Мизинец

Разбиваю себя о тяжёлый, холодный поребрик, Отцветает весна, только жизнь не играет во мне. Поре Брик пришёл час, и она истекает, наверное. Я скитаюсь один по тяжёлой, холодной земле, я влачу свою жизнь и ноги по тротуару, не найду я очков и никак не найду тебя. Я так жалок и пуст, я ужасно, прескверно жалок. Мне бы свечку в ладонь, отогреть себя у огня. Мне бы руки спалить и обжечь раскалённым воском, закричать, как во сне, и проснуться в холодном поту, чтобы ты была рядом и так бесконечно просто целовать тебя мог. Целовать лишь тебя одну, целовать твои щёки, кусать твои острые плечи и не знать ни о ком, и не видеть оскала губ, и забыться, простить, и из жизни твоей исчезнуть. Почему, мне ответь, я этого не могу. Почему я сетях, почему я к тебе привязан, словно руки и ноги закованы в кандалы? Я люблю тебя, слышишь? А значит, я жить обязан, чтобы ночью стеречь твой покой, и тебя, и сны. И стою под окном, я фонарь у посудной лавки, только ты, дорогая, не жалуешь этот свет. Я нашёл твой подъезд, но дороги найти обратно я не смог — только мятые шторы в твоём окне.