Искра

      На холодильнике висел календарь. Пришпиленный к дверце четырьмя магнитными фишками для демонстрационной доски для го, которые регулярно терялись и которые Хикару — на удачу! — с завидным упорством таскал из игрового зала Нихон Киин снова и снова, он был покрыт толстым слоем кислотно-желтых стикеров, поспешно исписанных неровными кандзи. До семнадцатого этажа не долетали сухие листья гинкго, устилающие тропинки близлежащего парка хрустким золотистым ковром, но в утреннем воздухе, сквозняком пробравшемся внутрь через оставленную открытой форточку на кухне, явственно ощущалось морозное дыхание осени: октябрь подходил к концу. «Хюга, го-фестиваль, хамагури» — гласила надпись на листке, закрывающем три дня с пятницы по воскресенье предпоследней недели месяца; Акира провел пальцами по шершавой бумаге, аккуратно отклеил ее и скатал в мятый липкий комок. За окном светало, а он так и не сомкнул глаз.       Расписание официальных матчей год от года становилось все более и более насыщенным, отдых перед важными турнирными партиями — все более непозволительной роскошью, а потому общих выходных между первой игрой лиги Хонъимбо и последним туром отборочных в лигу Мэйдзин Акира ждал, как дети — подарков на праздники. Хикару, на которого помимо учебных партий еще в августе повесили курсы для начинающих, с тех пор, казалось, не появлялся дома вообще, и в те редкие часы, что удавалось провести вдвоем, выглядел все более и более измотанным. Потому, когда Акира увидел на блаженно пустых ячейках календарной таблицы очередную записку, означавшую лишь то, что планы на совместный отдых только что пошли прахом, то даже не заметил, что льет из чайника заварку мимо кружки.       — Фестиваль любителей го? Снова? — вместо приветствия сказал он тем вечером, когда Хикару вернулся из го-салона получасом позже.         — Мы никогда не были в Миядзаки, — на его лице появилась усталая улыбка. — Я подумал, было бы здорово съездить вдвоем. Чай снова оказался на полу. На этот раз — вместе с брызнувшими во все стороны осколками чашки.         — А ты не подумал, что сначала неплохо было бы меня спросить? — раздражение, до этого тщательно сдерживаемое, зазвучало в его голосе звенящими металлическими нотками. Фестиваль в Токио или, на худой конец, в Осаке он бы еще пережил. Просьбу администрации Нихон Киин принять участие в двухдневном игровом марафоне в Хюге — тоже, как минимум, по необходимости. Но тащиться на Кюсю просто так… о нет, увольте. Все это уже готово было сорваться с языка, когда Хикару, не удостоив его и взглядом, молча присел на корточки и начал собирать куски желтой керамики в раскрытую ладонь.         — Веник бы взял, порежешься же, — буркнул Акира, смотря, как остатки одной из парных кружек исчезают в мусорном ведре. И, вздохнув, потянулся за тряпкой.         — Акира, я обещал там поучаствовать. Я же не могу… В такие моменты Акира до помутнения рассудка ненавидел тот факт, что свои обещания Хикару выполнял всегда.       — Нарушить слово. Конечно. У тебя первый титульный матч в следующую среду, не забыл? «Или тебе все равно, если ты потеряешь Тэнген, не успев его отстоять?!» — едва не выкрикнул он, но вовремя остановился. Это было неправдой.         — Я выиграю. Не переживай. Тишина. Неуютная, тоскливая, как противный осенний дождь, каплями стучащий в окна.         — Если хочешь остаться дома, не страшно. Я справлюсь и сам. Он коротко улыбнулся и выкрутил кран, набирая в электрический чайник холодную воду; Акира, прихватив лежащий на столе сборник цумэго, скрылся в спальне, с трудом подавив желание от души хлобыстнуть дверью об косяк. За семь лет знакомства, два года отношений и полтора года совместной жизни Акира прекрасно выучил, когда Хикару улыбается искренне. А когда — притворяется.       По средам он допоздна засиживался в го-салоне: Ямадзаки-сан мог посещать занятия лишь после работы, так что Ичикава-сан частенько оставляла Акире ключи, если урок затягивался, и салон пора было закрывать. По четвергам неизменной строчкой в ежедневнике стояли курсы корейского в школе на станции Йоцуя, а Хикару ходил на учебные заседания Моришиты-сэнсэя, на пару с Ваей оставаясь до победного, то бишь до последней электрички, и Акира обычно ложился спать раньше, чем тот возвращался домой. Накануне злополучного фестиваля традиция не нарушилась, и за два дня они в общей сложности не сказали друг другу и нескольких десятков слов: о поездке Хикару больше не заговаривал, а маленький демон упрямства, с раннего детства пригревшийся у Акиры на плече, крепко-накрепко закусил удила. Но утром пятницы, услышав сработавший будильник, он вслед за Хикару выскользнул из-под одеяла и краем глаза наблюдал, как тот собирает вещи в небольшую дорожную сумку. Если бы не этот фестиваль, сегодня можно было бы проспать до обеда — в «Мурасакидзуи» они обычно приходили поиграть во второй половине дня — а завтра и послезавтра провести за гобаном, который Акира привез из родительского дома прошлой весной. Вдвоем. Отгородившись от всего остального мира, как это было раньше. Как это было всегда.         — Ты не передумал? — спросил внезапно Хикару, замерев посреди спальни с теплой толстовкой в руках. В тот момент, когда Акира открыл рот, чтобы сказать: «Останься». Он мог поклясться, что ему не почудился звук, с которым вспыхивает зажженная спичка.         — С какой радости я должен? — ядовито процедил в ответ Акира. — По-моему, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что для меня такая поездка не считается за отдых.         — Твой отдых, в таком случае, — постройка баррикад в четырех стенах, чтобы тебя не дай боже лишний раз не вытащили за их пределы.         — Допустим, — злость бурлила внутри кипящей лавой, прорывалась угрожающим шипением. — Но это не дает тебе права решать за меня.         — Я и не обещал, что приеду вместе с тобой. Меня попросили помочь с проведением фестиваля, я согласился.         — Без тебя они не справятся, ясное дело. Хикару прищурился, явно готовясь ответить сарказмом на сарказм, но в результате лишь махнул рукой и затолкал толстовку в сумку. Лучше бы он орал — это то, что было привычно. Нормально. Даже, наверное, правильно. Взгляд упал на гобан, сиротливо притаившийся в углу. Когда го перестало быть достаточно, чтобы понимать друг друга?         — Давай сыграем? — машинально вырвалось у Акиры.         — Я опаздываю на поезд. В момент, когда за Хикару закрылась входная дверь, дышать вдруг стало невыносимо больно.       Конечно, они и раньше ссорились. Они с Хикару, черт возьми, постоянно ссорились по поводу и без, но, в очередной раз распугав всех, кто волей случая оказался поблизости от эпицентра взрыва, они спокойно могли продолжить разговор с того момента, на котором остановились, Хикару со временем наловчился уворачиваться от летящей в него посуды, а Акира почти отучил себя превращать любой попадающий под руку объект в снаряд класса земля-земля. Они ругались всерьез — на контрасте почти беззвучно, как будто регулятор громкости заклинило в самом начале шкалы. Акира, простояв добрых полчаса в пустой прихожей, забрался на широкий кухонный подоконник и уставился на город за пеленой дождя. «17-4, правый верхний, комоку», — быстро напечатал он. Но вместо «отправить» нажал «удалить».       Хикару, в отличие от него, не особо любил самолеты: предпочитал шинкансены, даже если это значило провести полдня в дороге, не изменил себе и сейчас. На столе валялась забытая им распечатка с расписанием поездов — пестрящие колонки цифр, схема маршрута на свободном пятачке бумаги.         — А где ж романтика? — мечтательно вздыхал он каждый раз, когда Акира задавал резонный, казалось бы, вопрос, — зачем тратить столько времени, если воздушным транспортом можно добраться быстрее и, что немаловажно, по прямой? — посмеиваясь, забрасывал рюкзак на плечо и отбывал в направлении центрального вокзала. До Миядзаки и на шинкансене без пересадки не добраться.       В го-салоне, куда к четырем часам дня он все-таки решил прийти, яблоку негде было упасть: многие завсегдатаи «Мурасакидзуи» любили приходить именно по пятницам и сидеть до закрытия, так что Ичикава-сан едва успевала ставить чайник. Акира, коротко поздоровавшись, юркнул за свой любимый стол рядом с книжными шкафами и, усевшись перед доской, пододвинул к себе обе чаши. Организовать здесь читательский уголок год назад предложил Хикару — и первым же приволок туда треть своих старых учебников и сборников задач; вторая треть осела в го-салоне на Шиндзюку на радость его шумному поклоннику по имени Каваи-сан, а оставшиеся книги сиротливо ютились на стеллаже в их общей квартире. На одной из нижних полок стоял «Непобедимый: игры Сюсаку» Джона Пауэра — Хикару уверял, что именно благодаря этой книге он выучил английский, — и он, перегнувшись через подлокотник кресла, потянул на себя потрепанный корешок и раскрыл сборник на первой попавшейся странице, бережно разгладив помявшийся уголок. Ту копию, что хранилась дома, Акира подарил Хикару на шестнадцатилетие — и во второй раз в жизни увидел слезы в его глазах.       Изредка поглядывая на молчащий телефон, он методично повторял на гобане партию Хонъимбо Сюсаку с Сэкиямой Сэндайю, — одну из немногих игр, которые Сюсаку… точнее, Фудзивара-но Сай, проиграл: даже у гениев нить течения камней порой выскальзывает из пальцев. Белые получили жизнь. Черные — все остальное.         — Акира-кун, тебе что-нибудь нужно? Ичикава-сан стояла рядом, сжимая в руках пустой поднос.         — Нет, спасибо. Я как раз собирался домой. Только оказавшись в холодной квартире, он понял, что забыл закрыть окно.       Хикару не позвонил ни в семь, ни в восемь, ни в девять вечера, хотя по всем расчетам уже должен был как минимум доехать, если не заселиться в отель. Стараясь игнорировать мерзкий шепоток страха, Акира набрал его сам, нервно кусая губы, пока в ухо из трубки шли длинные гудки. «Абонент не отвечает. Оставьте сообщение после звукового сигнала». Сброс. Повтор вызова. Гудки. «Абонент не отвечает. Оставьте…» Сброс. «Абонент…» Выругавшись сквозь зубы, он написал короткое «ты нормально добрался?» и еще добрых полчаса ходил взад-вперед, гипнотизируя экран. До тех пор, пока телефон не тренькнул, оповещая о входящем сообщении. «Я в гостинице. Был в ванной. Вернусь в понедельник». Звонок. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».       Акира попытался отвлечься, достав из сумки папку новых кифу с титульных матчей, всеми правдами и неправдами выпрошенных у Амано-сана до их публикации в «Еженедельнике го», но аккуратные черные цифры на зеленой сетке бланка расплывались перед глазами. Воображение рисовало Хикару, с умильной рожицей клянчащего записи у секретарей и обещающего взамен дать газете очередное эксклюзивное интервью, и от этого воспоминания его собственные губы невольно растянулись в улыбке. Хикару, несмотря на пропущенные матчи лиги Оотэай, опоздания, непотребный вид на официальных мероприятиях и неумение вовремя заткнуться, все любили. Акира любил его больше всех. Но в последние месяцы его не отпускало тоскливое ощущение, что одной любви, даже взаимной, на самом деле чертовски мало.       Он просидел так до утра, вцепившись в молчащий телефон, не замечая, что из окна дует, в чайнике, который он на автомате включал раз за разом, давно выкипела вода, и в коридоре, кажется, перегорела лампочка: они с Хикару, как сговорившись, накануне забыли купить запасные. Посветлевшее серое небо на горизонте, подобно лезвию ножа, взрезала яркая полоса, и за неровным краем высотных зданий показались первые солнечные лучи. С него хватит. Акира, спрыгнув на пол, вихрем метнулся к шкафу, натянул поверх рубашки первый попавшийся под руку свитер, продернул руки в рукава теплого осеннего пальто; мобильник в комплекте с запасной зарядкой полетел в сумку вслед за кошельком, а распечатка с расписанием угнездилась в кармане. Если Хикару не хочет отвечать, за ответами он приедет сам.       На вокзале Токио даже ранним субботним утром царило столпотворение; Акира, стараясь не обращать внимания на снующих туда-сюда людей, направился прямиком к знакомым автоматам у касс Токайдо-шинкансена: до первого поезда оставалось полчаса. Плотный зеленый прямоугольник скользнул в щель для билетов, и створки турникета раскрылись, пропуская его к эскалаторам, ведущим на платформы, насквозь продуваемые всеми ветрами. Осеннее солнце, блеклое, сонное, практически не грело, и Акира зябко поежился, занимая свое место в очереди на вход; поезд уже стоял на путях, а пассажиры топтались у автоматических дверей в ожидании, пока бригада уборщиков закончит свою работу. Можно было бы полететь самолетом, — из Ханеды в Миядзаки летало то ли три, то ли четыре рейса в день — но Акира вспомнил об этом только сейчас, когда слева от него серебристо поблескивал обтекаемый бок шинкансена, а в руках был зажат билет до станции Кокура.       