Вернется?

      Руки, одетые в белые перчатки, сжимают подол платья, голубые, горящие синим пламенем глаза смотрят из-под рыжей челки на дазаевский затылок с раздражением и некоторой злостью. Чуя наигранно кашляет, уже начиная думать, что хренов победитель в карты забыл о нем, о своей горничной до конца этого дня.       Сидящий в кресле, которое стоит спинкой к лицу мафиози, Дазай хмыкает, давая понять, что он прекрасно помнит о своей прислуге. Он откладывает шляпу Накахары, что вертел те пятнадцать минут их молчания, в сторону, повернув голову к бывшему напарнику. Губы дрожат, складываясь в завсегда милую, в какой-то степени беззаботно-детскую, улыбку.       — Ты никогда не думал стать горничной? Этот наряд идет тебе куда больше того, в чем ты обычно ходишь, — со смешком в голосе говорит Осаму, видя, как после его слов кисти рук сжимаются в кулаки сильнее. Ему чертовски нравится злить Чую: слышать его тяжелые, наполненные раздражением вздохи, сто и одно ругательство, которые срываются с губ исполнителя. Нравится видеть его резкие, сопровождающие брань жестикуляции. Ему доставляет откровенное удовольствие возбуждать в Накахаре такое сильное чувство, как злость или ненависть, сильнее или же равная им может быть только любовь. Иногда Чуя срывается, вспыхивая, как спичка, кидается на Дазая с кулаками, всегда забывая, что это почти что бесполезно. Детектив знает каждое движение, каждый удар и атаку. Знает практически все, а что остается под мантией неизвестности все равно в скором времени будет узнано.       — Ты издеваешься! — фыркает Накахара, срывая отвратительный чепец и кидая его в Дазая. Как же рыжий мафиози задрался стоять в этом унизительном черно-белом платье, которое Осаму припер вместе с собой, будто бы… — Т-ты знал! — Чуя начинает все понимать и беситься еще больше. — Ты знал, что выиграешь, гребаный мудак! И все равно продолжал играть со мной в этот сраный покер! — он замахивается, резкий удар должен был попасть в челюсть, чтобы стереть эту отвратительно-притягательную улыбку, благо детектив успевает вовремя отодвинуться в сторону, улыбаясь еще шире.       — Хотел посмотреть на тебя в роли горничной, — спокойно пожимает плечами эспер, явно наслаждаясь такой скорой реакцией. Дазай перехватывает руку бывшего напарника, с силой тянет на себя, хотя это совсем необязательно, только когда Накахара упирается другой рукой в спинку кресла, пытаясь выдернуть правую конечность из цепкой хватки. Щеки мафиози краснеют, когда работник детективного агентства с игривым взглядом встает на кресло на колени, не расцепляя капкан из хватких пальцев.       Чуя чувствует, как все его естество полыхает от злости, видит, что Дазай читает это в его глазах и вновь срывается, резко выдергивая руку и собираясь вот-вот ударить Осаму ногой, неважно куда, главное — попасть. На его удивление, детектив не успевает уклониться, летя с кресла на мягкий ковер. Подавленное унизительным платьем чувство гордости чуть возрастает. Исполнитель Портовой мафии подходит к спинке кресла вплотную, смотря на лежащего на ковре Дазая.       — Ты удовлетворил свое желание ударить меня? — с искрящимися глазами интересуется он, все также улыбаясь. Опять, опять этот чертов Дазай, хренов суицидник, заставляет пробуждать в Чуе бушующую злость, смешанную с ненавистью. Решил играть в «поддавки», значит, ну, так пускай доигрывает до конца. Разгоряченный парень прыгает на Осаму, оказываясь сверху и начиная отточенными ударами осыпать от чего-то смеющегося «господина». Попутно он называет его по-всякому, стараясь в этот раз придумать что-то оригинальное.       — Ебаный дронт! — вдруг кричит Накахара, и находящийся под ним Дазай перестает также легко ставить блоки, давясь хохотом, а после и вовсе перенимает свойства подушки, которую колотит ребенок, чтобы выпустить пар. Этим ребенком был Чуя, удары которого со временем прекратились, а руки ныне покоятся на грудной клетке тощего детектива. Он краснеет, начиная неловко смеяться от осознания, какую глупость он сейчас сморозил.       Пользуясь временным спокойствием, Осаму резко хватает обе руки Накахары в свои и также быстро меняется с ним местами, теперь восседая на своей горничной сверху. Голубые глаза-ледышки в недоумении и легком смущении смотрят на Дазая, который пристально, с небольшим прищуром, разглядывает неестественно-бледное лицо. С того раза, когда он видел эту мордашку (надо сказать, с таким же растерянным взглядом) так близко, прошло аж два года.       