Экстаз

– Рико, а ну прекрати! Подрывник буквально вжал напарника в стену, проведя кончиком горячего носа по шее и вдохнув его запах полной грудью. Рико очень любил запахи, по ним частенько и ориентировался. Все, что тащил в рот, сначала нюхал - правда, как показала практика, весьма красноречиво пахнущий просроченный кефир его не останавливал. Принюхивался и сейчас – искал на шее сослуживца знакомый человеческий, то есть принадлежащий конкретному человеку, пробивающийся сквозь больнично-военные, запах – и лишь найдя, наконец, слегка отстранился, хоть и не отошел вовсе. Улыбка его была безумной, если, конечно, она вообще могла быть еще более безумной, чем обычно. Несмотря на недостаток света на складе, Ковальски, как мог, всмотрелся в его расширенные зрачки. Как пить дать, это оно, то самое, не стоило даже сомневаться... Операция продолжалась в обычном темпе, несмотря на формальную «потерю бойца». Несколько часов назад они проникли на склад, где, по переданным заказчиком данным, хранились – в тайне от властей, само собой – крупные партии синтетических наркотиков. Выглядело все это, на первый взгляд, как место хранения различного рода сладостей: от леденцов на палочках и до замороженных кусочков чизкейка в огромных холодильных камерах. Что из этого было настоящими десертами, а что нет – определить так запросто было невозможно. Шкипер знал одно: им было велено перехватить на выходе с конвейера несколько коробок с местными «ореховыми пряниками» – все бы ничего, если бы это не было банальным способом переправки через границу амфетамина в хрустящих пластиковых упаковках. И, возможно, все было бы куда как проще, если бы капитан не доверил командование их драгоценному маленькому младшему сержанту. Который, конечно же, за собой-то не всегда мог уследить, не то что за целым отрядом с головой не дружащих психов. Но их командир посчитал, что нет лучшего способа повысить квалификацию младшего товарища, чем поставить его в самые что ни на есть боевые условия. Миссия может не пройти идеально, и это скажется на результате, но опыт их товарища – бесценен, и однажды спасет кому-то из них шкуру. После того, как проблема себя обнаружила, решать ее было уже поздно. Рико, по своему обыкновению, просто не мог оказаться на складе, где все выглядело так маняще и вкусно, и не сунуть что-то из этого себе в рот. И кто бы мог подумать, что одним из тех самых пресловутых синтетических наркотиков окажется милейшего вида розовое драже в форме кошачьих мордочек. Такие крохотные розовые котятки в пластиковом бустере, прямо как таблеточки… таблеточки! Ковальски нужно было лучше следить за напарником! Теперь он за ним и следил. Вынужден был следить, как единственный, кто разбирался в действии любой дряни, которую можно было обнаружить на этом чертовом складе. И как тот, кто мог без проблем Рико от дальнейшего изучения местного «шведского стола» остановить. Вернее, как бы сказать, не то чтобы совсем без проблем, но по мере необходимости напарнику можно и в челюсть хорошенько двинуть. Хотя, конечно, делать этого совершенно не хотелось. Во-первых, Ковальски не любил лишний раз махать кулаками: руки - это слишком ценный инструмент для человека, частенько практикующего хирургию, электронику и прочую требующую тонкой координации деятельность, чтобы вот так запросто им рисковать. Во-вторых, Рико, каким бы бестолковым он временами ни был, подобного обращения с собой не заслужил. И если можно было обойтись без потерь, старший лейтенант планировал так и поступить. Он безостановочно и лихорадочно анализировал ситуацию, опираясь на то, что наблюдал перед собой. В голове одна за другой вспыхивали и гасли мысли, сменяя друг друга, словно слайды в проекторе. Расширенные зрачки, улучшение настроения, повышенная активность, резкое