После того, как указатель «Шин-Йокогама» остался позади, поезд набрал скорость, и пейзаж за окном замелькал цветными пятнами, похожими на размытые мазки краски. Акира на автомате удержал цифру один в меню быстрого набора, но тут же сбросил звонок, услышав механический голос оператора. Он будет в Хюге за пару часов до конца первого дня фестиваля — и что он скажет, когда увидит там Хикару, одновременно играющего пару десятков учебных партий? Что скажет, когда Хикару спросит, зачем он приехал? Акира расстегнул верхние пуговицы пальто, ослабил шарф и прижался лбом к толстому стеклу. Для кого-то жизнь похожа на цветок сакуры — нежная, хрупкая драгоценность. Для кого-то жизнь — путь к смерти. Для них с Хикару жизнь была одной на двоих бесконечной игрой, джосеки с тысячью хамете, где лишь двадцать-тридцать ходов спустя понимаешь, что совершил ошибку, когда исправлять ее уже слишком поздно, и ставшее неуправляемым течение волной цунами накрывает с головой.       Свой первый официальный матч Хикару выиграл у него три года назад во втором круге первых отборочных в лигу Кисэй, возмутительно мастерски оттяпав у него в тюбане семь очков, которые Акира так и не смог отыграть обратно. Выиграл — и улыбнулся своей яркой солнечной улыбкой, заразительно и светло, и у него не было выбора, кроме как украдкой улыбнуться в ответ.         — Провалишь вступление в лигу — придушу, — буркнул он, помогая Хикару собирать камни с доски. Тот хмыкнул, с негромким стуком закрыв деревянную чашу.         — Приму к сведению. Ужинать пойдем? Акира даже позволил затащить себя в Макдональдс, — в противном случае Хикару отказывался обсуждать партию — и в итоге в процессе обсуждения они снова поругались, распугав всех посетителей в радиусе пяти метров вокруг выбранного ими столика. Когда же они, наконец, засобирались на выход, местные работники, судя по выражениям их лиц, были готовы им за это приплатить.         — Из Макдональдса нас еще не выгоняли, — пробормотал Хикару, стоило оказаться снаружи.         — Еще не хватало! Тот громко шмыгнул носом, когда от воды потянуло холодом, и в нерешительности замер перед входом на станцию Ичигая.         — Может, пешком? До Киты они, конечно, не дошли: сломались в районе университета Такушоку и чуть ли не бегом бросились к ближайшему метро. Тогда Акира впервые почувствовал, что с Хикару уютно молчать, когда осенний ветер забирается под пальто, а дыхание вырывается изо рта облачками пара, и, прислоняясь спиной к дверям раскачивающегося вагона, греть у него под курткой замерзшие без перчаток руки.       Кубок Северной звезды в январе две тысячи третьего окончательно решено было сделать ежегодным, и Хикару, мотивируя это подготовкой к турниру, все чаще и чаще появлялся у него в гостях. Отец Акиры окончательно переехал в Китай, мама, разумеется, последовала за ним, и однажды вечером, когда в микроволновке разогревался купленный на вынос гюдон, Акире показалось, что из этого дома медленно, но верно уходила жизнь, капля за каплей, как вода из шиши-одоши, пока февральским субботним утром он не услышал громкий стук в дверь.         — Какого хрена у тебя домофон не работает? — вместо приветствия раздраженно поинтересовался взъерошенный Хикару.         — Шиндо, ты что, лез ко мне через забор?!         — Потому что телефон надо включать хотя бы раз в сутки, бестолочь!         — Куртку отряхни, с нее льет, идиотина, — не остался в долгу Акира. Мобильник нашелся под гобаном в гостиной, что было уже, впрочем, совершенно не важно. Единственный человек, который мог ему звонить, и так был здесь.       Хикару получил второй дан и по новой системе рангов почти сразу же, будто в насмешку, третий: даже сертификаты административный отдел Нихон Киин выписал ему в один и тот же день. Свой собственный диплом четвертого дана Акира хранил почему-то в родительской спальне, будто по-прежнему отдавая дань отцу и его ожиданиям. Смешно. Он думал об этом, вполуха слушая вопросы Косемуры-сана об их ожиданиях от участия в грядущем цикле отборочных турниров, которые тот задавал ему и Хикару, и чуть не подпрыгнул, когда Хикару, протянув руку за его спиной, озорно постучал ему сзади по плечу кончиком любимого веера. Подмигнул незаметно, пока Косемура-сан возился с блокнотом, — мол, не кисни, — и продолжил нести очередную чушь с абсолютно непроницаемым лицом. Когда же им наконец-то удалось ускользнуть из редакции «Еженедельника го» — благослови, ками-сама, обеденный перерыв, — Акира утопил кнопку вызова лифта, но оба застряли на нижних этажах, — ками-сама, прокляни его же, — и в итоге они пошли по лестнице; Хикару несся вперед, перепрыгивая через две-три ступеньки, и вдруг резко остановился, да так, что Акира едва не впечатался носом ему в спину.         — Мы этого продвижения почти три года добивались, а этот? Прогулял половину рейтинговых матчей, вылетел на втором круге отборочных в прошлом году — и посмотрите, третий дан, надо же!         — Ты все еще бесишься, что проиграл Шиндо в лиге Оотэай, Мураками-сан? Зря, ранг же тебе все равно в итоге подняли. Хикару молча прислонился плечом к стене, чтобы не выдать своего присутствия, а у Акиры потемнело в глазах. Взгляд, к счастью, зацепился за оставленное уборщицей ведро с торчащей из него пластиковой рукояткой, и прежде, чем он успел все обдумать, он уже поставил мокрую швабру в угол и крепко вцепился в блестящую ручку.         — Тойя, ты чего? — одними губами спросил Хикару. Смутно знакомый молодой мужчина поправил очки и затушил сигарету.         — Меня раздражают мелкие наглые выс… Фразу он не закончил. Потому что Акира размахнулся и окатил его с ног до головы, со злобным торжеством наблюдая, как грязная темно-серая вода пропитывает его светлый пиджак.         — Ты что творишь?! — заорал тот, гневно топая ногами и спешно выдергивая из кармана носовой платок, чтобы вытереть заляпанные очки.         — Рука соскользнула, — ледяным тоном ответил Акира. И как ни в чем не бывало прошел мимо, за запястье потащив Хикару за собой.         — Это, конечно, было круто, — отмер он где-то между пятым и четвертым этажом. — Но зачем, Тойя?         — Только я могу тебя ругать. А им не позволено! Выпалив эту тираду, Акира вдруг залился краской и, отвернувшись, зашагал вниз; Хикару, которого он до этого буквально тянул на буксире, негромко фыркнул и аккуратно высвободил руку. Чтобы секундой позже скользнуть ладонью к ладони и крепко сжать ее, переплетя свои пальцы с его.         — Следующая станция Нагоя. Нагоя, — голос из динамика выдернул Акиру из круговерти нахлынувших воспоминаний, и он быстро огляделся по сторонам, рефлекторно потянувшись к стоящей в ногах сумке: как-то раз он едва не проехал мимо, заснув по дороге на матч, и в последний момент выскочил на заполненную людьми платформу. В кармашке-сетке впереди стоящего кресла краснел кусок плотной бумаги, по форме похожий на тандзаку; «все мечты сбудутся», — прочитал Акира про себя выписанные золотыми чернилами кандзи и не сдержал грустной усмешки. Чьи-то мечты, может, и сбудутся. Было бы чему сбываться.       Июль в Токио, как всегда, выдался жарким, дождливым и душным, и выглянувшее из-за облаков накануне Танабаты солнце окончательно превратило город в парилку-сауну. Влажная рубашка противно липла к телу, от кондиционера дуло, и черно-белая вязь камней на гобане плыла туманом перед уставшими глазами. Акира уже проиграл в первом круге основного турнира за Дзюдан, а потому не мог позволить себе второго поражения: в этом случае через год все придется начинать сначала. Ичириу-сэнсэй, сидящий напротив, выглядел не лучше, то и дело обмахиваясь веером, — видимо, весь поток холодного воздуха от кондиционера был направлен ровнехонько Акире в спину — и скрипел зубами, размышляя над ответным ходом под мерный писк турнирных часов. Черный камень наконец опустился рядом с территорией белых в центре. Ошибка. Акира, прищурившись, еще раз оглядел доску, подсчитывая очки: после следующего хода отрезанная от выхода на сторону группа в правом верхнем углу погибнет. И победа будет за ним. Он нырнул пальцами в чашу, полюбовался едва заметными полосками на отполированной белой поверхности и поставил камень на доску. Шестнадцать на семь. Выигрыш по сдаче.         — А ты с ним не церемонился, — довольно кивнул Хикару и разлегся на полу энгавы, наслаждаясь блаженной прохладой. Ветер играл с фиолетовым язычком фурина, и стеклянный колокольчик негромко звенел, раскачиваясь в проеме сёдзи, ведущих в сад; Акира, сразу по возвращении из академии го надевший любимую домашнюю юкату, потянулся, разминая затекшие мышцы, и начал неторопливо, один за другим, перекладывать камни с доски.         — Ты уже подписал тандзаку? Хикару приподнялся на локтях и теперь сверлил его своими невозможными глазами, похожими на два зеленых огонька.         — У меня даже бумаги для них нет.         — Купим. Можно, — его голос стал неожиданно серьезным, — можно их привязать в твоем саду? Бамбук снаружи мягко шелестел листьями; в последний раз, когда Акира привязывал на него разноцветные бумажки с пожеланиями, ему было четыре с половиной, и мама специально наклонила к нему один из тонких стволов, чтобы он смог до него дотянуться.       Когда солнце подкатилось к горизонту, Хикару вернулся с пакетом из ближайшего канцелярского магазина. Они в задумчивости сидели на крыльце у тропинки, обрывающейся у искусственного пруда с заросшими мхом камнями, пока на Токио спускались короткие летние сумерки; Хикару выхватил светло-сиреневую тандзаку и, что-то быстро написав на ней, уставился на него со смесью нетерпения и беспокойства в обычно горящем взгляде.         — Они когда-нибудь сбывались? Акира, едва успевший занести над бумагой руку, вскинул голову:         — Что?         — Те желания, которые ты записывал на Танабату. Они сбывались? Ему было четыре, когда он попросил у богов человека, с которым он мог бы играть в го всю свою жизнь.         — Да, — Акира кивнул. В саду тихо стрекотали цикады. — То единственное, которое я помню, самое важное — сбылось. Ему было почти двенадцать, когда в отцовский го-салон заявился шумный шестиклассник, не умеющий правильно держать камни. Семь лет на желание, загаданное седьмого июля. Как канонично.       Хикару привстал на цыпочки и крепко завязал нитку на тонком зеленом стволе. Акира завершил кандзи последним штрихом и повесил свою тандзаку рядом с его, и в этот момент почему-то захотелось зажмуриться. «Я хочу, чтобы Шиндо остался со мной навсегда».         — Тойя. Я знаю, что мы собирались на фестиваль, но… я задолжал тебе кое-что.         — Что же?         — Правду. Нормальные люди любовались фейерверками, чьи яркие вспышки одна за другой расцвечивали высокое летнее небо, и называли это зрелище лучшим воспоминанием юности. В воспоминаниях Акиры были безмолвных полчаса между одним домом и другим, скрипучие ступеньки, чужие слезы, падающие на старый гобан и пыльный пол полузаброшенного чердака, дрожащие руки Хикару, судорожно вцепившиеся в воротник его юкаты, и хриплый от рыданий голос в темноте, рассказывающий историю, в которую он не мог не поверить.         — Ты не виноват в том, что Сай исчез. И я счастлив играть в го именно с тобой. Я… счастлив, что ты сбылся. Хикару уткнулся ему в плечо, мокрой щекой мазнув по уху; вокруг него обвились тонкие руки, и Акира, наклонившись вперед, вернул неуклюжее объятие, слыша сквозь доносящиеся с улицы хлопки и свист рассыпающихся искр, как быстро-быстро, заполошно колотится его сердце.         — Спасибо за доверие, Шиндо, — шепнул он, неловко проведя ладонью по встрепанным волосам. За окном пролетела петарда, с треском врезавшаяся в ближайший фонарный столб.       Поезд стоял на станции почти пять минут, пока все пассажиры, делающие на ней пересадку, успели выйти из вагонов. Фукуяма. Интересно, там наконец повесили нормальный указатель, или люди все так же толпятся в переходе, пытаясь найти выход на платформу пригородных поездов? Акира вздохнул и закрыл глаза. Он был здесь два года назад. В первый и последний раз.       Хикару было слышно на весь пятый этаж Нихон Киин, а, как минимум, до четвертого и шестого долетало эхо; Акира, сделав отметку о результате матча, с опаской выглянул из-за угла, только чтобы увидеть его в окружении других молодых профессионалов.         — Да ладно, мы сто лет не собирались все вместе, — один из них, кажется, Вая, возбужденно размахивал руками. — И Исуми-сан второй дан получил, столько поводов сразу!         — Я же сказал, что не буду устраивать вечеринку на день рождения! Я вообще уезжаю! — выкрикнул Хикару и замер, когда Вая от него отшатнулся. — Извини. Я рад за Исуми-сана и уже поздравил его лично. Но в эти выходные мне нужно уехать. Это очень важно.         — Вот всегда ты так. Ставишь перед фактом, а объяснить — нет, это уже слишком для простых смертных, — Вая фыркнул, убрав телефон в карман. — Зажимаешь тусу, с тебя штрафная!         — Ладно, ладно. Идет. Саэки-сан, тогда будем у тебя?         — Как всегда. На связи, да? Хикару чуть повернул голову и наконец увидел Акиру; незаметно улыбнулся и произнес:         — Вы идите, у меня еще дела есть.         — Увидимся! Дождавшись, пока за ними закроются двери лифта, Акира сразу поинтересовался:         — Куда ты едешь? Улыбка на его лице стала немного грустной.         — На Инношиму. На все выходные. Поедешь со мной? В субботу у него было запланировано четыре урока в го-салоне, а в воскресенье ждало два часа китайского.         — Конечно. Конечно, поеду. Шиндо Акира никогда не мог отказать.       Электричка от Фукуямы до Ономичи ехала вальяжно и неторопливо, как автобус для обзорных экскурсий, со скрипом раскачивалась на рельсах, проплывая мимо крохотных станций за покрытым царапинами стеклом. Хикару заснул на соседнем, таком же продавленном сиденье, чуть не свалившись в проход, и Акира приобнял его за плечи; тот, сонно зевнув, улегся к нему на колени, подложив под голову рюкзак, и было так правильно запустить руку в жесткие волосы, топорщащиеся у него на макушке. С той июльской ночи они ни разу не говорили о Сае: Хикару молчал, решив, что и без того сказал достаточно, а спрашивать Акира не решался. Только вот…         — Мне жаль, что я не могу вас познакомить, — произнес он вдруг, пока шинкансен легкой серебряной птицей нес их навстречу южному солнцу.         — Да. Мне тоже. Окна гостиницы в Ономичи, где они должны были остановиться до утра воскресенья, выходили на паромный причал, а воздух терпко пах водорослями и морской солью. На ужин Хикару купил две бадьи лапши быстрого приготовления и, зачем-то, дорогущие шоколадные конфеты в обсыпке из матча: Акира помнил до сих пор, как они, сидя на его кровати напротив окна, пили чай из взятых из ванной прозрачных стаканов, потому что им в номер забыли принести кружки, и мелкая зеленая пудра от конфет липла к коже, окрашивая пальцы.       Там, где был Хикару, всегда были приключения. Он даже не старался — те каждый раз находили его сами, и Акира давным-давно принял этот факт как данность. Равно как и то, что они дважды сели не на тот паром и на первом из них случайно уплыли на Мукоджиму, — благо, ходил он трижды в час по расписанию, — пока работники паромной станции не подсказали, с какой платформы отходит нужный.       На Инношиме царила тишина. Не вязкая, давящая на уши ватной подушкой, а легкая, пронизанная прохладным бризом с моря, становящимся все слабее по мере того, как они углублялись в пересечение улиц, ведущих на другой конец острова к мемориалу Сюсаку. Сентябрьское солнце грело мягким обволакивающим теплом, а у Хикару, на поворотах то и дело сверяющегося с картой, уже через полчаса обгорел кончик носа. Они купили фруктовый лед в конбини на заправке, и Акира, не успевший его доесть до того, как он начал таять, не увидел, как отвалившийся от палочки кусок шлепнулся ровнехонько на новые светлые брюки. Заметил потом, случайно наткнувшись взглядом на расплывчатое розовато-красное пятно клубничного сока.         — Засунешь в стиралку — и порядок, — пожал плечами Хикару. И почесал обгоревший нос.       Дзиндзя, посвященная ками Кувахары Торадзиро, экспонаты мемориала, реконструированный дом мастера со старым гобаном посередине — все слилось в памяти в дрожащее зыбкое марево, пока Акира медленно поднимался по каменным ступенькам вслед за идущим впереди Хикару, чью светлую челку трепал поднявшийся ветер. Они всегда, с самой первой встречи бежали друг за другом. Чтобы сейчас можно было идти вперед вместе.       Хикару опустился на колени перед высокой стелой и вынул из кармана два камня для го: черный и белый; стоящий за его спиной Акира видел, как они соскользнули с его ладони в коробочку под постаментом, полную точно таких же камней вперемешку с мелкими монетками. Тот повернулся, протянул нетерпеливо руку — давай же! — и Акира отдал ему свои. Один из базальта, второй из хамагури. Антикварный комплект, подаренный в день, когда он впервые на равных обыграл отца… Ноги колол мелкий гравий; Хикару смотрел на покрытый трещинами камень с выбитыми на нем кандзи и едва заметно шевелил губами, словно хотел что-то сказать, но не был уверен, стоит ли произносить это вслух.         — Знаешь, я люблю тебя, Акира. Никогда никого так не любил, как тебя. Закатное солнце, садящееся за его спиной, вспыхнуло, запутавшись в вызолоченных волосах.       Акира прижал пальцы к губам, вспоминая, как они с Хикару неумело, по-детски неуклюже целовались на старой храмовой лестнице с осыпающимися ступеньками, над головой надсадно скрипели старые сосны, а где-то внизу, у подножия холма, шелестели колосьями заросли мискантуса. Они тогда пропустили последний обратный паром, закономерно опоздали на последний автобус и в итоге пошли пешком прямо по пустынной автомобильной дороге. На мосту между Инношимой и Мукоджимой свистел ветер, бросая в лицо клочья морской пены, на Мукоджиме они пару раз свернули не туда, пытаясь отыскать остановки автобуса, идущего к железнодорожной станции, потому что Хикару в темноте не понял, что держит карту вверх ногами, уставшие ноги ныли, а Акира, поймав одну мысль, вдруг рассмеялся, задыхаясь и ловя ртом воздух, как не смеялся до этого никогда раньше: заливисто и громко.         — Акира, ты чего? Он махнул рукой, продолжая с улыбкой смотреть на усыпанное звездами небо. На Танабату не принято поминать ушедших. На сюбун-но хи не признаются в любви. Но на то это и Шиндо Хикару, чтобы все было не как у людей.         — Извините, вы в порядке? Акира поднял голову, встретившись глазами с сидящей рядом женщиной, чье лицо выражало неподдельное участие.         — Конечно, — он попытался улыбнуться. По щекам покатились слезы.       