Синее смещение

Орбитальный Холл, район Закера, Цитадель. Двенадцать часов и семнадцать минут пополудни. Для тебя, офицер Корвия Валенс, назовем это началом конца: алые огни окрашивают синюю кровь в фиолетовый, и она собирается в лужу на полу, стремительно остывая, пока прохожие спешат мимо, сгорбившись и подчеркнуто не глядя в твою сторону. — Блядский бардак, — произносит Чои, уже направившая своего дрона сделать снимки со всех возможных углов. Она будет хорошим полицейским, но ее словам недостает точности. Кровь есть, да, и мозги тоже, но нет ни раненых свидетелей, ни следов борьбы. Один выстрел. Один труп. Жертва была мертва еще до того, как тело рухнуло на пол. Единственный точный выстрел в затылок. Когда-то ты была снайпером; взгляни на место преступления прежним холодным взглядом. Цель... здесь. Проследить за направлением выстрела; вот и ближайшее укрытие — но более выигрышная позиция чуть дальше, вот там. Ты выбрала бы вторую. Чтобы сделать такой выстрел, требуется чрезвычайное мастерство. Ты была очень хороша в своем деле. Этот снайпер может оказаться ещё лучше. Будь осторожна, Корвия. Ты понятия не имеешь, во что ввязалась. *** Ты думала — после того, как решили, что ты никогда не сможешь стать СПЕКТРом, и тебя выкинули из программы обучения, — что с войной для тебя покончено; ты вступила в СБЦ, потому что подумала: так ты больше времени сможешь уделять защите мирного населения. Тебе хотелось делать что-то хорошее. Тебе хотелось верить, что для тебя ещё остались хорошие дела; ты устала видеть мертвецов. Ты думала, что, возможно, сможешь уменьшить их число. Район Закера — недоброе место. На складе, от пола до потолка забрызганном турианской, человеческой и батарианской кровью, на этой скотобойне, прикидывающейся местом преступления, остался единственный живой человек. И он тоже истекает кровью. — Бейли, — говорит Харкин. Он сидит на полу, со скованными за спиной руками, а медик занимается его ногой. — Всё ещё целуешь инопланетников в зад? — Всегда знал, что ты плохо кончишь, Харкин, — говорит Бейли. — Но даже я не думал, что ты настолько туп, чтобы ложиться в постель с Синими Светилами. И, в стороне: Чои глядит с любопытством. Её назначили твоей новой напарницей; она — только что из Президиума, и слишком недавно здесь, чтобы раньше встречать Харкина: прежде она принадлежала к Альянсу. Она смотрит тебе в лицо. — Старый приятель? — Не то чтобы, — отвечаешь ты. *** Вот история о Харкине: Ты знала его — когда ещё была зеленым офицером, едва назначенным патрулировать Президиум. Он никогда особенно не заговаривал с тобой: турианцы, очевидно, были чересчур чужаками, чтобы его интересовать. Но ты слышала кое-что, что он говорил женщинам-людям и азари, и однажды ночью, когда ты была не при исполнении и собиралась домой, ты наткнулась на него в темном переулке — на него и на кварианку в защитном костюме мягкого кремового цвета. — Здесь слишком опасно для такой милашки, как ты, — говорил он, наклоняясь. — Тебе следует быть поосторожнее. Может, мне просто следует отправить тебя домой? — Пожалуйста, сэр, — сказала кварианка дрожащим голосом. — Но, думаю, мы можем договориться. Ты делаешь кое-что для меня, а я тогда... — Офицер, — резко окликнула его ты. Он поднял взгляд, и кварианка воспользовалась возможностью, чтобы поднырнуть ему под руку и сбежать. Ты подала рапорт. Он был отстранен на два дня, прежде чем сверху пришло указание, и его восстановили в должности. Забавно, не правда ли, что в те времена ты всё еще затруднялась отличить, когда люди обнажают зубы от радости, а когда от злости, но тотчас же, без всякого сомнения, поняла, что он ухмылялся, в упор глядя на тебя из камеры. Со временем это стало чем-то вроде ритуала; он каждые несколько месяцев исправно отправлялся за решетку на пару дней, и столь же исправно возвращался к