дружеское расположение и симпатия к окружающим. У Ковальски практически не оставалось сомнений в том, что «розовые котята» были маленькими, не более семи миллиграмм, таблетками какой-то местной наркоты. И сколько Рико их там проглотил? Одну, две? Или сразу десяток? Нет, конечно, не десяток, этого у него не выдержало бы сердце. Даже у Рико, который выживал в безлюдных джунглях с одним ножом, Рико, чьи шрамы было бесполезно пытаться пересчитать, Рико, чей рассудок фактически не мог помутиться, так как был замутнен давным-давно и скорее всего не просто так... ладно, можно допустить, что все не настолько страшно, но и хорошей ситуацию, конечно, не назовешь. Может, «котята» и не повышают агрессию, но это же, черт возьми, Рико, что от него вообще можно ожидать? Ковальски, как мог, пытался придумать, каким образом незаметно лишить напарника его оружия. Время шло, операция протекала без них. А на совести старшего лейтенанта оказался малоуправляемый псих под действием синтетики. – Рико, обниматься, – Ковальски произнес это весьма нервно и развел руки, не зная, как тот отреагирует. – Ты же любишь обниматься. Обниматься Рико любил, и на предложение отреагировал достаточно быстро и весьма эмоционально. Он попросту сгреб лейтенанта в охапку, так, что хрустнул позвоночник, и с урчанием, напоминающим скорее утробный рык дикого зверя, уткнулся в него носом, потираясь о плечо. Но и этого было достаточно – Ковальски вслепую пошарил по спине напарника, отыскивая пальцами заветную застежку на ремне плечевой кобуры. Сделать это, когда тебя сжимают, словно в тисках, было не так-то просто, но и сам лейтенант был далеко не комнатным цветочком. Кое-как обнаружив металлическую кнопку, он дернул ремешок, со второго раза, наконец, поддавшийся. Первый шаг к цели выполнен. – Все хорошо, – говорил он, пытаясь как-нибудь отвлечь подрывника от своих компрометирующих действий. – Скоро Прапор и Шкипер вернутся, и мы поедем домой. Рико этот факт волновал мало, а Ковальски волновала возможность отстегнуть последний ремень, крепящийся к поясу, что у него получилось достаточно легко на сей раз, когда он слегка наловчился это делать. Плечевая кобура вместе с покоящимся в ней оружием покачнулась и с глухим стуком рухнула на бетонный пол склада. Половина дела сделана, осталось лишь избавить сержанта еще от парочки лишних на данный момент ремешков. – Отпустишь меня? – спросил Ковальски, на что Рико зарычал и лишь сильнее сжал его в объятиях, давая понять, что эта идея ему пришлась не по вкусу. – Ладно, ладно, стой так, будем обниматься. Кобуру он незаметно отпихнул ногой подальше, дабы Рико о ней не вспомнил или ненароком не наступил. Кто знал, как подрывник отреагирует, осознав, что лишился части своего оружия по чужой воле? Напарники они или нет, но он обученный солдат и с табельным во время миссии не расстанется даже под страхом смерти. В общем-то, расстаться с табельным во время миссии означало в большинстве случаев именно эту самую смерть, так что мотивацию Рико вполне можно было понять. Хотя, если судить по заверениям командира, на складе им сейчас ничего не угрожало. Доверяя Прапору командовать операцией, командир все-таки выбрал миссию с не самым серьезным уровнем опасности. Партия «пряников» должна была спуститься с конвейера автоматически, а весь персонал по техническим причинам (о которых лучше высказаться, что люди были убраны, дабы не попалить товар, береженого, как говорится, бог бережет) в данный момент отсутствовал. Да и Рико вряд ли смог бы сейчас от кого-либо должным образом отбиваться. Скорее сам бы покалечился, а заодно покалечил бы напарника. Ковальски было тяжело двигаться, крепкие руки подрывника сжимали его, то и дело слепо шаря по спине. Даже сквозь тактический бронежилет старший лейтенант ощущал, как