Война

Тень падает на граненый стакан, что вертят бледные - слишком бледные - руки, и глаза цвета ночного неба в оттенках фиолетового смотрят невидящим взглядом. Смотрят на тебя, но ты даже не удивляешься тому, что не можешь увидеть в радужках знакомого трезвого холода. Но ты даже не вздрагиваешь, как, возможно, вздрагивал в первый раз. Ты садишься за стол и смотришь на Роуз, в одной руке стакан, в другой бутылка, Лалонд, которая в свою очередь разглядывает тебя. Ты точно знаешь, что она скажет, но молчишь. Ты точно знаешь, что она скажет, и она, кажется, догадывается об этом. Либо это просто бутылка-стакан с их содержимым заставляют Лалонд улыбаться. Ты точно знаешь, что она скажет, и сестра произносит одно слово: война. Это не вопрос. Но ты не знаешь, что ответить. Ты даже не знаешь, может, это какие-то провидческие заморочки, или красное с особой силой в голову ударило. И, может, ты бы сказал "лалонд, я не ебаный гитлер для такого дерьма". Может, ты бы даже не садился за один стол с подвыпившей блондинкой. Но ты слышишь это слово от нее свыше десятка раз, уверенный, что данный момент - какая-то проклятая фиксированная точка, как в затянувшемся сериале про путешественников во времени, через которую нужно пройти и на которую тебя регулярно выкидывает, словно кучку котят в реку. - Я слишком давно на этой войне. Пытаешься вложить как можно больше иронии в эти слова, но они не хотят поддаваться. Ты до сих пор считаешь каждый раз, когда тебе приходится мотать назад, надеясь, что он будет последним. Считать за последние сутки пришлось немало. Сутки только для тебя, конечно же. Она лишь улыбается и не смотрит в твою сторону, когда бледные руки поднимают бутылку над граненым стаканом. Ты глядишь на темно-красную жидкость и вспоминаешь кровь Карката. Она красная, но не как то, чем травится Лалонд. Красная, словно людская. Яркая, какую обожает Терези. Стекающая по черному клинку демона с мордой псины Джейд. Тебя мутит. Ты не отводишь взгляд. Идея лететь три года на булыжнике и наблюдать закат зеленого солнца, отбывая от него подальше, в новую вселенную, была ебать какой прекрасной, не считая двух демонов за спиной. А считать здесь приходится только тебе, потому что единственный, кто также умел и, в отличие от тебя, хотел это делать, по другую сторону стола заливает в себя очередной литр. Оно убьет ее в конечном итоге. Ты много раз видел такой исход. Слишком много, наверное. Но так вышло, что ты все еще живой и будешь таким, по крайней мере, пока надежда исправить навороченное дерьмо не канет в тартарары. Будь Лалонд трезвой, ей стало бы несложно отметить вслух, что эта самая надежда крайне близка к точке невозврата, но блондинка подпирает щеку бутылкой и не смотрит на тебя, а ты продолжаешь считать секунды до прибытия ебаного Нуара, зная, что это не последний раз, когда их придется считать. Она протягивает тебе стакан красного, а на ее лице ни намека на ухмылку. Ни гребаного, только лалондского любопытства. Ни беспокойства, которое ты мог бы понадеяться увидеть раз в никогда. Ее лицо не выражает ничего, и в глубине души это пугает до дрожи, но ты не тот, кто будет показывать страх. Поэтому ты просто забираешь стакан, касаясь холодных, слегка липких пальцев. На твоих губах холод стекла, а потом и холод вина. Ты еле заметно морщишься. Несмотря ни на что, это слишком горько. Яблочный сок лучше. Он не похож на кровь Вантаса, а на языке после не оседает неприятный привкус. Только яблочный сок никто на этом чертовом метеоре не может алхимизировать. Лалонд шепчет: сколько. Ты не слышишь в этом слове вопроса. - Слишком давно. И все равно отвечаешь. Только потом ты понимаешь, что в ее стремном провидческо-пьяном "сколько" слишком много всего. (сколько нам осталось, сколько ты мотал, сколько еще потребуется, сколько нам стоять в стороне, пока ты пытаешься) Сколько секунд. Ты ловишь себя на мысли, что время который раз истекло, когда тело, похоже, уже просто тело, Терези врезается в стол, а темный силуэт заносит меч над Лалонд. Ты вытаскиваешь свой сломанный-переломанный, пока Канайя и Каркат, не различаешь, кто именно, безуспешно пытаются атаковать демона. Ты тоже атакуешь, пытаешься, пытаешься который раз, но заранее знаешь, что через несколько секунд будешь мотать. Их тоже приходится считать. Пора назад. Перед твоими глазами Нуар пронзил насквозь грудь Вантаса, а через миг ты снова стоишь возле стола, за которым рассеялась Лалонд. Пьяная в стельку, но живая. Ты все еще чувствуешь на языке горький вкус