своим обязанностям с той же самой ухмылкой на лице. Научилась ли ты чему-нибудь с тех пор, Корвия? Чему именно ты научилась? *** Харкин научился бояться. Офицер, уполномоченный расследовать происшествие на складе — Т'Лиил: неотъемлемая часть отдела на протяжении последних ста лет. Она отказывается говорить о возрасте, но сплетни твердят, что она — матриарх. Её вряд ли можно назвать мягкой. — С ним просто, — говорит Т'Лиил. — Прикидывается крепким орешком, но поёт, как птичка, обо всём, кроме того, кто за ним стоит. Не сбавляй напор, и получишь от него всё, что надо. — Спасибо, — говоришь ты. — Посмотрю, что я могу сделать. — Удачи, малыш, — говорит она. На терминале, который ты нашла на квартире жертвы, всё было зашифровано, но весьма неумело; у Чои не ушло много времени, чтобы выяснить: последний звонок поступил на терминал жертвы как раз от человека, которого сейчас держат в участке. Дрожь проходит по твоему позвоночнику, когда ты узнаешь его ровный, гнусавый голос, а затем внутри медленно разгорается предвкушение. «Да, это я. Есть вероятность, что твое прикрытие засвечено. Вот зачем я звоню. Я пошлю агента. Где ты хочешь встретиться?» А следом — турианский голос, должно быть, принадлежащий жертве: полугласные звучат нечётко и искажены паникой. «Что? Ты издеваешься? Поверить не могу... ты обещал...» Пауза, сдавленный вздох; затем жертва продолжает: «На выходе из Орбитального холла, в полдень». Вновь Харкин. «Отлично. Он будет там. Не беспокойся — я с этим разберусь». Когда ты приводишь его в комнату для допросов, он выглядит так, как будто его успели уже слегка потрепать. Ты наклоняешься ближе, чтобы он мог разглядеть твои зубы. — Кому ты звонил, чтобы назначить встречу с твоим агентом у Орбитального холла? — Я тебя помню, — глумливо говорит он. — Бьюсь об заклад, ты просто счастлива меня вот так видеть. Иди-ка нахер. Ты наотмашь бьешь его по лицу. — Тот, кому ты звонил, теперь мёртв, — говоришь ты. — Могу сделать так, что ты захочешь быть на его месте. — Валенс, — вдруг произносит Чои. — Мне нужно с тобой поговорить. Снаружи. В коридоре ты жестом указываешь ей продолжать. Лучше, чтобы между напарниками с самого начала всё было цивилизованно. — Ты действительно считаешь это нормальным? — говорит Чои, понизив голос. — Так вот обращаться с подозреваемым? Она смыслит в технике, но всё-таки ясно, что в этом районе она недавно. — Капитан Бейли дал разрешение применять усовершенствованные методы ведения допроса, — говоришь ты. — Мне плевать, кто там что разр... — начинает Чои — и осекается, а затем начинает снова: — Меня не это волнует. Мы — копы. Мы играем по правилам. Вот что делает нас копами, а не ещё одной шайкой бандитов. — Здесь не Президиум, — говоришь ты; твоя ладонь уже лежит на двери, ведущей обратно в комнату для допросов. — У нас тут, внизу, есть дела поважнее, чем волноваться о том, чтобы преступникам было удобно. Ты можешь об этом поволноваться. А я собираюсь раскрыть убийство. Потребовались годы, но теперь ты сделаешь то, что должна была сделать в тот, первый раз. Харкин получит то, чего заслуживает. И он говорит. Быть может, Харкин и боится тебя, но сильнее боится он кого-то ещё. Тем не менее, он дает тебе имя и точку отсчёта: Лантар Сидонис, Омега. *** Впрочем, вернемся на секунду назад. Вот она, крохотная квартира-капсула, арендованная на предполагаемое имя жертвы — турианца, которого не существовало еще шесть месяцев назад, — в девятисотом блоке Района. Среди кучи обёрток от питательных декстро-батончиков и брошенных датападов есть ровно два предмета личного свойства: терминал и одинокий фрагмент брони — защита на правую руку, — на обратной стороне которого еще можно разглядеть выцветший логотип «Армакс» — качественная штука, выходит, — а снаружи золотой краской, уже начинающей отслаиваться, нанесен символ: неровный