быстро стучит у того сердце. Он буквально вибрировал, словно ритм расходился по всему телу, отдаваясь эхом даже в самые кончики пальцев. Если сердцебиение усилится, вероятнее всего, Рико спустя некоторое время вообще не сможет нормально передвигаться. А какой будет откат… Ковальски даже думать об этом не желал. Опустив левую руку вниз, он скользнул пальцами по чужому бедру и легко расстегнул одну из застежек последней кобуры. Вторая, как назло, оказалась прямо между ними, и была крепко зажата, так что подобраться к ней толком не было никакой возможности. Легонько похлопав Рико по ноге, Ковальски попытался отстраниться, давая понять, что ему неудобно с этой стороны и нужно что-то с этим сделать – действовало раз за разом безотказно. Но на сей раз система дала сбой. Удобно лейтенанту было или нет, Рико лишь сильнее прижался к нему, вновь впечатывая в стену, словно тряпичную куклу. Ковальски в его руках и был тряпичной куклой – их сила, если каждый показывал ее целиком, не сдерживаясь, была несоизмерима. Лейтенант мог хоть тысячу раз быть тренированным боевым офицером, но стоило поставить этих двоих рядом, и даже младенец тут же сказал бы, кто из них сильнее. Так что, если Рико не хотел отходить – Рико не хотел отходить. Рико можно было отпихнуть, можно было вывернуться, можно было даже попытаться заломить ему руку. Но явно не тогда, когда его мозг находится под действием этой штуки. И не тогда, когда он хочет обниматься. Если Рико хочет обниматься, вероятнее всего, вы не сможете даже пошевелиться, о каком «вывернуться» могла идти речь? Ковальски было необходимо завершить начатое. Подрывника можно было задобрить, с ним можно было попробовать договориться. Нервно погладив Рико по загривку дрожащими пальцами, Ковальски слегка сжал его в ответ, давая понять, что он никуда сейчас не уходит и не пытается прервать с ним тактильный контакт. – Рико, давай я немного отдохну, у меня затекла спина, – никаких эмоций, подрывник лишь все с тем же урчанием тыкался напарнику в шею, то принюхиваясь, то улыбаясь – все той же безумной улыбкой. – Я потом еще раз тебя обниму. Смотри, я даже не ругаюсь. Что странно, к слову… Никакое «потом» Рико не интересовало. Для него не существовало ничего, кроме настоящего момента, и вряд ли в его голове укладывалось это абстрактное понятие «потом». Слишком сложно для возбужденного наркотиком сознания. Ковальски мог стоять так очень долго, ожидая, пока Рико попросту надоест обниматься, он сделает хотя бы полшага назад – и заветные несколько сантиметров свободного пространства дадут лейтенанту возможность отстегнуть последний крепеж набедренной кобуры. А до тех пор он может служить отличным отвлекающим маневром, сдерживая своим наличием буйный нрав подрывника. Общительность Рико сейчас не играла на руку. Спустя еще пару минут подобного положения Рико немного поднял голову, почти касаясь уха напарника губами, и неразборчиво, едва угадываемо шепнул его имя. Он делал это крайне редко, обычно ни к кому конкретно по имени не обращаясь, так что это удивило лейтенанта, хоть и не стало для него открытием. Выдохнув и еще раз погладив напарника по спине, он слегка повернул голову, спрашивая, что случилось. И открылся. Рико провел языком по его шее. Не едва коснулся кончиком, как он мог делать из любопытства, не лизнул игриво в шутку выступающую кость, а именно провел всей поверхностью от горловины облегающего джемпера до самого уха, медленно и вдумчиво, словно хотел получше распробовать. Ощущение было странным. Язык подрывника, такой горячий, оставил на шее длинный мокрый след, от которого Ковальски поежился. Рико не в первый раз пытался попробовать на вкус что-либо, что в рот тянуть было не принято: к примеру, он не раз хватал губами его пальцы – в перчатках или без – или