Тогда он, еще приближенный к Огаю Мори, искал утешения в своем напарнике. Одурманенный алкоголем мозг требовал исполнения скрытых за семью печатями желаний. Одним и первым из таких было заявиться к Чуе посреди ночи и наброситься на него прямо там, в коридоре его квартиры. Напарник его не оттолкнул, лишь спустя множество горячих и опьяняющих поцелуев уговорил переместиться в спальню. На утро Дазай пропал более чем на два года. Не оставил после себя ни сраной записки, ни табачного дыма. Только коллекционную бутылку вина «DRC Romanée Conti» 1934 года, которая и по сей день стоит за второй стеночкой в мини-баре рядом с другими коллекционными бутылками, которые предоставляли собой определенную ценность, но, в отличие от так называемого прощального подарка, были открыты.       Воспоминания минувшей так давно ночи заполнили голову Осаму, который сейчас мягко переплетает свои длинные тонкие пальцы с такими же длинными и тонкими. Чуя не отталкивает его и сейчас, хоть и шипит что-то про ненависть и собственноручное убийство Дазая. Детектив фыркает и затыкает ворчливого мафиози грубым поцелуем. Его язык проникает в рот исполнителя, обследуя его. Шатен чувствует сладковатый привкус вина, вкус которого кажется очень и очень знакомым, табака и чего-то еще, чего-то, присущего лишь Накахаре Чуе.       Горничная отвечает на поцелуй не сразу. Только когда его щеки становятся бледно-красного оттенка, он несмело двигает языком навстречу, крепче сжимая руки Дазая в своих. Некоторое время они лежат так, пока воздуха не становится катастрофически мало. Тогда Осаму дает Чуе сделать краткий вздох, а после вновь накрывает его губы своими в более требовательном поцелуе.       Исполнитель тихо стонет Дазаю в рот, чувствуя, как одна из рук партнера разрывает переплетенные пальцы и касается огненно-рыжих, как горящая свеча, волос, зарываясь в них. Детектив углубляет и без того глубокий поцелуй, получая в ответ еще один сладкий стон. Как он скучал по этим стонам. Женщин, с которыми Дазай неоднократно проводил ночи, нельзя сравнивать с рыжеволосым. Он в разы слаще, в сто раз привлекательнее и только он бесконечное множество раз пробуждает желание провести хотя бы еще одну жалкую минуту вместе в пустом диалоге.       Осаму с трудом разрушает паутину из пальцев другой рукой, обнимая Накахару за талию. Глаза, схожие по цвету с кофейным зерном, замечают тень страха и недовольства, мелькнувшую в затуманенных голубых. Он знает, интуитивно догадывается в чем дело, но оставляет разговор об этом на потом, сейчас есть более важное дело.       Пара минут, и бывшие напарники перемещаются на кресло. Проворные руки Дазая быстро справляются с потайной молнией платья, оголяя тощие и розоватые от внутреннего жара плечи. Детектив прижимает Чую к себе, кусает за плечи, тут же целуя покрасневшую кожу, оставляет засосы на ключицах и шее. Чувствуя, как пальцы исполнителя тянутся к его галстуку и мгновенно его снимают, приступая к жилетке, Осаму отрывается от бледной кожи, которая покрывается красными пятнами под его губами, и срывает с губ горничной поцелуй. Одна из его перебинтованных рук ложится на бедро Накахары, оказываясь под юбкой, перемещается выше, нащупывая резинку черных чулок. Одна только мысль о худых, по-женски стройных ножках партнера будоражит фантазию, пробуждая желание еще сильнее.       — Ты же не менял расположение спальни, верно? — шепчет между делом Дазай, опаляя покрасневшие губы своим дыханием. Получив краткий ответ, подхватывает рыжего за бедра, ждет, пока бледные руки обнимут его за шею, и поднимается, торопливо шагая в комнату, предназначенную для сна, в которой еще с глубокой ночи горит настольная лампа, освещая листы с документами.       Прежде, чем завалиться на кровать, оба лишаются одежды еще в недолгом пути. Детектив успевает заметить изменения в комнате: холодные голубые стены сменились на винно-красные с мелкими золотыми завитками около потолка и пола. Дазай осторожно толкает рыжего на холодную кровать с шелковым бельем, наваливаясь сверху.       Чуя покрывается мурашками, когда оказывается на мягком матраце. Холодные руки Осаму заставляют вздрогнуть. Хитрый взгляд глаз цвета крепкого кофе с каплей сливок интригует. Жаркие поцелуи и ледяные кисти рук — контраст друг для друга. Накахара протяжно стонет, сжимая плечи детектива, когда чувствует руку Дазая, чересчур быстро проникшую в белье, на своем члене. Шатен неторопливо начинает перемещать сжатые вокруг полового органа пальцы вверх-вниз, лаская. Чуя шипит и постанывает, запрокидывая голову назад и кусая губу.       