треугольник с двумя горизонтальными линиями поверх. При более тщательном изучении можно будет заметить одиннадцать имен, выгравированных внутри и почти стершихся от времени. Запомни этот перечень, Корвия: Эраш. Монтегю, Мирин, Грундан Крул. Меланис, Риппер, Сенсат. Ворташ, Батлер, Уивер. Гаррус Вакариан. Не останавливайся. Сведи фрагменты воедино. Мертвый турианец, беглец с Омеги. Разжалованный коп со связями среди наёмников, который славится тем, что может организовать исчезновение для кого угодно. Лантар Сидонис был отмечен за талант разведчика еще на раннем этапе тренировок. Он оказался в числе четверых выживших после того, как в ходе разведывательной миссии его подразделение напоролось на крупную нелегальную операцию, затеянную наёмниками на захолустной планетке; его нашли прячущимся в пещере, нога была раздроблена практически без надежд на восстановление. Его с позором отправили в отставку меньше, чем через три месяца после возвращения на службу. Он заложил заряды и взорвал целиком весь лагерь наёмников, за которым его новому подразделению было приказано следить — но не атаковать; так говорится в файле. Его семья отказалась от него; они утверждают, что с тех пор ничего больше о нем не слышали. Он сел на транспорт, направлявшийся с Алтакирила на Таэтрус, прежде, чем кто-то заметил его исчезновение, но нет никаких записей о том, что он высадился на другом конце маршрута. Нет совершенно никаких записей о том, что происходило в промежутке между этими событиями и временем, когда он объявился на Цитадели под новым именем. Вопрос — тот вопрос, Корвия, который ты обязана себе задать, таков: Лантар Сидонис провёл пять лет полностью вне досягаемости. Что же тогда напугало его до такой степени, чтобы он пустился в обратный путь к сердцу галактической цивилизации? Кого, вашу мать, он настолько разозлил, что ему пришлось бежать через всю галактику? Кого он так боялся? *** А тут ещё и эта броня. — Похоже на какую-то стилизованную птицу. Может, это орел, — говорит Чои. — Слегка напомнила мне полковничью нашивку. Но поиск по символу, изображенному на броне Сидониса, ни к чему не приводит. Попробуй вместо этого имена, выгравированные изнутри. Мирин и Меланис: близняшки-азари, чьи имена обнаруживаются в списке на первоочередный розыск, опубликованном правительством Тессии, и это странно, поскольку их единственное явное преступление состоит в угоне шаттла и нелегальном отлёте из монастыря на какой-то никому неизвестной планете в системе Месана; вскоре после этого их мать совершила самоубийство. Грундан Крул: кроган-наёмник, имевший некоторую известность в определенных кругах — но около сорока лет назад все записи о его деятельности внезапно обрываются. Ничего по Рипперу. («Похоже, прозвище», — говорит Чои. Ты соглашаешься, пытаясь подавить раздражение). Ничего по батарианскому имени, но это и неудивительно. Сенсат, саларианец: бывший член Группы Особого Реагирования, ушедший в отставку несколько лет назад, по всей видимости, с почетом. Батлер и Уивер — оба человеческих имени слишком распространенные, чтобы найти зацепку. Впрочем, Вакариан. О нем достаточно информации в собственных файлах СБЦ. Родился в Ципритине, мать — научный работник, отец — офицер СБЦ; есть сестра, младше него. Образцовые результаты тестов и впечатляющие рекомендации от непосредственного командования. Будучи следователем, он входил в верхние десять процентов по уровню раскрываемости, и рекорд омрачало только слегка чрезмерное количество незначительных дисциплинарных взысканий. Два года назад он ушёл из СБЦ, обремененный куда более серьёзными нарушениями — применение жестокости, фальсификация улик, запугивание свидетелей, — чем за все предыдущие годы службы. Сел на транспорт до Иллиума, а после этого исчез. До тех пор, пока снова не появился в списках прибывших на таможне