мог, отходя от наркоза после очередной операции по вытаскиванию из него шальных пуль, впиться зубами напарнику в предплечье. Но ничего подобного Ковальски от него раньше не получал. Да и чего греха таить, ни от кого не получал. Разум тут же зафиксировал подобный опыт, как малоприятный, но интересный, отложив его в анналах памяти, а заодно оставил пометку, что простого тактильного контакта при действии наркотиков для Рико мало. Подрывник скользнул носом по шее напарника, смазывая холодный мокрый след и, видимо, собрался повторить действие. – Рико, хватит, – Ковальски в очередной раз попытался отстраниться, но позади была лишь холодная стена склада, а попытка закрыть от напарника шею ни к чему не привела – тот лишь ткнулся лбом в его скулу, отталкивая обратно и заставляя вновь подставиться. – Это неприятно. Последней фразы подрывник не услышал вовсе. Снова проведя языком по шее Ковальски точно так же, как в первый раз, он прихватил зубами мочку его уха. Лейтенант прикрыл глаза, стараясь глубоко и размеренно дышать. К такому жизнь его не готовила – да и кому в голову придет, что, вступая в элитный тайный отряд, придется позволять своему громиле-напарнику облизывать тебя и кусать, пока он под наркотой, чтобы протянуть время? Рико дышал ему в ухо, так, что становилось щекотно. По спине пробежала волна мурашек, и Ковальски снова поежился. Рука напарника, все это время находившаяся на его спине, поднялась выше, скользнула по шее и остановилась на затылке, зарываясь в коротко остриженные тонкие волосы. Рико, видимо, все устраивало. Хорошенько обнюхав шею Ковальски, он нашел за ухом небольшую впадину под самой костью, для начала ткнувшись в нее носом. Ковальски вздрогнул. Жест его явно не остался незамеченным – еще раз потеревшись о заветное место, Рико вновь прибег к помощи языка, на сей раз касаясь тонкой кожи лишь самым кончиком, но в этом жесте невозможно было не опознать откровенный штурм. У лейтенанта сбилось дыхание. Почему там, почему именно нервный узел? У него даже колени задрожали. Рико под веществами, Рико не понимает, что делает, попросту реагируя на внешнюю среду и обстановку. Ему хочется общаться, а нечто подобное для него именно что способ плодотворного общения. По крайней мере, таким соображением можно было стараться себя успокоить. Рико хочет поговорить на понятном ему языке, он ласков и открыт, он даже на отстегнутую кобуру не отреагировал. Ох, черт, кобура… Ковальски прерывисто втянул воздух, когда по телу пробежала очередная волна мелкой дрожи. Рико вытащил одну руку, всем весом прижимая его спиной к холодной стене, а второй продолжал придерживать и поглаживать его затылок. Да будь он хоть сотню раз под любой наркотой, как же это, черт возьми, приятно... Ковальски облизнул кончиком языка пересохшие губы, уже не пытаясь спрятать шею. Куда там, он едва не поворачивал голову, чтобы дать Рико возможность лишний раз коснуться кожи в той впадине за мочкой его уха. Хотя, подрывник и без его помощи прекрасно со всем справлялся. Прижавшись к заветному месту губами, он то ли целовал, то ли неистово вылизывал его, впиваясь голодным горячим ртом. Ковальски балансировал на грани между «позволить Рико продолжить, и тем самым получить хотя бы немного чужого тепла и ласки» и «немедленно прекратить весь этот беспредел». Первый вариант был безумным, но заманчивым – и лейтенант знал, что после он сильно об этом пожалеет. Второй был логичным и, по всей вероятности, пошел бы в ход немедленно, если бы подрывник не был столь настойчив. А он был. Но даже несмотря на это, логика все же перевесила. – Рико, я сказал, перестань! – сильный толчок уже с полным осознанием, что Рико ничего ему не сделает – не сделал раньше, не сделает и теперь – не принес желаемых результатов. – Хватит! Тонкая ниточка