Язык Осаму очерчивает кружок вокруг соска, берет его в рот, играясь с ним, как с леденцом. Тело под ним извивается, одна из рук Накахары оказывается в каштановых волосах. Он же за них и притягивает лицо кареглазого к лицу мафиози, который в грубом поцелуе впивается в губы детектива. Последний удивленно вскидывает брови, но разрешает горничной несколько своевольничать.       Чуя кончает себе же на живот, запачкав дазаевскую кисть руки, которую работник детективного агентства секундами позже вытер о черную с красными розами простынь. Дазай ухмыляется, радуясь, что теперь может наконец-то играть по-крупному и по своим правилам. Доставая откуда-то взявшийся галстук, он тихо шепчет Чуе что-то на ухо, отчего рыжий мафиози краснеет, хотя, казалось бы, куда дальше. Накахара знает, что отказаться, даже при всех гневных воплях голоса разума, не может да как-то совсем не хочет.       Осаму связывает руки рыжего одаренного, связывает нарочито сильно, лишний раз подчеркивая свое главенство. Смотрит в глаза Чуи и улыбается. Улыбается по-особенному, уже не так мило и по-детски беззаботно, как всегда. Эта улыбка, как медаль с разными сторонами — с одной безобидная, но с другой обозначает нечто очень далекое от безобидных вещей, которые должны делать «хорошие мальчики», к которым ни сам Дазай, ни Чуя никогда не относились.       Его руки поглаживают опаляющие кожу бедра, стаскивают трусы, минуту спустя капля смазки оказывается на пальцах, а позже ее уже и след простыл — Дазай вводит один палец. Действие сопровождается каким-то тяжелым вздохом Чуи, видать, с непривычки. Долго Осаму возиться не собирается, он и так еле сдерживает себя от того, чтобы резко не вставить в преданно ждавшего его одного Накахару. Едва ли проходят две минуты, как к первому пальцу присоединяется второй, а вместе с ними слышны и негромкие стоны. Мафиози чуть подмахивает бедрами, насаживаясь на пальцы.       Шатен слышит более громкий стон, ощущает, как шелковая простынь сжимается в кулаке… Он теряет контроль, хватит с него этих чертовых хождений вокруг да около. Дазай опускает белье, достает из-под матраца презерватив, хмыкая — Чуя пихает их под матрац с того момента, как его дорогой напарник прижал его к стенке после третьего задания и еще долго делал так по дороге обратно, периодически целуя и говоря о скорой надобности контрацепции вблизи кровати.       Рвет упаковку, привычным движением надевает резинку на возбужденную плоть и подносит головку к анальному отверстию. Дазай не входит до тех пор, пока не становится уверен, что внимание льдисто-голубых глаз обращено на него. Только синева подернутого возбуждением взгляда встретилась с кофейной гущей другого, как воздух сотряс резкий стон. Худые, с перебинтованными запястьями руки лежат на бедрах Накахары, чуть приподнимая их для общего удобства.       Чуя до неприличия узок. Входить в него непозволительно приятно. Дазай прикрывает веки, начиная медленные толчки и хрипя от долгожданного секса. К тихим хрипам добавляются стоны, которые сопровождались каким-то рычанием. Осаму опускает взгляд на вновь затвердевшую плоть мафиози.       — Смотрите-ка, кто у нас снова стал тверденьким… — с игривой улыбкой на губах проговаривает детектив, кладя ладошку на возбужденный орган.       — Заткнись, Дазай! — со стоном в голосе пытается рявкнуть Чуя, чем вызывает смешок со стороны бывшего напарника. Это повлекло бы за собой очередную порцию ворчания и ругательств, но Осаму тушит разгорающееся пламя влажным поцелуем, а потом еще одним.       Постепенно увеличивая темп, детектив входит глубже. Сейчас он погружается на всю длину и двигается с Накахарой в такт. Рыжий извивается под ним, пытается «поймать» голову Дазая своими связанными руками, все еще одетыми в перчатки. Когда ловля дазаевской черепушки надоела, мафиози распускает дурацкий бантик, удерживающий его запястья вместе, зубами. Теперь, когда его руки свободны, он притягивает к себе Осаму за очередным поцелуем, вновь простонав в рот. Их языки сплетаются в бушующем танце страсти, разгоряченные тела двигаются в одном ритме, казалось, даже их сердца колотятся согласованно.       В голове Дазая всплывает идея, чудесная идея для большей яркости акта. Он отстраняется от лица Накахары, быстрым взглядом ищет одну из его рук… Чуя, кажется, и сам улавливает эту мысль и теперь тычет пальцами в мягкой белой перчатке детективу в лицо. Осаму не надо просить дважды, он, чуть прикусывая средний палец, тянет вещицу на себя, снимая ее с худой кисти. Он берет в рот пальцы Чуи, то посасывая, то облизывая, то вовсе кусая их.       