Цитадели днем раньше, чем был убит Сидонис, и в списках отбывающих днем позже; снова ускользнул от тебя. Один призрак громоздится на другой. Наверху, в Президиуме, имитируют смену дня и ночи, как на планетах, там есть озера, деревья и голубое небо, но Районы живут в постоянных сумерках. Холодное свечение синих и пурпурных огней Закеры никогда не становится достаточно ярким, чтобы затмить ледяной блеск далеких звезд. Атмосфера снаружи простирается только чуть выше уровня улиц; жесткий вакуум всегда на расстоянии нескольких метров или одного отказа генератора. Здесь всегда холодно. По дороге домой ты застёгиваешь комбинезон до самого верха и пытаешься спрятать голову под капюшоном. Корвия, ты помнишь, как жарко на Палавене, как его солнце согревало твою шкуру; ночью ты на полную мощность включаешь обогреватель в своей квартире, но всё никак не можешь до конца прогнать из костей озноб. *** Гаррус Вакариан был отобран в ту же самую программу усиленной подготовки для кандидатов в СПЕКТРы, как и ты, только годом раньше. Он отклонил предложение. Порой тебе жаль, что ты не поступила так же. — Ты была хорошим солдатом, Валенс, — сказала главный инструктор, когда тебе решено было отказать. Она была старой, её пластины серебрились по краям; ходили слухи, будто она одна из немногих СПЕКТРов, которым удается прожить достаточно долго, чтобы выйти в отставку. — Но я могу сказать, что у тебя сердце больше к этому не лежит. Ты пригодишься где-нибудь ещё. Но только не здесь. Ты думала, поглядев на тех, кого отсеивали раньше тебя, что почувствуешь злость или устыдишься собственной неудачи. Вместо этого ты ощущаешь, в основном, облегчение. Вакариан подал заявление на прохождение тренировок СПЕКТРа всего за неделю до того, как оставить работу и исчезнуть. (Для справки: он получил бы положительный ответ). *** — Вакариан, — говоришь ты Чои, и она кивает. — Он — лучшая наша зацепка. Надо его найти. Но тут-то дело и стопорится. Он не возвращался на Цитадель, а Омега означает отсутствие каких бы то ни было полицейских, с которыми ты могла бы связаться ради сведений или помощи; это означает, что всё сводится к поискам в экстранете, к безуспешным попыткам выяснить, как мог убийца нейтрализовать все камеры в радиусе двадцати кварталов, к тщательному исследованию каждой мелочи на терминале жертвы — вновь и вновь, в надежде на проблеск какой-нибудь догадки. Соседи — угрюмый элкор и другой, каждую неторопливую фразу предварявший заявлением о страхе; ханар, съехавший с катушек от наркотиков, — ничего не могут рассказать тебе о Сидонисе, как и волус-домовладелец. Никто больше не помнит ни малейшей детали. Ты расследуешь другие происшествия, но тебя гложет память об этом одном. Всё дело в дерзости, думаешь ты. В том, какая нужна вопиющая самоуверенность, чтобы застрелить кого-то в общественном месте, посреди бела дня. Ты проводишь больше времени, чем следует, с тем самым фрагментом брони на рабочем столе, так и этак поворачивая его в руках, запуская бессмысленный поиск снова и снова. — Дай-ка мне попробовать, — говорит однажды Чои; её пальцы проворно пляшут над интерфейсом омни-инструмента. — Подхватила этот трюк от саларианца, которого мы взяли на днях... Непонятно, что она там проделала, но символ превращается в размытое видео, где несколько комплектов брони свалены в кучу среди развалин и подожжены. Согласно метаданным, это происходило на Омеге, три месяца назад. «Не связывайтесь со Светилами» — единственный комментарий от загрузившего. Ты никогда не бывала на Омеге, Корвия Валенс. Ты думаешь, что на Цитадели холодно, несмотря на всю её непостижимо продвинутую машинерию, поддерживаемую идеальными служителями, которые трудятся денно и нощно, безропотно и неустанно. Омега не похожа на Цитадель. На Омеге её служителями — массами отчаявшихся, набившихся битком в