Лес темен и полон ужасов

      Английский готический роман       Проезжая по Швабии, на самой границе Черного Леса путник может увидеть мрачные развалины некогда знаменитого Рундебротского замка. Давно прошли времена, когда замок этот служил приютом благородному старцу барону фон Рундеброту и его супруге. Таинственный мрак непроходимой чащи, раскинувшейся окрест, не пугал обитателей замка: уединенную жизнь их освещала любовь друг к другу и к единственному наследнику их, резвому Колобку, испеченному нежными руками баронессы.       Но шли годы, Колобок взрослел — и однажды, почтительно склонясь перед бароном и баронессой, попросил, чтобы они отпустили его в странствие: хочет он, мол, повидать мир, блеснуть при дворе императора, а быть может, и испытать свою доблесть на турнире.       Добрые родители отпустили Колобка, провожая его слезами и благословениями. Он уже скрылся за поворотом — а они все смотрели ему вслед с гордостью, но и с тревогой, ибо знали, что дорога через Черный Лес трудна и полна опасностей.       Г.П. Лавкрафт       Чем дальше продвигался он в глубь леса, тем сумрачнее становилась чаща, стремительно утрачивая сходство с привычными для Колобка новоанглийскими пейзажами.       Сквозь сплошной лиственный покров на тесно сплетенных ветвях, казалось, от века не проникал ни один луч солнца. Неправдоподобно толстые стволы деревьев, растущих слишком близко друг к другу, были затянуты, словно плесенью, белесым лишайником и сочились какой-то склизкой сукровицей, отравляющей почву. Кое-где на влажной земле Колобок замечал следы зверей, по всей видимости, беличьи — вот только белки эти (если то были белки) как-то уж очень странно переставляли лапы. Кладбищенская тишина и какое-то тонкое, неопределимое, но всепроникающее зловоние довершали картину, придавая лесной чаще зловещее сходство со склепом. Что-то неописуемое ощущалось в этом лесу: нечто немыслимо ужасное, сверхъестественно отвратительное, в высшей степени чуждое нашей вселенной и властвующим в ней законам — словом, нечто такое, к чему определенно не следует приближаться невежественным и невинным хлебобулочным изделиям.       Объятый невыразимым ужасом, Колобок катился дальше.       Брэм Стокер       Из письма Колобка Булочке, подруге детства.       «…представь же себе, милая Булочка, мое удивление, когда Заяц заговорил со мной человеческим голосом, хоть и со странным акцентом, происхождения коего я определить не смог.       — Любезный друг, — проговорил он, — вижу, вы измучены долгой дорогой. Кроме того, уже вечереет, а на перевале Борго, к которому вы направляетесь, снова появились волки. Слышите ли, как воют они, эти дети ночи? Определенно, вам стоит переночевать в моей уютной норе и продолжить путь завтра. Не спорьте, друг мой: сам граф Зайкула оказывает вам честь, приглашая к себе на ужин!       Тут он улыбнулся — и, к ужасу своему, я увидел, как глаза его сверкнули красным, а во рту блеснули необычайно длинные и острые клыки.       — Значит, вы приглашаете меня на ужин? — отвечал я, собрав все свое мужество. — Уж не в качестве ли главного блюда?       С этими словами я выхватил из-за пазухи и выставил перед собой крестик, подаренный мне при прощании дорогой матушкой.       Адская злоба выразилась на морде Зайца; он зарычал и отпрянул — а я, воспользовавшись его замешательством, бросился бежать.       Не знаю, что и думать об этом удивительном происшествии. Возможно ли это? Сказки невежественных крестьян, над которыми смеялись мы с тобой в детстве, оказались вовсе не сказками: как видно, этот таинственный граф Зайкула — не кто иной, как ВАМПИР!»       