тепла разорвалась. Рико сделал те самые полшага назад, которых Ковальски так ждал. Дрожь пока не ушла, ощущение теплого шершавого языка оставалось на коже болезненным воспоминанием. Подрывник хлопал глазами – широко распахнутыми, почти черными из-за чересчур расширенных зрачков. Не понимал, за что его оттолкнули. Ковальски не глядя расстегивал крепления на его кобуре, строго взирая в лицо напарника. – Ты под наркотой, – объяснял он холодно и спокойно, как делал всегда, как от него и требовалось, отбрасывая текстильный крепеж подальше, чтобы Рико не мог до него добраться. – Придешь в себя и пожалеешь. Мы оба пожалеем о том, что тут вообще было, а нам еще вместе работать. Подрывник склонил голову набок – он все еще не понимал. Что он сделал не так? Он общался, Ковальски отвечал – на его языке, на языке ощущений. Лейтенанту было хорошо, он тяжело дышал, его колени дрожали, и Рико это чувствовал, прижимаясь к нему всем телом. Он хотел сделать что-то приятное, как умел. Но для Ковальски, чей разум не был замутнен несколькими миллиграммами наркотика и чье восприятие в корне отличалось от восприятия самого Рико, все выглядело иначе. Допустим, он позволил бы подрывнику и дальше делать, что ему вздумается. Допустим, он бы закрыл глаза, забыл о том, где находится, и оставил для себя лишь это приятное, немного мокрое, шершавое тепло за ухом, от которого кровь вскипала, а внизу живота все болезненно сжималось, заставляя мышцы непроизвольно напрягаться. Допустим, ему бы даже стало плевать, что он находится с напарником на важной миссии, и их ничего, кроме работы, в общем-то, не связывает. Но рано или поздно, глаза бы пришлось открыть. Все это временно. Рико не в себе, Рико попросту забудет о том, что тут вообще было, как он забыл, что разрушил весь полигон во время обострения, или как временами на него накатывали приступы ярости, в порыве которой он бросался на прутья металлической двери карцера. А Ковальски будет помнить. Все время помнить тепло, подаренное ему – именно ему, не Рико! – этими чертовыми «розовыми котятами». Подаренное и тут же навсегда ушедшее тепло. – Это разовая акция, – хрипло продолжал он. – А я не наш командир, чтобы думать, что секс – не повод для знакомства. Я знаю, что тебе сейчас очень хочется кого-нибудь потрогать, но, будь добр, сдержи это желание. Нет, Рико все еще не понимал. Начиная со слов про акцию и заканчивая тем, почему он должен что-то там сдерживать. Ковальски вздохнул. Не так-то просто было объяснить что-либо напарнику, когда тот был во вменяемом состоянии, а сейчас и вовсе, пожалуй, почти невозможно. Но он должен попробовать. – Ты уйдешь, а я останусь, понял? – Ковальски стукнул подрывника по лбу костяшкой указательного пальца. – Мне было приятно, только вот это плохо, понимаешь? Не делай так больше, и пусть все будет, как есть. Мы дождемся Шкипера, и… Договорить, что будет, когда они дождутся Шкипера, лейтенант не успел. Сознание Рико отрубилось в тот момент, как только он услышал, что его напарнику было приятно. Даже выражение лица сменилось с непонимающего и растерянного на воодушевленно-безумное и в глазах заплясали шальные огни. Не следовало Ковальски этого говорить. Он нажал на крючок спускового механизма, с корнем вырвал предохранитель, перестав быть хозяином сложившейся ситуации. Глухой болезненный удар – это Рико вновь впечатал его в стену, наваливаясь всеми своими тремястами фунтами веса. И болезненно сухие, сухие до кровавых трещин и шершавых кусочков кожи губы снова впились в него. Подрывник не целовал, он вгрызался, как хищник в горло добыче, широко раскрывал рот, прикусывал кожу, тянул к себе. Ковальски забыл, как дышать, все варианты дальнейших действий на секунду вылетели из головы и никак не могли встать на место и объединиться в единую