Fata Morgana

      Вот уже, как три грёбаных дня, Славе снится, что его жарко имеет в такси Оксимирон. Даже и рассказать о подобном конфузе некому. «Это фиаско, братан», — невесело думает парень, беря бутылку пива в руки. Скользит взглядом по этикетке и без задних мыслей мчится к кассе.       «Это безумие», — решает он, когда бронирует билеты в город, где сейчас остановился Мирон. Несколько часов его жизни прошли ебаным даром. Но это же неважно! Неважно, блядь?!       Мирон скучает. Снимает грёбаные наушники и откладывает в сторону, устало откидывая голову назад. Здесь бы зарыться пальцами в непослушные волосы на голове, но вот уже, как несколько лет назад, Фёдоров облысел.       «Кофе», — думает он и несколько секунд медлит.       Кресло откатывается, и звук прокатывания колёс по линолеуму раздражает и без того нервного Мирона.       Щелчок.       Горячий кофе. И Мирон медленно тащится к ноутбуку.       Звонок в дверь — это неожиданно. Он дёргается, и несколько горячих сладких капель попадают на белую майку.       «Кого это, блядь, принесло?!»       — Что надо? — совершенно дико спрашивает Мирон у Славы. — Извини, — поправляется он, наконец сообразив, что, когда распахивал дверь, задел парня.       Секунда и другая.       — Что надо-то? — более нейтрально интересуется он, а в голове бьют колокола нервы.       Стоит признать, Фёдоров выглядит бодро. И Слава, в немом укоре приподняв брови, бросает:       — Не пустишь?       «А пососать не завернуть?», — место злости занимает лёгкое раздражение.       — Проходи.       Мирон хмыкает, проводя рукой по гладко выбритому черепу. Черт возьми, как же надоело это дерьмо! Всё очень сложно. С одной стороны поебать ему на всё, что творится в мире. Плевать и на то, что жратва перевелась в холодильнике — вот просто совсем неинтересная хуйня. А с другой стороны, в душе и в уме проходит какая-то тяжёлая умственная работа, которая вроде и бередит шрамы, но и дискомфорта особого не причиняет. Мирон усталым взглядом скользит от бежевых занавесок к тёмно-русой макушке.       «И почему ты такой?» — мелькает мысль в голове.       Слава, довольный и вечно обкуренный, хлещет вишнёвое пиво. Молчит, хотя ещё минуту назад безумолку трещал, что вишнёвое пиво настолько отвратительное пойло, что он готов выебать троюродную бабушку производителя за впустую проёбаные деньги.       И тишина.       — Знал бы, что ты такое унылое говно. — Мирон внимательно следит за каждым движением Славы. — Не пришёл бы, отвечаю.       — Так вали. — На лице Фёдорова не дрогнул ни единый мускул.       Слава, проигнорировав меткое замечание, вновь залип в телефоне. Разговор не клеится, и напряжение нарастает.       — Зач… — «Зачем припёрся?» — хочет спросить Мирон, но Слава, шикнув, останавливает его.       — Зацени бит, — просит Карелин и включает аудиозапись.       Славу штырит, а вот Мирона не качает.       «Какого чёрта здесь творится?!» — назойливо крутится в голове мысль, но с языка слетает совершенно противоположное:       — Ахуенно.       Он упустил момент, когда всё-таки недоброжелательность сменилась весельем. Нет, ему реально было классно в обществе Сони Мармеладовой.       — Ну и говно твоё пиво, — заключает Мирон, опустошая бутылку за один глоток.       Слава не слышит его, полностью погружённый в мир, куда всякому смертному вход без травки запрещён.       «Я пишу треки для себя. Никакое чужое музло я не втыкаю. Пишу лишь то, что хочу послушать конкретно я», — отвечает почти каждый рэпер.       Без этого просто никак.       Такая же ситуация и с Оксимироном, и с Гнойным. По-другому никак. Иначе зачем писать тексты, ложа их под мощнейшие биты? Великолепное чувство, когда ты растворяешься в той атмосфере, которую сам же и создал. Рэпер — Творец. Его треки — отражение душевного мира. Слушатель, отвечаю, погружается и видит всё, что гложет Творца.       «Мы дети улиц!» — это звучит гордо.       Прошёл час, и тут Слава засобирался.       — Я нахуя пришёл? — спросил самого себя Слава, натягивая куртку. — Твои панчи — дерьмо.       Мирон смеётся.       — Но, — он опасно навис над Фёдоровым, — разорви Запад к чертям.       Карелин наклонился настолько близко, что у Мирона сложилось впечатление, что его сейчас засосут в крышесносящем поцелуе. От того, что Слава выше, Мирону приходится откидывать голову немного назад, чтобы смотреть ему в глаза. Так какого хуя сейчас так страшно? И Мирону вдруг стало холодно в душно затопленной квартире.       — В следующий раз буду панчить на тему, что ты пидор, — стебётся на прощание Слава.       Каждый по-своему срывает гнев. У каждого своё, его личное безумие. Тайна, о которой негласно умалчивают, но все мы, умные люди, понимаем, что нет человека без секрета. И чем публичнее личность, тем драгоценнее знание. Трудно улыбаться, когда в сердце дыра. Ещё сложнее, когда нет сердца. Гнев — источник многих неприятностей. Нельзя копить в себе отрицательные эмоции, лучше сорваться, но так, чтобы об этом знали лишь избранные. Не те, кому ты доверил свой секрет из чистой болтливости. А те, кто замешаны в этом, чьи руки тоже запятнаны.       Придя к Мирону, Слава как сходил в туалет посрать. Стало легче жить.