дома-муравейники, высеченные внутри скалы, плывшей по космосу несчитанные миллионы лет при температуре всего на долю градуса выше абсолютного нуля, — правят не мистические законы, известные им одним, а страх и капризы мелких тиранчиков. Какая разница, склоняются они перед Арией Т'Лоак или Синими Светилами, перед Затмением или Кровавой Стаей? Омега пожирает свою же молодь. Или: только удачливый выбиратся с Омеги живым. И никто не выбирается целым. Банды вывешивают тела на целый месяц. Никому не позволено ни прикасаться к ним, ни воздавать посмертные почести, ни — тем более — убирать. Один батарианец, один саларианец, две азари, четыре человека, один кроган и один ворка, висевшие бок-о-бок до тех пор, пока их тела не разложились до неузнаваемости. Оказывается, что под кожей, когда между костей шевелятся личинки, одна раса не так уж и отличается от любой другой. Но среди них не было турианцев, а Архангел был турианцем. Гаррус Вакариан был Архангелом. Или им был Лантар Сидонис? Они начали войну, в которой нельзя победить, и когда та закончилась в крови и пламени, когда прочие их товарищи умерли, когда десять тел были вывешены в качестве предупреждения, один из них бежал на Цитадель, а другой поднялся на борт корабля, принадлежавшего «Церберу». *** Население Палавена последние два столетия держится на уровне шести целых и одной десятой миллиарда; из них восемь миллионов обитают в столице, Ципритине, этом древнем сердце турианской цивилизации, и вдобавок десять миллионов в ближайших пригородах. Если ты знаешь это, Корвия, то к чему удивляться, что ты и Гаррус Вакариан росли почти что соседями? Твой отец работал двумя этажами выше и одной степенью гражданства ниже его матери; они кивали друг другу, проходя мимо по коридору. Он всего на три месяца старше тебя, хотя эти три месяца означали разницу между одной когортой и следующей; ты поступила в ту же самую школу. Он служил снайпером в 81-м полку; ты была приписана к 83-му, и на парадах вы строились друг напротив друга . Можно с почти полной уверенностью сказать, что вы двое больше, чем один раз, пересекались на стрельбище. Вот два отличия между вами: ты навоевалась уже давно. Он повстречал коммандера Шепард. *** От таможенников поступает уведомление: Гаррус Вакариан только что прибыл на Цитадель. Ты находишь его у «Снаряжения Родама», лениво просматривающего каталог... каталог модификаций для снайперских винтовок, отмечаешь ты. — Гаррус Вакариан? — говорит Чои. Он поворачивается. — Нам нужно задать вам несколько вопросов, если у вас найдется время, — Чои пытается быть вежливой. Ты напрягаешься. Рука тянется к табельному оружию — если он предпримет попытку сбежать... — Что угодно ради закона, — отвечает он ровным тоном. Ты замечаешь, как он бросает быстрый взгляд на твое оружие, и никак не можешь отделаться от ощущения, будто он над тобой смеется. В участке Вакариан присаживается на стул, вытягиваясь на нём поудобнее, и выглядит настолько непринужденно, как если бы это он проводил допрос. От этого тебе становится неуютно. — Так что всё это значит, офицеры? — говорит он. У него длинный гребень; тяжелый капюшон кажется ещё внушительнее благодаря тяжелой броне, и он высок даже для турианца. Он был бы привлекательным, если бы не искореженное месиво наполовину зажившей рубцовой ткани, в которое превратились правая часть его лица вместе с правой мандибулой, полностью стерев на той стороне синие метки колонии. Рана свежая; на официальном голоснимке, сделанном, когда он вернулся в СБЦ, его лицо ещё целое. Судя по тому, как это выглядит, ему ещё повезло не лишиться глаза; и часть головы у него всё ещё перевязана. С той же самой стороны в воротнике его брони зияет сквозная дыра, проделанная взрывом, и паутина трещин разбегается от неё во все стороны. — Похоже, для вас это были тяжелые два года. Что