картину. Он не отвечал на поцелуй Рико, просто стоял, не в силах пошевелиться, но напарника это мало волновало. Обычно люди теряются, их пыл, что был в первые секунды, улетучивается, стоит им понять, что внезапный порыв их не был принят и одобрен и не встретил никакого вразумительного ответа. Но не Рико, нет. Он продолжал, не останавливаясь ни на секунду, словно всей сутью его жизни было отдавать. Он отдавал свои касания, вновь положив одну руку на затылок Ковальски, а другой нашаривая, не глядя, его пальцы, чтобы сжать их, давая понять, что он никуда, в общем-то, и не собирается. Эти «котята» – не героин, они не лишают рассудка, не вызывают галлюцинаций. И Рико был вполне себе вменяем, просто излишне возбужден, вернее, возбужден еще сильнее, чем обычно – если это можно было представить... может, просто не хотел ничего контролировать. Может, не хотел ничего прекращать. Может, даже потом, когда действие наркотика закончится… Ковальски сдался, едва размыкая губы, но и этого короткого жеста хватило. Рико рыкнул, ощутимо впившись пальцами в его затылок, и немного повернул голову, чтобы дать себе больше простора для маневров. Вероятно, после такого обращения где-то останутся кровавые потеки, ведь подрывнику ничего не стоило прокусить что-то в подобном порыве. Он все еще держал Ковальски за руку, пытаясь вслепую переплести с ним пальцы. Его подвижный язык настойчиво и властно раздвигал губы лейтенанта, заставляя открыть рот еще шире и принять в себя все, что ему давали. Рико исследовал, что мог, скользил пальцами от затылка к шее, зарывался в волосы. Прикусывал уже порядком припухшие от такой настойчивости губы Ковальски, в которых тот ощущал пульсацию крови под тонким слоем кожи. Это было мокро – подрывник даже не пытался сдерживаться. Это было солено, с запахом пороха и слабым привкусом металла от запекшейся крови в трещинках губ. И до безумия приятно, настолько, что сносило крышу. Чужое желание, неприкрытое, реальное, желание продолжить, а быть может даже повторить брошенную Ковальски фразу: «мне было приятно». И на сей раз без каких-либо «только вот». Лейтенант тихо застонал, когда пальцы Рико вновь добрались до той самой впадины за мочкой уха, поглаживая ее. Он сдал позиции, капитулировал, и полностью отдался этой сбивающей с ног, беспорядочной, словно стихия, чужой страсти. Подрывник выпустил его пальцы, взялся за запястье, на мгновение отстранился – и Ковальски ощутил его язык на своей ладони. Рико облизывал ее также методично и медленно, как ранее штурмовал его шею. Брал в рот каждый палец, до основания, посасывал, выпускал и принимался за следующий. Самостоятельно держа запястье напарника, он заставлял его глубже проникать рукой себе в рот, кончиком длинного языка щекотал кожу между пальцами, едва прихватывал зубами костяшки. У Ковальски снова подогнулись ноги – он потерял всякую связь с реальностью, словно с этим продолжительным, болезненным, но безумно притягательным поцелуем Рико передал ему часть наркотического эффекта, хоть это и было совершенно ненаучно и абсолютно невозможно. Просто ему было хорошо от этих касаний. Покончив с пальцами, Рико вновь принялся за штурм его шеи, на сей раз не ограничившись одной ее стороной. Ковальски было непривычно-приятно и жарко, горячее дыхание напарника обжигало. Тот прошелся языком по кадыку, и лейтенант судорожно сглотнул, едва дыша. Он никогда не был особенно чувствительным, но сейчас будто бы превратился в сплошной комок оголенных нервов. Куда бы ни дотягивался Рико, не важно, пальцами ли или чем еще, каждый участок тела начинал болезненно ныть, словно требовал повторить ласку именно в этом месте, во всех местах сразу. Ковальски хотел обхватить лицо подрывника ладонями, притянуть его к себе и поцеловать, но тогда тот не смог бы ласкать