Стивен Кинг       Волк стоял у обочины, взвешивая в лапе молоток для игры в роке. К тупому концу молотка, испачканному чем-то красным,       (кетчуп, пожалуйста, пусть это будет просто кетчуп!)       прилипла прядь волос. От Волка несло свалявшейся шерстью, мочой и еще чем-то тошнотворным, чему Колобок не мог подобрать названия. Сквозь прорези в детской карнавальной маске тупо глядели безумные, налитые кровью глаза.       Это не Волк, понял Колобок. Быть может, когда-то он был Волком. Но сейчас он одержим Лесом, его магией, его древними призраками; он сам — Лес, такой неотступный в достижении своих простых целей.       — Катись-ка сюда, кругленький! — позвал Волк. Самое страшное, что голос его оставался нормальным. Спокойный, даже деловитый голос добропорядочного члена стаи, по субботам играющего в гольф. — Подойди поближе и получи то, что заслужил!       А в следующий миг над головой Колобка взвился молоток.       Колобок метнулся в сторону; молоток пропахал землю в паре сантиметров от его головы.       «Он же убьет меня! — с каким-то неестественным спокойствием подумал Колобок. — Вот сейчас он меня убьет…»       Но за секунду до того, как молоток вознесся над ним во второй раз, Колобок услышал голос. Не помнил, чей, не помнил, где слышал его раньше. Неважно — вспомнит потом. Важно было то, что голос этот сказал, спокойно и твердо:       «Лицо отца, Колобок. Вспомни лицо своего отца!»       Колобок прикрыл глаза. Ясно увидел потемневшую, потрескавшуюся квашню, в которой родился… перепачканные тестом руки матери… вот и отец — седобородый, с неизменно суровым взглядом… он что-то говорит…       Молоток снова со свистом разрезал воздух.       — Иди сюда, гаденыш, и получи свое!       «Нет, — думал Колобок. — Ты — не мой отец! Мой отец говорил совсем другое… но что? Только бы вспомнить…»       — Я от дедушки ушел! — услышал он, словно издалека, свой собственный голос. — Я от бабушки ушел! А от тебя, гребаный абьюзер, и подавно уйду!       Последние слова он выкрикнул Волку в лицо — метнулся прочь с дороги и бросился в чащу, петляя между деревьями.       Волк, пыхтя и сопя, мчался за ним. Молоток его врезался в вековые стволы и крушил ветки.       Колобок катился, что было сил, не тратя время на то, чтобы оглядываться или звать на помощь.       Он знал: от Волка ему не убежать. Тем более не победить в бою.       Но еще…       (он все-таки вспомнил!)       Еще Колобок знал, где отец приказал своим егерям расставить волчьи капканы…       Клайв Баркер       Они преградили ему путь с трех сторон: огромные, неописуемо уродливые, сияющие холодным голубоватым светом.       Искусно деформированные тела их не позволяли с уверенностью определить, к какому роду животных принадлежали эти демоны в прошлом. Быть может, медведи. Да, пожалуй: чудовищно вывернутые лапы и стальные когти заставляли заподозрить в них медведей.       — Ты звал нас, — проговорил первый Медведемон. Когда он открывал пасть, сложная система цепей, обвивающих его морду, приходила в движение: дергались крючки, пропущенные сквозь губы и веки, приоткрывались клапаны, обнажая голое сверкающее мясо.       — Я… не…       — Ты открыл шкатулку, и мы пришли! — Звонкий голос юной девушки. Как видно, второе чудовищное создание было Медведицей.       Третий Медведемон, самый изуродованный из всех, говорить не мог — грубые рубцы, пересекающие морду во всех направлениях, мешали ему широко открыть рот. Но не мешали облизываться.       — Какую еще шкатулку?! — отчаянно закричал Колобок. — Ничего я не открывал! Вы адресом ошиблись! Посмотрите на меня, как я мог что-то открыть — у меня, если вы вдруг не заметили, даже рук нет!       