течный братик

Утром из школы позвонил Директор и сообщил, что Чимина обязали посещать школьного психолога. Встречи проходили на дому. Там Чимин рассказал, как наладилась жизнь: подробно описал уход из дома, рассказал и о том, как свободен сейчас, полон сил и энергии. Как только Чимин исповедался насухо, визиты к психологу прекратил. — Да, он действительно ушёл из дома, но не беспокойтесь, с ним всё в порядке… Да, да, конечно я знаю где он. Чимин сейчас живёт у родственников и посещает школу в их городе. Нет, пока я не в курсе, когда он восстановится здесь… У нас всё отлично… Нет, это наше личное дело. «"Наше личное дело» — Юнги поднял эти слова, как затем поднял бокал с ярко-оранжевым вином за совместное счастье с Сомбуном. Он переживал по настоящему каждую секунду, но за себя. За себя. Потому что остался без Чимина. Юнги даже не старался этого скрыть, потому что всегда жил на полную катушку, а не в пол сердца, впрочем, как и его брат. Сомбун этого не понимал, потому что пришёл позже, а Юнги столько видел и сделал без него, но теперь терпел давление со стороны любимого, которому скорей хотелось установить собственные правила, навести всюду жесткий контроль. Надо было поддаться и начать купаться в возможности стать счастливым. И действительно, вскоре жизнь без Чимина начала видеться раем — новый приятель обожал слушать истории про младшего брата: «вот последний замер 158 см. Чимину 15 лет». В спокойствии видна ясность. Есть люди, о которых просто приятно скучать, но возвращаться к ним совсем не хочется. Юнги отпустил Чимина. Вечерние ласки Сомбуна — это как скалы — все, о чем только можно мечтать. Защищенность. Уединение и покой. Прошло совсем немного времени, как эти двое решили назваться парой. Сомбун даже устроил вечеринку по случаю переселения к Юнги в дом, свой он продал незамедлительно и запланировал вложить деньги в своего ненаглядного: шоппинг, книги, красивые часы и маленькое путешествие по Европе. На вечеринке сыпались комплименты, порошок и улыбки, гости пили шампанское за здоровье Юнги. Изящные официанты в кожаных масках зверей разносили острые закуски, живой музыки не было, она играла из телевизионного караоке канала. Некоторые дамы пели очень хорошо, а позже выяснилось, что трое из них занимались вокалом с детства, а другая была востребованной моделью, затем стала певицей, но славы как таковой не обрела. — Спасибо за возможность съездить в Европу. На самом деле, когда долго живёшь в одном месте, все становится крошечным: улицы, парки, дворы. Все уменьшается, — Юнги благодарил Сомбуна, когда они остались вдвоем. Город действительно изменился. Раньше можно было войти в отель «Плаза» и без проблем сесть за столик у окна. Раньше у дома никогда не было мусора. Плотного уличного движения. Татуировок. Модно одетых парней, держащихся за руки. Шприцов, вымываемых морем на пляж. Юнги чувствовал, как вся грязь, что заполонила улицы, начала откладываться и в нем самом, поэтому путешествие — то, что было необходимо для очищения, пусть и временного. Во время поездки Юнги вспомнил все способы самоубийства, которые знал. Венеция — это конечно же удушье под веществами. Наглотаться МДМА и вздёрнуться в ванной на палке для шторы. Ах, Венеция, Юнги будет вспоминать тебя со стояком в штанах. Да, есть много способов покончить с собой, для этого не обязательно умирать. Сонбун целует его как собственность. А когда он говорит Te amo, а потом тащит к художнику, что пишет пейзаж на пленэре, Юнги решает, что надо что-то менять. Но что? Пока пишут их совместных портрет, который будет висеть в гостиной рядом с детской фоткой Чимина. Портрет, который гораздо больше того фото по размеру и, где они оба счастливы будет висеть там на стене как напоминание об очевидном. Сомбун говорит, что надо бы вдохнуть в их жилище жизнь, и Юнги вспоминает, что в Средние века в стенах только построенного здания заживо замуровывали животное, чтобы привлечь удачу. Или женщину. Заживо. Чтобы вдохнуть в здание душу. В его мыслях Чимин заключает Юнги в стену их дома, чтобы жить без него. На самом деле, старшему часто хотелось принести себя ему в жертву. Сомбун планирует капитальный ремонт. Новый интерьер, а это значит, что рояль, мольберт и картины окажутся на помойке. И возможно даже вся обстановка мебели и стен будет вращаться вокруг портрета, на котором они так, черт