его шею, и это было бы чертовски досадно. Хотелось полностью раствориться в этих ощущениях, словно кристаллы марганца, растворяющиеся в воде. Словно соль, которая всегда является неотъемлемой частью моря. Рико парой намеченных, привычных движений расстегнул и сбросил с лейтенанта тяжелый бронежилет, поднимая джемпер как можно выше, настолько, насколько позволяла наплечная кобура, тратить на которую время ему не хотелось. Ковальски едва не вскрикнул, когда шершавый язык коснулся кожи на ребрах, поднялся выше, прошелся по груди. Он опустил руку и наткнулся ладонью на жесткие волосы Рико, тут же сжал пальцы, то ли поглаживая, то ли сильнее прижимая его к себе. Тот не пропускал и не обделял вниманием ни одного сантиметра его тела, вылизывая его везде, куда только мог дотянуться. Словно лейтенант был целиком покрыт сладкой сияющей глазурью, от которой всенепременно нужно было как можно тщательнее избавиться. Рико ласкал языком чувствительную тонкую кожу вокруг его сосков, и Ковальски кусал губы, лишь бы не закричать от тягучего удовольствия и ноющего желания, которым отзывалось на это все его тело. Им так бесстыже и безбожно обладали, вертели, как угодно, и даже этот факт в данный момент не был чем-то неприятным или постыдным. Временами Рико прекращал его вылизывать и целовал – все так же мокро, горячо, смазано, не разбирая, какую часть тела он вообще целует. От влаги его губы стали мягче и уже не царапали, лишь заставляя каждый раз вздрагивать от прикосновений. Ковальски едва не рухнул на колени, из последних сил держась на ногах, но Рико встал на колени раньше. Щелкнули по очереди крепежи бедренной кобуры, а следом и ремня. Лейтенант едва продышался, пока Рико быстро, методично стягивал с него брюки, оставляя их болтаться где-то внизу, все еще заправленными в армейские ботинки, и тут же, не останавливаясь, впился поцелуем в чувствительную часть бедер, едва ли не прикусывая и тут же зализывая нанесенные напарнику ранения. Хотелось непроизвольно свести колени, но их крепко удерживали. Рико прошелся языком по внутренней стороне его бедра едва ли не от самого колена вверх, к паху, и еще выше, остановившись лишь на животе. Руки он собственнически держал на тощих ягодицах, сжимая их с каждым новым поцелуем, словно планировал рано или поздно добраться и туда. Все мысли, предположения, теории – все это смешалось в голове Ковальски в единый пульсирующий шар, из которого невозможно было что-либо вытащить, пока происходящее с ним безумие не кончится, пока мир не вернется на орбиту, пока язык Рико все еще на его коже… подрывник освободил одну руку, погладил его, заставив вновь застонать, широко раскрыл рот и взял его сразу глубоко, не размениваясь на мелочи. Заглотил, как рыба приманку, и удовлетворенно мурлыкнул. Ковальски зажмурился так сильно, что весь мир превратился во множество цветных кругов. Хотелось сделать что-нибудь, снять очки, закрыть руками лицо, вцепиться пальцами Рико в волосы или, наоборот, отпустить его и позволить двигаться самостоятельно, не направляя и даже не пытаясь направлять. Он давно утратил контроль над ситуацией, так к чему сейчас хвататься за его крупицы... подрывник двигался плавно, но быстро, и Ковальски не удивился бы ни капли, если бы тот мог контролировать даже мышцы собственного горла. И – какое же интересное совпадение! – у Рико совершенно отсутствовал всякий рефлекс, обычным людям не позволяющий пропихнуть в собственную глотку что-либо достаточно крупное. Создавалось ощущение, словно, легко впуская лейтенанта в себя, Рико будто бы сжимался, двигаясь назад, не желая отпускать свою добычу. Ковальски опустил обе руки ему на голову, беспорядочно поглаживая, пытаясь достать как можно дальше, до шеи, до горячих плеч. То слегка опускался, буквально выстанывая каждый