Если бабочка не может летать, значит бабочки больше нет

Гарри улыбается бабочкам. Он не помнит другого. Не знает другого. Растворяется в собственной глупой улыбке. Эггзи делает шаг, Эггзи делает два. Три. Его взгляд — он скользит по крыльям и по булавкам. Ему кажется, Гарри пришпилен в центре комнаты, среди них. Внутри. В нём пустота такого размера, такого соотношения, что страшно становится. Заглянуть в глаза — в глаз, — и не увидеть никакого отклика, даже близко. Мороз по коже, отпечатками пальцев проследить морщины на родном лице. А потом упасть. Хорошо, что бабочки чаще летают низко. Прикасаться к новым морщинам и улыбаться в ответ — вот, чего хочется Эггзи. Он боится заговорить, но не боится смотреть в глаза. Господи, в глаз. Неважно. Ему хочется улыбаться. Здесь яркий свет. Но Гарри улыбается бабочкам, не ему, так что он просто смотрит. Даже это — его победа. Его счастливый билет. "А если пальну?" — со смешком говорит собственный голос где-то в памяти. Гарри качает головой. Подходит ближе. Дуло целует его ключицы. Он улыбается. Эггзи на части режут эти воспоминания, но он не падает. Он ещё ниже бабочек. Не летает, а просто балуется. В отражении за спиной у Гарри целая жизнь. История. Между ними двоими столько осталось слов, недомолвок, громких побед. Но дальше — обрыв. Территория за аварийной лентой. Отравленная территория. Дальше нельзя. Дальше пусто. Дальше просто ничего нет. Между ними горячая рукоять пистолета, между ними сотни часов, но всего два — рассвета, между ними пугающе-громкий, смертельный выстрел, между ними тепло халата, треск камина, собачий лай, сладость сухого мартини, что-то, опасно напоминающее рай, тяжелые золотые нити, лёгкие медные выдохи, губы, губами пойманные, незаметно отпущенные, потерянные, вытолкнутые на эшафот. Касания неуверенные, но прекрасно-больно-живучие. Не забытые. Эггзи их не забудет. Он скорее спустит курок, а дуло зажмёт зубами. Направит себе в рот. Эггзи готов. Он готов к пустому, карему, понимающему. Здесь всё ещё яркий свет. Он готов своими руками касаться его щетины. Эггзи готов ко всему, он думает: Ничего, Гарри. Не страшно, Гарри. Он думает: помнишь, Гарри, манеры — лицо мужчины? Гарри не помнит. Он улыбается бабочкам. Говорит: — Мы знакомы? Эггзи хочется умереть. Он улыбается. И отвечает: — Нет.