возьми, счастливы. Юнги боялся ремонта, потому что чувствовал, когда Сомбун почувствует полную расслабленность, власть над партнером, уверенность в завтрашнем дне, то все эти: «мы не могли наговориться», «он так меня понимает», «мне так легко с ним» исчезнет, словно никогда и не существовало. Всё таки раздражающие звуки рояля слышались Юнги в те моменты, когда хотелось петь. Чимин другой. Не лучше и не хуже. Просто другой человек. Как зеленый луг за домом в детстве. Путешествие подходило к концу и, сидя на чемодане, Юнги вспоминал приятные моменты и анализировал их. Но сколько еще надо пережить и со сколькими переспать, чтобы забыть родного любимого ребенка, выращенного своими силами и только для себя. Прошло совсем немного времени, и годы распутства догнали Юнги влепив чёрные круги под глазами, сделав седину чаще, а сон короче и беспокойней. Сомбун стал работать больше, чтобы отправить Юнги в санаторий оправиться. В один такой день, когда Юнги был дома один к нему в дверь постучали. — Распишитесь пожалуйста. — Что это? — Вам лучше знать. В посылке оказались портреты Юнги, которые конечно же написал Чимин. Парень долго курил, сидя на полу, разглядывая собственные изображения. Он расставил их вряд, прислонив к стене и думал, что же с ними со всеми не так, ему мечталось найти потайной смысл в шести, казалось бы обычных работах. Третья сигарета и пепельная горка рядом и на штанах, но ни единой мысли. Сам себя морочит. Гораздо позже, с наступлением темноты и мучаясь от очередной бессонницы, в одной постели с бойфрендом до него дошло. Вернее послышалось. Голос в голове. «Я писал сотни картин. Но не на одной из них ты на меня не смотришь». Всю ночь кто-то звонил в домофон или парню это только казалось. Всё равно ночная тревога не дала бы ему подняться с постели, чтобы выяснить кого там приволок черт. На следующий день Юнги не смог найти портреты, и догадался, что это дело рук его ревнивого любовника. От картин остался только лёгкий шлейф вдохновения чиминовой руки. Спустя три дня Юнги отправился в санаторий, пробыл там две недели и заметно окреп: седина осталась на своём месте, зато появился блеск в глазах и выровнялся цвет кожи, что отделяло его от предыдущего образа декадента. — Как я рад тебя видеть, — Сомбун приехал за ним и отвёз домой. Шли дни, недели. Юнги прочёл «Скорбь Сатаны», начал вести новый дневник и запасся терпением, — когда же вдохновение посетит его? Он чувствовал всё это время, что стал подобно раку общества, иждивенцем в собственном доме, дураком внутри себя. Бесконечно мал. Конечно на фоне жизнью кипящего Сомбуна, так оно и было. Но человеку по имени Юнги грозила опасность обезличиться. Разумеется, уход младшего из дома не был тому причиной, ведь причина жила изначально в самом старшем, и Чимин её разглядел. Получается, своим побегом он организовал встречу Юнги с собственными слабостями. Возможно, в подобной логической цепочке и есть смысл, но Юнги его не видел. Он переносил в угрюмом молчании и пытки, и удары, и продолжал жить — не из любви к жизни, но единственно потому, что презирал трусость самоуничтожения. Он был ещё так юн, чтобы отпустить надежду. Идея о самостоятельности благосклонной судьбы, которая вырвет его из рутины и затащит в счастье, подобно дикому зверю, охотившемуся на бенадёг, не покидает Юнги. И эти мысли действительно были способны вызвать приятные сюрпризы на его пути. Наконец он получил работу в одном хорошо известном литературном издании. Тэхён легко отказался от Юнги и заменил молодым-перспективным любовником. Двадцать романов в неделю присылались ему для критики. Он приобрел привычку рассеянно пробегать восемь или десять из них и писал столбец громовых ругательств, интересуясь только этими, так случайно выбранными; остальные же оставались без внимания. Такой образ действий оказался удачным, и Юнги поступал так некоторое время, чтобы понравиться своему редактору, который платил «щедрый» гонорар. Однажды Юнги взбрело в голову стать приверженцем здорового питания и заняться спортом. Не то чтобы он был не в форме, а скорей для того, чтобы доказать себе — я и это умею! После полезного завтрака, работы и кучи дел, которые парень выполнил быстрее обычного, он направился в ближайший парк на пробежку, где, о боги! Этот взгляд…он чует его за километр, такой взгляд подтолкнёт тебя к раю…и дальше.