вина. Ты все еще не можешь выкинуть из головы кровь Карката на черном лезвии. И ты не знаешь, как с этим бороться. Она повторяет злосчастное слово-не-вопрос, когда ты садишься за стол. Она всегда его повторяет. И даже когда ты пытался изменить что-то несколько десятков перемоток назад: не садился за стол, уходил в другую комнату, сбегал как можно дальше, в ушах все равно раздавалось эхо ее голоса, и ты просто подумал, что, возможно, это еще одна временная хуеморочка, которая из принципа любой временной хуеморочки не должна тебе нравится. Ты ценишь такую иронию, как и ту, по которой ты должен был ебать время, но вышло все наоборот. Оно затянуло тебя в петлю и петлю на тебе, хотя такие метафоры лучше оставить для извращенной писанины Лалонд. Проблема не в этом. Проблема в том, что ты не понимаешь, как из петли выбраться. - Похоже, я не знаю ничего о войне. Ты даже в душе не ебешь, каким образом булыжник, на котором вы всей суперкомандой троллей-людей со своим сумасшедшим клоуном и щепоткой межвидовых отношений летите в светлое будущее новой сессии, все еще продолжает движение. Или почему сейчас он замедляется, позволяя двум псинам устроить вечеринку трупов с вами в главной роли. Лалонд отрывает щеку от бутылки. Она говорит тихо и медленно: я тоже. Ты смотришь в фиолетовые глаза, на секунду способный прочитать все, о чем она никогда не захотела бы говорить. Страх. Отчаяние. Безысходность. Трезвость в самых ярких ее проявлениях, и оттого не щадящая нисколечко. Только сейчас ты как-то вспоминаешь, что Роуз всего лишь около пятнадцати. Тебе тоже. В пятнадцать детишки ходят в школы, спорят с родителями и рыскают по интернету смешные картиночки, а не обнимают бутылку вина на метеоре с кучкой пришельцев и двумя демонами за спиной. В пятнадцать детишки не решают вопросы временных петель, не умирают и не оживают потом в божественных пижамах. Не считают секунды до того, как человека напротив пронзит клинком. И может, в этот, следующий или послеследующий раз ты все же взглянешь Нуару прямо в трехклятую морду и не станешь мотать, оборвав петлю. Может, секундами позже надежда наконец достигнет минимума, а ты перестаешь пытаться и признаешь, что ваша линия времени такая же дерьмовая, как и само время. Может, пузыри снов пополнятся очередной кучкой белых глаз и неудачников, которым они принадлежат. Но ты считаешь секунды и считаешь, сколько раз перематывал назад, мысленно прибывляя следующий, который произойдет вот-вот. Ты не знаешь, как исправить это дерьмо, но продолжаешь пытаться. Нуар с рыком врывается в комнату. На его мече яркая красная кровь. Ты вновь затягиваешь петлю. Стол, граненый стакан, бутылка и Лалонд. Самая отвратительная комбинация последних двух лет. Ты принимаешь исходную позицию напротив. Она говорит противно привычное слово. - Некуда. Вырывается из твоей груди. В каком-то квадрате иронии это и правда ее верх. - Мне некуда возвращаться, кроме войны. Ибо признать, что это провал, ты не можешь. Ты не герой, который готов пожертвовать всем и собой, чтобы просто наконец оборвать петлю. Ты чувствуешь вину за то, что не можешь ничего исправить, но продолжаешь пытаться. Ты чувствуешь вину за то, что никогда не был таким героем, как Бро или Джон. Роуз по-ландонски аккуратно касается твоей руки. Ее пальцы холодные, а ладони теплые, и ты думаешь, что это странно, но не собираешься задаваться вопросом, как и ловить себя на мысли, что это приятно. Ты просто смотришь на нее. Лалонд еле заметно улыбается. Ей не нужно ничего объяснять. Ты считаешь секунды. Не Бро. Не Джон. Не герой. Ты все еще цепляешься за надежду, которая постоянно у самого края крыши многоэтажки, но никогда не достигнет минимума. Все еще веришь, что из петли можно вырваться, не обрывая ее. Ты встаешь, хватая свой сломанный-переломанный в правую руку. До прибытия Нуара еще есть время. Дерьмовое, но есть. Ты хочешь что-нибудь сказать Лалонд, но она либо знает о происходящем, либо за красным потерялась совсем, потому что блондинка лишь кивает. В главной комнате Терези разукрашивает мелками стены, Канайя перебирает страницы книги, и Каркат, все еще живой Каркат, роется в дисках с дерьмовыми романтическими фильмами. Ты смотришь на него и понимаешь, что не хочешь видеть яркий красный. Поэтому ты продолжаешь пытаться. Когда демон приходит, ты принимаешь на себя первый удар, как делал десятки перемоток назад. Металл звенит, и ты не чувствуешь ни горечи вина на языке, ни вину. И тогда вокруг тебя война. И только тогда ты перестаешь считать.