Медведемоны переглянулись в замешательстве. Воспользовавшись этим, Колобок прошмыгнул у переднего между лап и кинулся наутек.       Он бежал по лесу плоти, по лабиринту живых стен, жаждущих раздавить его в смертоносных объятиях. Петляя меж чьих-то чудовищных зубов, спотыкаясь на обломках костей, скользя в кровавых лужах, падая и снова поднимаясь. Порой ему казалось, что он бежит лишь несколько секунд, порой — что целую вечность. Рыдания его переходили в безумный хохот. Он был в Аду — в Аду, из которого нет исхода, от которого нет исцеления.       Энн Райс       — Иди ко мне! — негромко, но властно сказала Лиса.       Колобок медлил. Сознание его раздвоилось: очарованный ее красотой, он все же понимал, что близость с ней сулит ему смерть. Лиса шагнула к нему сама, прилегла рядом на мягкую траву, изящно и интимно, как любовница; шерсть ее в лунном свете отливала серебром, и когти блестели, как стекло.       — Я хочу, чтобы ты оставался в сознании, — продолжала она. — До самой последней минуты.       Глаза ее сверкали, как драгоценные камни, на мраморно-белом лице; ни у кого и никогда Колобок не видел таких сияющих глаз.       — Я от дедушки ушел, — пробормотал он, сам понимая, как ничтожны рядом с этим волшебным существом все его заклинания. — Я от бабушки ушел. И от тебя…       — У тебя чудесный голос, — нежно, словно успокаивая испуганного ребенка, проговорила Лиса. — Последний раз я слышала такое пение… дай-ка припомнить… ну конечно же, при дворе безумного Калигулы! Споешь мне еще разок?       Йон Айвиде Линдквист       — Открою тебе свой секрет, — продолжала Лиса все тем же нежным, убаюкивающим голосом. — Все думают, что я Лиса, но на самом деле…       Колобок с трудом поднял на нее сонный, одурманенный взгляд.       — На самом деле я Лис!       — Мальчик, девочка — какая, в жопу, разница? — слабеющим голосом прошептал Колобок.       А в следующий миг вскрикнул и забился у нее в лапах. В мягкую плоть его вонзились острые лисьи зубы.       Дин Кунц       За спиной прогремел выстрел.       Череп Лисы разлетелся, окатив Колобка красно-серыми брызгами.       Колобок поднял глаза. Перед ним стояла Булочка — старая приятельница, верная подруга и, как понял он в это мгновение, единственная его любовь. Прекрасная и грозная, словно богиня войны, она сжимала в тонких руках штурмовую винтовку «Хеклер и Кох» с оптическим прицелом.       — Я получила твое письмо, — сказала она. — Слава богу, успела!       Колобок поднялся, стряхивая с себя сгустки лисьих мозгов и осколки черепа. Булочка подбежала к нему, и они обнялись.       Труп Лисы у их ног преображался, со страшной скоростью теряя и поддельную привлекательность, и сходство с лисой. Несколько мгновений спустя это был лишь бесформенный сгусток протоплазмы. Взглянув на него, Колобок вздрогнул.       — Идем отсюда, — сказал он. — Лучше поторопиться, она тут не одна.       Лишь несколько сот шагов спустя Булочка заговорила снова.       — Знаешь, чего я боялась больше всего? — спросила она. — Нет, не того, что чудовища тебя съедят. Я знала, — тут голос ее дрогнул, — всегда знала, что об тебя они обломают зубы. Но невыносимо было думать, что все эти ужасы могут омрачить твою душу и убить в тебе оптимизм и любовь к жизни!       — Не бойся, любимая, — ответил Колобок. — Пусть этот мир безнадежно погряз во зле — мы создадим для себя другой. Мы сменим имена, чтобы ФБР не задавало нам лишних вопросов, и поселимся на берегу океана. Я буду сочинять детские книги, ты — писать стихи. У нас будет четверо детей и золотистый ретривер. Мы будем счастливы.       «И, может быть, — добавил он про себя, — может быть, однажды я перестану с криком просыпаться по ночам, увидев во сне монстров из Черного Леса».