случилось с вашим лицом? — говорит Чои. — Вам стоило бы видеть тот ганшип, — неторопливо произносит он, мандибулы расходятся в усмешке. Ты стараешься не замечать, как правая мандибула движется не в полном согласии с левой, растягивая и сдвигая рубцовую ткань. — Ганшип, надо же. Что вы делали с тех пор, как оставили СБЦ? — спрашивает Чои. Он пожимает плечами — явственно человеческий жест, который смотрится странно с его фигурой. Тебе кажется, что сам он вряд ли это замечает. — То да сё. Просто старался себя занять. Знаете, как это бывает. — И как же оно бывает? Расскажите нам. — Ну, я работаю над кое-чем важным. Над миссией. — На корабле «Цербера», — вступаешь ты. — Не на «Цербер». Мы... временные союзники. С кем только не ляжешь, как говорят люди. — И что же настолько важное заставило вас сотрудничать с террористами-ксенофобами, Вакариан? Поговаривают, что вы всегда были малость непредсказуемы, но не доходили до того, чтобы преследовать невиновных. Неожиданно он начинает смеяться. — Не думаю, что вам стоит волноваться на этот счёт, — говорит он. — Эти ребята заслуживают всего, что мы с ними сделаем. — Ближе к сути, — говоришь ты. — Знаете ли вы турианца по имени Лантар Сидонис? Он резко выпрямляется, утрачивая свою ленивую самоуверенность впервые с того момента, как ты его сюда привела. — Что это у вас на руке, — произносишь ты, но на самом деле это не вопрос. Неровный треугольник с двумя горизонтальными линиями поверх, золотая краска — стилизованные крылья — ты знаешь эту метку. Метку Архангела. — Это не ваше дело, — говорит он жёстко. Продолжай, Валенс. Ты близко, так близко к ответу... Резко распахивается дверь. *** — Игры кончились, — говорит коммандер Шепард. — Я пришла забрать своего турианца. *** Ты помнишь её по видео: гордый и непреклонный силуэт на фоне фальшивого неба Президиума, по-военному безупречную четкость её ответов на любые вопросы. Не обаятельная, нет, зато — убедительная. Солдат до мозга костей. Ты могла понять, почему за ней идут в бой. Сейчас она выглядит не так. Черный силуэт в подсвеченном дверном проеме; резкие тени — от безжалостных ламп комнаты для допросов — собираются у неё под глазами, и зловеще-оранжевое свечение кибернетики пробивается сквозь трещины и шрамы у неё на лице... Она выглядит, точно восставший дух полка, перебитого до последнего человека. Она выглядит, точно ходячая смерть. Осторожнее, Корвия. Тебе это не по зубам. Ты понятия не имеешь, во что ты влезла. <div align="center">***</div> — Вашего, коммандер? — спрашивает Чои. — У меня нет времени, — огрызается Шепард. — Идём, Гаррус. Мы здесь закончили. Вакариан оглядывается на тебя с заново обретенным нахальством, ухмыляясь широко раздвинутыми мандибулами. — Жаль прерывать нашу милую беседу так быстро. Что тут можно сказать? Долг зовёт. — Этот турианец задержан по подозрению в убийстве... — начинаешь ты, и Шепард переводит взгляд на тебя. Корвия, ты знакома с насилием. Тебе приходилось видеть смерть: и сквозь прицел, и вблизи. Турианцы происходят от высших хищников; у них отсутствуют инстинкты жертвы. И всё же этот нечеловеческий взгляд тебя гипнотизирует — отблеск пламени, поджидающего безрассудных и опрометчивых. — Я по-прежнему СПЕКТР, офицер, — в голосе Шепард слышна угроза. — Я могу сделать вашу жизнь очень и очень нелегкой. Ты застываешь на месте. Ты ничего не говоришь. Ты можешь только слышать низкий довольный рокот в полугласных Вакариана, доносящийся из коридора снаружи, пока дверь окончательно не захлопывается за ним. — Никогда не думал, что окажусь по другую сторону, — тянет он. — Приятно хотя бы раз, да иметь СПЕКТРа на своей стороне. А следом, в ответ — короткий лающий смешок Шепард. *** Подожди-ка. *** — Что это была за херь? — говорит Чои. У неё дрожат руки. — Он — Архангел, — говоришь ты. Теперь это очевидно само собой, все