Накахара обхватывает ногами, одетыми в сползшие из-за многочисленных движений чулки, Дазая за талию, прижимая к себе. Оба на пределе, буквально пара толчков… Они кончают одновременно, мокрые от выступившего из-за высокой температуры воздуха пота, тяжело дышащие, еще лежат какое-то время один над другим. Дазай держится на локтях, чтобы полностью не вымазаться в сперме рыжего любовника, а потом выходит из него, снимая резинку. По пути к урне, которая стоит рядом с рабочим столом, Осаму берет белую в редкую голубую полоску рубашку, принадлежащую Чуе и по совместительству лежащую в углу рабочего стола, и торопливо вытирает ей руки, а вернувшись обратно в кровать, кидает ее на липкий живот Накахары.       — Это была одна из моих любимых, — закатывая глаза и вытирая пресс, ворчит под нос Чуя, а когда заканчивает, морщась от брезгливости, швыряет вещь куда-то в сторону от кровати.       — Поэтому она валялась на столе? — Дазай ложится на бок, прижимая к себе Накахару и утыкаясь носом в его шею. Рыжий исполнитель устраивается поудобнее, жмется к Осаму спиной, берет его руки в свои и отвечает в привычной манере.       — Поэтому здесь валяешься ты, — детектив вновь растягивает губы в улыбке, мягко целуя мафиози за ушком, вдыхает аромат его одеколона, к которому примешивается запах пота, вдыхает еще больше воздуха, улавливая присущий только Чуе приятный запах, от которого в носу становится щекотно. — Ненавижу тебя, — тихим шепотом добавляет Чуя.       — Я тебя тоже.

***

      Дазай просыпается в кровати один, что его несколько удивило. Обычно Чуя вставал на час позже него, если, конечно, его срочно не вызывали по работе. Сейчас же место рядом с ним пустое, но еще сохраняет едва уловимое тепло, что свидетельствовало о недавнем пробуждении Накахары.       Взглянув на часы, висящие над рабочим столом, Осаму охает, вспомнив, что сегодня его ждет важная встреча, на которую он может с легкостью опоздать. Он резво встает с кровати, начинает собирать свои вещи, выходя из комнаты и приближаясь к тому самому креслу, где было оставлено его пальто.       Нос улавливает запах сгорающего табака, ведущего в гостиную-кухню с балкона. Там же, завернувшись в свое угольно-черное пальто, стоит Чуя, выкуривая сигарету, зажатую между двух длинных пальцев. Он делает глубокую затяжку, ежится от утреннего ветерка и смотрит вдаль, где только начинает светать.       — Доброе утро, — с привычным оптимизмом в голосе говорит Дазай, облокачиваясь о дверной проем.       — Было, пока ты не вышел, — грубо бурчит Накахара, откладывая окурок в пепельницу. — О, ты уже уходить собираешься… Решил предупредить? — изгибая губы в легкой усмешке фыркает мафиози, поворачиваясь лицом к детективу. Осаму кратко кивает.       — Не отказался бы от кофе перед уходом, — Чуя хмурится, но все-таки протягивает ему кружку с несколько остывшим напитком, которая стояла на столике возле него.       — Не горячий, с тремя ложками сахара и без молока, как ты любишь. Выпивай его и проваливай, у меня много работы, — шипит, как котенок на кошку, рыжий. Дазай с неизменной улыбкой, которая зачастую просто-напросто раздражала, принимает теплый кофе, делая глоток. — До свидания.       Накахара собирается зайти обратно в квартиру, и дорогу ему преграждает дазаевская рука, перекрывая выход. Чуя закатывает голубые глаза, тяжело вздыхает и обращает свой взгляд на спокойно пьющего кофе Осаму.       — Там работы всего на час, сейчас только пять утра, так что перестань портить себе настроение, — он делает еще один глоток, ставит кружку на небольшую, прибитую к стене полочку, и поворачивается к мафиози, начиная смотреть ему в глаза необычайно долго. Что-то в этом взгляде не нравится Чуе, так что он интуитивно отступает на шаг назад, а потом еще на один, упираясь в перегородку между домом и воздушным пространством. Дазай, как коршун, нависает над своей рыжеволосой жертвой, быстрым движением руки притягивает его к себе за ошейник так, что их носы едва ли не касаются друг друга, карие глаза вглядываются в светлые голубые, а после загораются искорками. — Я вернусь обратно скорее, чем можешь себе представить, — низким шепотом говорит Осаму, а затем отстраняется, все еще держась пальцами за черную ленту-ошейник. Не удержавшись, горячо целует его, вновь ощущая неизменный привкус вина во рту. Улыбается, как думает раскрасневшийся Чуя, своей придурковатой улыбкой и уходит, оставив залившегося румянцем Накахару на балконе в одиночестве.       Вернется?