свой выдох, то снова приподнимался, не зная, куда себя деть. Скользнув ладонью по руке Рико, все еще покоящейся на его ягодице, он слегка царапнул ее, призывая сильнее сжать пальцы. Рико виртуозно скользил губами по стволу, временами утробно порыкивая, и вибрации его гортани поднимались вверх по кровотоку и эхом отдавались в сознании. Ковальски вело, словно он залпом выпил полбутылки забористого рома и теперь пожинал плоды столь опрометчивого поступка. Но, вопреки сравнению, головокружение его было вызвано далеко не алкоголем. Подрывник периодически отстранялся, смакуя чувствительную головку, и снова вбирал лейтенанта в себя целиком, до основания. Горячо выдыхал ему в живот, до синяков сжимал пальцы, поглаживал и вновь вцеплялся в него мертвой хваткой. Ковальски протяжно вскрикнул, сгибаясь пополам, чувствуя, как бесконтрольно дрожат колени, и попытался нашарить под собой хоть какую-нибудь опору. Он зажмурился с такой силой, что перед глазами поплыли яркие пятна, до боли кружащие голову, от которых в уголках глаз выступили слезы. В создавшейся тишине пустого склада было слышно, как Рико шумно глотает, не проронив ни капли. Вот ведь, даже сейчас все тянет в рот, ничего не оставляя… Кое-как дрожащими руками натянув брюки, Ковальски сполз по стене, стараясь дышать ровнее, но получалось плохо. Подрывник утирал припухшие губы тыльной стороной ладони, блаженно посматривая в лицо лейтенанта. Он выдохнул, протянул руку и, крепко ухватившись за край бессменной майки, притянул напарника к себе, снова закрывая глаза и натыкаясь в тот же момент на его лицо, ощущая на себе все то же обжигающее дыхание. Ковальски давно хотел поцеловать, но не было возможности – рот Рико был занят слегка иными вещами. Слепо нашарив его губы, лейтенант легонько коснулся их, кончиком языка пробуя на вкус. Ему потребовалось некоторое время, чтобы пристегнуть на место кобуру и надеть жилет, скрывая по возможности следы произошедшего. Ковальски все еще сидел на полу, прислонившись к стене, и перебирал пальцами волосы напарника, лежащего рядом и уместившего голову на его коленях. Тот лежал на спине, глядя вверх. Рассеченное грубым шрамом лицо было на редкость спокойным и умиротворенным, словно он спал с открытыми глазами и видел приятный сон. Когда Рико спал, от его безумия вообще не оставалось и следа. Протянув руку, он провел кончиками пальцев по скуле напарника, то поднимаясь выше, ко лбу, задевая металлическую дужку очков, то спускаясь к самым губам. – Мяу-мяу, – едва слышно произнес подрывник, пальцем указывая в грудь Ковальски. – Я «мяу-мяу»? – лейтенант удивленно вскинул брови. – Вот уж вряд ли. Рико покачал головой, подразумевая, что он лучше знает и нечего с ним тут спорить. Действие наркотика пока не прошло, но он, видимо, вполне удовлетворился и теперь пребывал в некой блаженной неге. «Экстаз» - пронеслось в голове лейтенанта знакомое вполне себе научное слово. – Вы тут еще живы? – Шкипер первым вышел из-за стеллажа, уставленного ящиками, и, заметив сослуживцев, ухмыльнулся. – Мы закончили, поднимайтесь и по домам. Рико сел, потряс лохматой головой, и вскочил на ноги с присущей ему энергией. Капитан подал Ковальски руку, видя, что тот как-то странно дезориентирован. Прапор, выглянувший из-за стеллажа следом за командиром, остановился, ожидая остальных. – Что это ты? – Шкипер осмотрел Ковальски со всех сторон и, не найдя ничего подозрительного, нахмурился. – Чем вы двое тут занимались столько времени? – Лучше тебе не знать, – покачал головой лейтенант. – Я такого в жизни не видел… Пройдет несколько часов, и у Рико начнется откат. Невыработка серотонина, апатия, депрессивное подавленное состояние, тревожность. И на этот случай у Ковальски в голове уже было несколько весьма действенных, на его взгляд, вариантов…