть зажигалку бы одолжила в таком случае! It was only a kiss It was only a kiss        Услышав шорох травы, я тут же напрягаюсь и поднимаю голову. Над ухом раздается тихий смешок, и Вера приземляется рядом со мной.  — Что-то ты сегодня рано.  — Зато ты, я посмотрю, вообще не торопишься.        Видимо, мой голос прозвучал слишком раздраженно — она вновь фыркает, откидываясь на спину.  — У тебя зажигалка с собой?        Она молча щелкает колесиком, поднося огонь к сигарете, которую я все еще сжимаю во рту. Затем достает из пачки еще одну и закуривает сама. Мы затихаем, глотая дым и мучительно изобретая, о чем мы будем говорить сегодня.        Мы знакомы уже года два, циклов тридцать как минимум. По крайней мере, по моим скромным подсчетам. Когда каждые три недели проходят однообразно, сбиться проще простого. Примерно столько же я провел в «Совенке» до ее появления. Но хоть я и старичок, в коллектив я так и не влился. Весь мой круг общения — немногословный сосед по домику и столь же неразговорчивая Вера.  — О чем ты думаешь? — она спрашивает из вежливости, ее мало заботят мои мысли.  — О жизни.  — Слишком размыто. Давай поконкретнее.  — Пытаюсь понять, сильно ли изменилась моя жизнь в этом лагере. Прихожу к выводам, что не сильно и далеко не в лучшую сторону.        Девочка понимающе кивает — я замечаю это боковым зрением. Мою историю она знает едва ли не лучше, чем я сам.        Школу я окончил в 2010 году. Поступил в университет в своем же маленьком провинциальном городке, вылетел через полгода. Алкоголь и компьютерные игры занимали слишком большое место в моей жизни, чтобы урвать хоть немного времени на учебу. Подался в киберспорт, играл на солидных по меркам небольшого города турнирах, денег на жизнь хватало. Вот только никаких перспектив у меня не было и не предвиделось — оттачивать игровые навыки мне мешали регулярные пьянки с товарищами, искать команду получше не хотелось, да и смысла я в этом не видел. Плыл по течению да и только. Так и оказался в лагере — уснул в автобусе после очередного проигранного турнира, открыл глаза в залитом солнцем Икарусе. Как и всем обитателям «Совенка» мне было нечего терять в своей прошлой жизни.        Однажды Вера сказала, что этот чертов лагерь — наш персональный утопический ад, который мы заслужили. За свою безвольность, за жизнь, пущенную на самотек, за нежелание подняться и идти вперед. Разница была лишь в том, что кто-то в этом аду сумел начать все с чистого листа, а кто-то, как я, так и остался никчемным овощем. Я скашиваю взгляд на Веру — интересно, думает ли она о себе то же самое?  — Осталось всего несколько дней.  — Ага. Впрочем, никакой разницы.        Вот и начинается наша бессмысленная беседа. Мы разговариваем только по той причине, что за прошедшие три недели устали от молчания. Нас объединяет лишь тот факт, что мы оба курим, да и нелюдимость. А еще мы оба любим этот тихий уголок — низкий обрыв у реки, поросший бурьяном. Кажется, никто кроме нас с ней здесь не бывает.  — Мне это все надоело, — Вера в очередной раз пытается нарушить молчание. -Ты про наши посиделки здесь во время дискотеки?  — Нет, я про циклы. Тошно уже просыпаться в этом автобусе. Знай я, что все так выйдет — пошла бы до моста пешком.        Я хмыкаю через силу — не люблю, когда она шутит про мост. Вся ее прежняя жизнь прошла под давлением строгих родителей, взваливших на дочь больше, чем та смогла бы выдержать. За месяц до выпускных экзаменов отчаявшаяся Вера поехала на автобусе в другой конец города с твердым намерением утопиться, но так и не добралась до пункта назначения. Прикрыла глаза на пять минут, открыла уже у ворот лагеря.        Осторожно, сантиметр за сантиметром, я передвигаю руку по остывающему песку. Очень хочется посмотреть, не движется ли столь же нерешительно ладонь Веры к моей, но я боюсь, что любым резким движением спугну момент, и вечер пойдет насмарку. Нельзя допустить этого — он и без того не задался. Соприкосновение кожи заставляет пробежать электрический разряд по всему телу. Я ловлю ее мизинец своим и плавно выдыхаю — все не так плохо, как казалось мне полчаса назад.        Я не люблю ее. Она тоже не питает ко мне особых чувств. Мы каждую дискотеку в лагере лежим на берегу реки и курим, ничего больше. Все, что выходит за рамки этого скромного описания, я бы назвал отчаянием. Одиночеством. Поиском тепла. Я морщусь и силюсь прекратить этот поток синонимов, пока не добрался до пресного «животного инстинкта». Мы отбросы даже по местным меркам утопического мирка, в котором найдется местечко для каждого. Именно поэтому я уже более уверенно сжимаю ее ладонь — никто кроме меня не сделает этого. Впрочем, и сам я вряд ли найду в этом месте другого человека, к которому сумею так же безнаказанно прикасаться.        Сценарий оставшегося вечера мне известен досконально: мы докурим все, что осталось в пачке, прижмемся друг к другу еще теснее и окончательно прекратим все попытки завязать разговор. Ближе к полуночи разойдемся, даже не попрощавшись и не глядя друг другу вслед. И вновь будем считать дни до следующей встречи. Хотя возможно считаю их только я, совершенно не зная, зачем.  — Не оставляй засосы, — тихо шипит она.  — Через три дня про них никто и не вспомнит.        Она отстраняется от меня и достает очередную сигарету. Трясет пачку — пустая. Швыряет ее куда-то в реку. Всплеск воды звучит неестественно громко в ночной тишине, заставляя меня непроизвольно вздрогнуть. Вера сидит сгорбившись, накинув на острые плечи мятую рубашку (кажется, мою), и провожает взглядом уплывающий кусок картона. Откидывает голову назад, медленно выдыхает дым и вновь смотрит на реку, уже стеклянными и безразличными глазами. Спустя пару минут она, словно опомнившись, протягивает сигарету мне. Машинально беру ее и затягиваюсь, даже не посмотрев, сколько осталось до фильтра.       Как всегда мы не прощаемся. Я иду к своему домику, порой встречая по пути загулявших после танцев пионеров. Кто-то ведь действительно получает удовольствие от происходящего, проникается атмосферой теплого летнего вечера, лагерной дискотеки, дешевых гирлянд на деревьях и треска захудалых колонок. Я фыркаю, глядя как детишки лет тринадцати испуганно сворачивают в кусты, завидев идущую метрах в двадцати от них вожатую. Хотя кто их знает — быть может, когда-то им было далеко за тридцать, но они не желали взрослеть, потому и сбежали в мир, где самая насущная из проблем — не попасться после отбоя. Я и сам скинул пять лет, оказавшись здесь. Правда, отразилось это лишь на моей внешности.        Я даже не думаю перед сном о произошедшем. Наши вечера с Верой хоть и не приелись, но стали чем-то столь нормальным, что уже не заставляют улыбаться в потолок. Под мерное сопение соседа по домику я засыпаю.        И я вижу сон.        Зимний вечер. Школа. Подходит к концу последний урок на сегодня. Я нервно тереблю пуговицу пиджака и то и дело кидаю взгляд на часы. Семь минут. Пять. Три. Пошла последняя.        Стоит учителю отпустить нас, как я подскакиваю с места, поспешно кидая в сумку тетради. Несусь по темному коридору в раздевалку, обгоняя всех своих одноклассников. С замирающим сердцем перехожу на шаг, стараясь не выдавать своей спешки. Облегченно вздыхаю, увидев вдалеке знакомую фигуру.        Вера сидит на подоконнике, болтая ногами, и пишет что-то в тетради. Делает домашнее задание, дожидаясь меня, не иначе. Замерзла — поверх форменного коричневого платья с черным фартуком она накинула шерстяной платок. Мне становится совестно — каждый четверг ей приходится ждать меня лишние два урока. Я нерешительно подхожу к девочке.  — Привет, — я чувствую себя ужасно глупо, ловя взгляды подходящих к раздевалке одноклассников. — Идем?  — Привет. Да, я пойду одеваться, — Вера смущается не меньше моего.        Мы спускаемся с крыльца и покидаем школьный двор. Я специально ускоряюсь, чтобы оторваться от любопытных одноклассников, и Вера едва поспевает за мной.  — Да не беги же ты так! Скользко!        И она действительно поскальзывается. Я мгновенно хватаю ее под руку, чтобы предупредить падение. Мы продолжаем путь, но я по-прежнему сжимаю ее ладошку, словно случайно забыл отпустить. Даже сквозь вязаную варежку я чувствую, насколько холодные у нее руки.        Свет фонарей на улицах кажется таким мягким и уютным, что я почти не ощущаю декабрьского вечернего мороза. Крошечные снежинки щекочут лицо, заставляя слегка щуриться. На многих окнах уже появились новогодние украшения, напоминающие о приближении праздника. Вера смотрит по сторонам с таким забавным детским восторгом, что я невольно чувствую себя ее старшим братом, пусть она и учится всего лишь на одну параллель младше.        Она болтает обо всякой ерунде — о своих подружках, о контрольной по географии, о фильме, который посмотрела недавно в кинотеатре. Я не вслушиваюсь, я слишком счастлив для разговоров. Даже предстоящие через полгода экзамены и поступление в институт не волнуют меня сейчас. Мы уже давно все решили — я остаюсь в нашем городе, Вера тоже. Мы даже институт один и тот же выбрали, правда, она собирается стать архитектором, а я инженером. Да и весь год, пока она будет заканчивать школу, мы будем видеться намного реже. Но у нас еще так много времени впереди!        Мы почти дошли до художественной школы, где у Веры проходят занятия каждый четверг и вторник. Она топчется на месте, явно желая поговорить еще немного, но опаздывать она боится.  — Леша…  — Да? — Я выжидающе смотрю на нее, от чего-то жутко нервничая.  — Не забывай, где находится твой личный утопический ад.        Я вздрагиваю. Живые глаза девочки сменились привычными мне, стеклянными и равнодушными. Зимняя улица исчезла. Я сижу на обрыве, а Вера стоит у самого его края. Одежды на ней нет.  — Быть может, хоть на этот раз выйдет, — задумчиво бросает она и спокойно шагает вниз.        Это сон. Это всего лишь сон. Я успокаиваю себя этим, тяжело дыша и держа глаза широко открытыми. Отбрасывая одеяло, я выглядываю в окно. Светает. Достаю из тапка последнюю сигарету, припасенную на черный день. Выхожу на крыльцо и закуриваю. Через три недели в лагере будет дискотека, и, должен признаться, я все же жду этот день с нетерпением.