фрагменты сошлись воедино. — Это был не Сидонис. Я должна была с самого начала заметить — если какой-нибудь офицер и сделался бы мстителем-одиночкой, так это он. И теперь он больше не ограничивается одной Омегой. — Звучит очень захватывающе, — произносит капитан Бейли со стороны дверей. — Жаль только, что я прекращаю это расследование, Валенс. Ты отстранена от дела. Впервые за всю свою жизнь, Корвия, ты пытаешься оспорить приказ. — Сэр! Вы не можете... он — убийца! Мы не можем просто так взять и отпустить... — Никак не пойму, склонность к неподчинению что, заразна? Ради твоей же пользы, офицер, я сделаю вид, что не слышал этого. Дело закрыто, конец истории. Идите по домам. Отдохните. Будьте готовы завтра вернуться к своим обязанностям. <div align="center">***</div> Правда заключается в том, что ты, офицер Корвия Валенс, хорошая турианка. Ты поступаешь, как сказано. Ты уходишь сквозь холод и подступающую темноту в свою крохотную квартирку; ты возвращаешься обратно на следующий день и приступаешь к работе над порученными тебе делами — теми самыми, которыми пренебрегала, преследуя СПЕКТРов, духов и ангелов, — стараясь избегать жалостливого взгляда Чои. Терпение, Корвия. Спустя две недели на твоем омни-инструменте вспыхнет оповещение: «Нормандия» только что вошла в доки 27-го уровня. Когда ты прибудешь на место, Гаррус Вакариан уже будет стоять там, прислонившись к ограждению, и ты воспользуешься моментом, чтобы изумленно оглядеть повреждения, нанесенные висящему вверху кораблю: некогда сверкающая обшивка потрепана и обожжена, в броне зияет пробитая насквозь дыра. — Привет, офицер, — скажет он. Ты посмотришь на него, на новые вмятины в его броне, соответствующие таким же отметинам на корпусе корабля, на повязки, которыми он по-прежнему прикрывает медленно заживающую рану, на шрамы, которые превратили его лицо в пейзаж, изрытый долгой бомбардировкой. — Я знаю, что ты убил Лантара Сидониса, — скажешь ты. — Я просто хочу, чтобы ты знал. Кем бы ни были твои друзья, кто бы тебя ни защищал, я всё равно знаю, что ты сделал. — Всё, что у тебя есть, это моё имя и пара обрывков косвенных улик, — скажет он спокойно. — Я сам был следователем, офицер Валенс. Тебе понадобится что-нибудь получше, чем это. Правила СБЦ, сама знаешь. Продолжай бросаться голословными обвинениями дальше, и это приведет к неприятностям. — Это угроза? — Нет, — ответит он. — Личный опыт. — Всё равно это уже неважно, — скажешь ты с горечью. — Расследование прекращено. Тогда он рассмеется, и ты удивишься тому, как дружески звучит его голос. — Я знаю, как это бывает, — скажет он. — Если тебя это хоть немного утешит, я в конце концов добрался до своей цели. Может быть, тебе тоже улыбнется удача. — Он надолго замолчит, глядя куда-то вдаль, а потом скажет, неожиданно очнувшись: — Ты хороший офицер, Валенс. Ты нам вскоре понадобишься. Вскоре нам понадобятся все, кто только найдется. — Ради чего? — спросишь ты с невольным любопытством; тебе станет интересно, что же он может выдать. — Жнецы уже близко, — скажет он, и резонанс в его голосе будет очень глубоким, очень темным и очень, очень далеким. После этого он уйдет. Через два дня ты получишь ещё одно оповещение: его имя в списке пассажиров корабля, направляющегося на Палавен. Ты никогда больше его не увидишь; но всё же, иногда, лежа без сна у себя в постели или возвращаясь домой сквозь вечную ночь районов, ты будешь слышать его голос, точно эхо с холодных далеких звезд: Жнецы уже близко. *** Он прав, Корвия. Через шесть месяцев, считая от того дня, когда состоится ваш разговор, придут новости: Палавен в огне. Четыре месяца, три недели и шесть дней спустя после этого, Корвия, ты будешь всего лишь ещё одним из множества тел, которые потащат по темным, окровавленным переходам Цитадели выродившиеся останки какой-то давно позабытой расы.