Хикару всегда играл черными. Он шел впереди, делая зарубки на придорожных вехах, то и дело оборачивался, боясь, что забежал слишком далеко, а Акира всеми силами старался не сбавлять скорость, пусть и перегнать уже давно не было целью. В голове у Хикару царил сквозняк: осененный внезапной идеей, он развивал кипучую деятельность, таща за собой, как маленькая копия разрушительного торнадо, всех, кого мог подхватить вихрь, и Акира соврал бы, сказав, что от этого не в восторге. «Давай попробуем пожить вдвоем», — и Хикару уже раскладывает любимые толстовки на полках в его спальне в оставленном родителями доме. «Давай найдем собственное жилье», — и они как угорелые носятся по всем риэлторским конторам Токио, а пару месяцев спустя сидят по разные стороны гобана на полу пустого коридора небольшой, но уютной квартирки, которую можно назвать своей. «Давай всегда будем вместе», — жарко шепчет Хикару ему в губы, вжимая его в матрас своим телом; он вспоминает свою тандзаку в шумящих бамбуковых зарослях: сбудься, пожалуйста, сбудься. Акира, вытянувший в их партии-жизни белые камни, привык отвечать. Но не заметил, когда начал все воспринимать как должное.       Первая ссора, никак, точнее, почти никак не связанная с го, случилась в марте, когда они оба, то и дело сталкиваясь друг с другом в маленькой квартире, собирались на ежегодный праздник в Нихон Киин: читай, церемонию награждения профессионалов бывалых, церемонию вступления в стройные ряды академии профессионалов новых и церемонию торжества всеобщего хаоса после того, как по залу начинали разносить напитки. Хикару, имеющему дурную привычку одеваться черт-те как, уже не раз прилетало от главы администрации Сакамаки-сана за абсолютно непрофессиональный во всех смыслах внешний вид: ну кто еще, кроме него, мог заявиться на официальное мероприятие в рубашке, пиджаке и джинсах по причине того, что он забыл выстиранные брюки от костюма в стиральной машине и за час до выхода не успел высушить их феном? То-то и оно. В общем и целом, Акира решил проследить за процессом самостоятельно и специально подарил ему к новому темно-зеленому костюму, купить который Хикару в итоге он же и подбил, хороший галстук в той же цветовой гамме в дополнение к имеющимся у него рубашкам. Поэтому он едва не врезался лицом в открытую дверь ванной, увидев, что Хикару, насвистывая себе под нос, завязывает перед зеркалом коричневый галстук с узором из желтых улыбающихся рожиц.         — Ты серьезно собрался идти в этом? — Акира и сам чувствовал, что его голос сочится ядом, но ничего не мог с этим поделать.         — Да, а что не так? — он затянул узел потуже и расправил воротник. — Клево же смотрится.         — А где тот галстук, который я подбирал?         — Да дел его куда-то, не помню, где он валяется, — Хикару беспечно пожал плечами и вышел в коридор. — Черт, где эти гребаные туфли…         — На обувной полке, — на автомате ответил Акира. — Я специально купил тебе нормальный галстук, чтоб ты не позорился перед ассоциацией, а ты все равно надеваешь то, чему место на помойке! Хикару замер с ложкой для обуви в руке.         — Значит, моя серия в двадцать побед не позорит ассоциацию, а понравившийся мне галстук позорит? Серьезно?         — Есть определенные правила, и ты прекрасно о них знаешь.         — Я считаю их идиотскими. И следовать им не собираюсь. Злость внутри бурлила вровень с кратером вулкана, и Акира невольно сжал кулаки.         — Их придумали для того, чтобы держать людей в необходимых рамках. Поверить не могу, что мне приходится тебе это объяснять.         — Поверить не могу, что написанные каким-то придурком слова на бумажке значат для тебя больше, чем… а впрочем, неважно, — он повесил ложку на крючок и застегнул пуговицы; смайлик, чья ухмылка теперь смотрелась на редкость издевательски, скрылся под пиджаком. — Тот галстук я найду, он мне пригодится. На чьи-нибудь похороны.         — Я не виноват, что у тебя начисто отсутствует вкус! В конце концов, если все дело в несчастном галстуке, Хикару мог просто сказать, что тот ему не нравится, и они бы поменяли его на другой в том же самом магазине!         — Да, конечно, наличие или отсутствие вкуса — это же такой важный вопрос. Кстати говоря, — Хикару, подхватив рюкзак, перешагнул через порог и выплюнул: — Что-то не припомню, чтобы твой идеальный внешний вид помог тебе не провалить отборочные в лигу Мэйдзин в прошлом году. И хлопнул дверью, оставив его в одиночестве прежде, чем тот успел ему ответить.       Шинкансен влетел в тоннель, и на Акиру из стекла уставилось собственное нечеткое отражение: лицо бледное, под глазами синяки, да и на голове гнездо — собачьей пуходеркой не расчешешь. Идеальный внешний вид, да? Он со вздохом откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Конечно, Хикару тогда извинился. Почти сразу же, стоило Акире выйти из подъезда. Да и он сам, стоило прибыть на Ичигаю и показаться перед начальством, первым бросился защищать Хикару, которого уже заприметил Сакамаки-сан, явно собиравшийся прочитать очередную нотацию: нервный тик был налицо. Дурацкий вечер в итоге оказался не таким уж и плохим, — впрочем, пьяные громогласные монологи Зама-сэнсэя он еще долго не сможет забыть, — а осадок остался. И к нему, казалось, регулярно добавляется горечи.       Чем дольше они жили вместе, тем меньше времени проводили наедине: эту пугающую закономерность Акира заметил не сразу. Да, они оба поднимались в рейтинге все выше и выше, что сказывалось на серьезном уплотнении расписания, да, приходилось нагружать себя работой, потому что над выплачиваемой ассоциацией профессионалов зарплатой можно было разве что плакать, но Хикару хватался за все, о чем его просили. Провести сеанс одновременной игры со спонсорами какого-то несчастного фестиваля? Шиндо. Заменить Шиноду-сэнсэя на занятиях младшей группы инсеев? Шиндо. Прочитать цикл лекций для начинающих? Догадайтесь, кто. И на все вопросы Акиры, зачем ему все это надо, он отвечал только «мне хочется» и «так нужно».         — Ты словно выплачиваешь долги! — в сердцах однажды выпалил Акира и вздрогнул, увидев, как на секунду исказилось его лицо. В яблочко.         — Что такого в том, что я хочу помогать людям? — с тихой грустью во взгляде спросил в итоге Хикару. «То, что ты зачем-то стараешься вытравить из себя весь эгоизм, включая здоровый», — подумал он. Но не сказал.         — То, что при этом ты забываешь о себе. Хикару украдкой покосился на лежащий на столе веер, чья потускневшая кисточка свисала с края столешницы.         — Есть вещи, которые по определенным причинам мы больше не можем себе позволить. В такие моменты в нем звучала странная мудрость: как будто Сай, исчезнув из этого мира, невольно передал ему груз своей тысячелетней жизни. Как будто сбросил Хикару на плечи тяжеленный камень, который тот отныне был вынужден нести.         — И какова твоя причина? «Объясни мне. Я не понимаю». Он молча взял в руки веер, привычным движением пальцев погладив лакированные деревянные пластины.         — Прости, Акира. «Когда-нибудь, наверное, поймешь».       На пересадку с шинкансена на местную электричку у него было примерно двадцать минут — как раз, чтобы найти выход на нужную платформу да успеть купить в автомате бутылку холодного чая. Здесь было теплее, ощутимо теплее, чем в Токио, но Акира все равно продолжал кутаться в шарф, как если бы промозглая осенняя хмарь намертво въелась под кожу. Час с небольшим до станции Оита, пять минут между поездами, еще два с половиной часа от Оиты до Хюги вдоль восточного побережья Кюсю, где когда-то давно с песчаных отложений морского дна поднимали огромные белоснежные раковины хамагури, которые теперь можно было увидеть разве что в геологическом музее. Звонить Хикару он больше не пытался — не было смысла: на подобных мероприятиях телефон тот все равно отключал. Акира шагнул в вагон и рухнул на одно из свободных мест; измученный хроническим недосыпом организм буквально кричал о том, что весь путь до Оиты лучше проспать от первой до последней секунды, но сон не шел. Хикару раньше всегда много разговаривал. А Акира умудрился упустить момент, когда он начал молчать.       С друзьями Хикару Акира находился в состоянии вооруженного нейтралитета: они признавали существование друг друга, но общения по возможности избегали. Ради всеобщего же блага. Хикару не раз и не два звал его на дружеский турнир к Вае, на новоселье к Исуми-сану, на день рождения к Хонде-сану, но Акире в свое время хватило одного такого вечера, полного косых взглядов, чтобы понять, что с ними у него нет ни единой точки соприкосновения, кроме самого Хикару: даже го обсуждать с ними не хотелось, да и смысл, если все им сказанное автоматически воспринималось в штыки? А потом были одинокие вечера напротив экрана ноутбука, в которые Акира злился на весь белый свет в целом и на Хикару в частности. И временами на себя — за глупую иррациональную ревность, с которой не получалось бороться.         — Знаешь, там было весело, — сказал как-то Хикару, вернувшись за полночь после субботних посиделок у Саэки-сана. — Может…         — Я не настолько жажду общения с чужими людьми, спасибо, — оборвал его Акира до того, как он успел закончить свою мысль.         — Они не чужие, они мои друзья.         — Чужие — все, кроме нас двоих. Это он выдохнул Хикару на ухо, заключив его в крепкие объятия. Хикару только его. Всегда был. И всегда будет.       После третьей игры лиги Кисэй у Акиры была одна победа и два поражения: ровно на два поражения больше, чем нужно, пусть и призрачный шанс не вылететь обратно на отборочные все еще маячил где-то впереди. Весь Хоккайдо едва не утонул под августовским ливнем, обрушившимся на остров, будто на небе открылись шлюзы; водитель такси, везущий его в аэропорт, напряженно всматривался в серый асфальт дороги по ту сторону лобового стекла, которое дождь бомбардировал каплями, похожими на пули. Акира сидел на заднем сиденье, обняв руками сумку, и ждал, пока подействуют таблетки — голова с самого утра болела так сильно, как если бы в левый висок планомерно вбивали гвозди. Не то чтобы это было причиной, по которой он проиграл. О глупейшем просчете, стоившем ему шести очков, Акира вообще старался не думать, а единственное, о чем думал, это о том, как он доберется до дома сегодня вечером: к счастью, билет на утренний самолет удалось поменять без особых проблем. Спонтанное, внезапное решение. К черту.       Стоило ему открыть входную дверь, как его едва не снесло звуковой волной: из включенных на полную колонок орала музыка. На кухне, насколько оставшийся незамеченным Акира мог судить по открывшемуся из коридора виду, царил полнейший бардак, от плиты тянуло подгоревшей пиццей, коробки из-под которой валялись на полу, а в довершение картины посреди этого бедлама стоял его любимый гобан, за которым Хикару и Вая, судя по количеству камней на доске, как раз плавно перешли из тюбана в ёсэ.         — Какого… какого черта здесь происходит?! — во всю мощь голосовых связок выкрикнул Акира, стараясь переорать общий звуковой фон, громкость которого и без того превышала допустимые децибелы. Голос певицы визгливо оборвался, как лопнувшая гитарная струна; наступившая после отключения колонок тишина давила на уши плотной подушкой.         — Я думал, ты завтра днем вернешься, — растерянно улыбнулся Хикару. — Мы бы как раз закончили и… Акира буквально слышал упавшую в чашу его терпения последнюю каплю — и та с грохотом рухнула вниз, разлетевшись на мелкие кусочки.         — Да какая разница? Тебе не кажется, что если ты собрался приглашать кого-то домой, надо это было для начала со мной обсудить?         — Да ладно тебе, мы просто пришли поиграть после того, как академия на ночь закрылась. Мы бы к твоему приезду все убрали. Сейчас уберем, — он резво вскочил на ноги и, быстро оглядевшись по сторонам, схватил коробки и попытался упихать их в мусорное ведро.         — И я бы ничего не узнал, так? Вая и Исуми-сан, стоило отдать им должное, не вмешивались; в противном случае Акира за себя не ручался. Единственное, на что его еще хватило, так это на то, чтобы схватить Хикару за запястье и втолкнуть в спальню, закрыв за собой дверь.         — Если не спрашиваешь разрешения, то и отказа не получишь, — хмыкнул Хикару и тут же осекся, увидев выражение его лица; виновато затараторил: — Слушай, прости, ладно? Я хотел с ними пообщаться, не думал, что мы так засидимся, и вообще… Акира был сейчас в состоянии ощущать лишь два чувства. Первым была бесконечная усталость. Вторым — неконтролируемая злость.         — Может, скоро бездомных с улицы таскать домой начнешь? — едко процедил он. — Ты как никто знаешь, что я ненавижу, когда дома чужие, и мы с тобой это обсуждали, когда решили сюда переехать!         — Акира, они мне не чужие. Исуми-сан и Вая — дорогие мне друзья. Да, я был неправ, хорошо? Я должен был спросить. Но ты… ты сам мне написал, что проиграл матч, и я не хотел портить тебе настроение. Одна часть его хотела наплевать на все. Шагнуть навстречу. Уткнуться лбом в плечо, дождаться, пока вокруг сомкнутся объятием родные руки. А вторая слишком сильно ненавидела недомолвки и вранье.         — Какое мне дело до твоих друзей?! Они мне никто! И я не желаю видеть их в своем доме, понятно?! — рявкнул Акира гораздо громче, чем собирался изначально. Хикару отшатнулся, словно его ударили, и в этот момент ему стало стыдно. Но ведь он был прав, а Хикару — нет, так почему…         — Я пойду помогу им с уборкой, — ответил тот в итоге. — И… знаешь, я, наверное, переночую сегодня у предков. Голоса в прихожей стихли, оставив все ту же мертвую тишину; Акира прислонился спиной к стене и сполз на пол, уронив голову на сложенные на согнутых коленях руки. Он ведь был прав… Был же?       Электричку, направляющуюся в аэропорт Миядзаки, найти оказалось нетрудно, и вскоре измотанный долгой дорогой Акира уже безучастно смотрел в окно, машинально водя пальцем по стеклу. Го с раннего детства привило привычку просчитывать, планировать на сотню ходов вперед. Хикару привык задавать вопросы, а Акира — искать наилучший ответ. А теперь Хикару нажал на кнопку турнирных часов, посреди партии сказав «пас», и Акира остановился, будто врезавшись в раздвижные стеклянные двери, у которых вдруг не сработал датчик. Ему было страшно от мысли, что они могут больше никогда не открыться. И что виноват в этом только он сам.       Хюга встретила солнцем, запахом нагретой хвои и порывистым соленым ветром с моря: от станции его было не видно, но шум волн долетал сюда даже сквозь перестук колес поездов на железной дороге и негромкий гул проезжающих по улицам машин. Только оказавшись в вестибюле станции, Акира вспомнил, что понятия не имеет, где находится отель, в котором проводится фестиваль — лишь со слов Хикару помнил, что идти до него не больше десяти минут. К счастью, мероприятие считалось достаточно важным, чтобы на выходе стоял стенд с рекламными листовками, и он судорожно вцепился пальцами в сложенный гармошкой лист бумаги, на одной стороне которого была напечатана подробная карта. Акира шел не торопясь, то и дело сверяясь с указателями, пока не увидел растянутый над входом в гостиницу рекламный баннер. Он сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и зашел внутрь.       Несмотря на то, что количество участников явно перевалило за две сотни человек, здесь было тихо — только пищали время от времени поставленные на таймер часы да камни с негромким звенящим стуком ставились на старые доски. А на любительских го-фестивалях в Токио и Осаке посетителям редко давали играть дорогими антикварными комплектами — их и без того слишком мало. Сюда, в Хюгу, наверняка часть из них пришлось привозить …         — В том и смысл, Акира, — задумчиво протянул однажды Хикару, вместе с ним краем глаза наблюдая за младшими инсеями, которым впервые показали хранящиеся в Нихон Киин коллекционные гобаны и пожелтевшие от старости ракушечные камни. — Как можно раньше дать понять, что все составляющие го, будь то техника изготовления камней для игры или выбор лучшей древесины для досок, — сами по себе искусство. Как можно раньше дать возможность прикоснуться к нему.         — Да, — ответил он тогда, смотря, как девочка лет пяти с двумя торчащими хвостиками, сосредоточенно пыхтя, аккуратно протирает гобан тряпочкой от пыли. — Да. Так оно и есть. Хикару рассказывал, как радовался вместе с Саем, получив такую же от Шиноды-сэнсэя на церемонии зачисления в инсеи, а Акире в тот момент подумалось, что, по решению отца отказавшись от учебы в Нихон Киин, он упустил что-то очень важное.       Акира обошел почти весь зал, старательно давя внутри разрастающуюся панику: Хикару нигде не было видно, а при наборе номера все так же звучал автоответчик, — и чуть не споткнулся, заметив до боли знакомую светлую челку. Как четыре с лишним года назад на церемонии вручения сертификатов новым первым данам: стоило углядеть его в толпе, и Акира невольно остановился. Останавливался каждый чертов раз будто ради того, чтобы Хикару с ухмылкой показал язык, хлопнул его по плечу и убежал снова, бросив напоследок: «Тебе водить!» Чтобы он бросился вдогонку. Совсем как тем летом, когда в сети появился Сай, за считанные дни ставший легендой, и вновь одержал над ним победу. Стоило Хиросэ-сану сообщить, что он видел Хикару в интернет-кафе — и Акира рванул вперед что есть мочи, молясь всем богам, чтобы успеть. Успел — с разбегу, взятому с самого порога, по инерции едва не вмазаться в компьютерный стул, схватив Хикару за плечо и схлестнувшись своим яростно-ищущим взглядом с его — удивленным и испуганно-радостным. И сейчас, глядя на стоящего вполоборота Хикару, что-то активно обсуждающего с незнакомым пожилым мужчиной в темно-сером костюме, Акира отчаянно хотел поймать ту же дикую смесь испуга, удивления и радости, когда посмотрит ему в глаза.         — Хикару, — тихо позвал он, будучи уверенным, что его не услышат. Но тот вздрогнул и резко повернул голову, оборвав на середине то, что только что говорил.         — Акира… Акира, ты откуда здесь? Зачем ты… Его рука рефлекторно взлетела к волосам — он всегда ерошил их, когда нервничал… А нужные слова вдруг нашлись. И сорвались с языка.         — За тобой. Губы Хикару на доли секунды округлились удивленным «о»; его собеседник промокнул платком лысину и с поспешным «не буду вам мешать» испарился в неизвестном направлении.         — Хикару?         — Не здесь, — сказал тот наконец. И, крепко держа Акиру за руку, повел его к выходу.       Как только они оказались снаружи, Хикару чуть ослабил хватку; пальцы нерешительно пробежались по запястью, словно спрашивая разрешения.         — Почему ты не отвечал на звонки?! — брякнул Акира первое, что пришло в голову. Хикару чуть не подпрыгнул на месте, машинально отдернув руку.         — А ты мне звонил?         — Очевидно, да, раз я спрашиваю! Он похлопал себя по карманам в попытке определить, в какой из них сунул телефон, и в итоге выудил на свет божий потрепанную раскладушку со звенящим брелоком. Два камня. Черный и белый.         — Разряжен, — констатировал Хикару. — Странно, будильник утром сработал…         — Будильник и на выключенном, и на полностью разряженном телефоне срабатывает, гений. Выпалив эту тираду, он замолк и отвернулся в сторону; по правую руку уже клонился к закату желтый бок солнца, напоминая, что день ото дня ночи становятся длиннее. Хикару шел впереди, то и дело подбрасывая мобильник и вновь ловя его в раскрытую ладонь, а Акира следом. Не спрашивая, куда. Не спрашивая, зачем.       Беспокойное море в закатных лучах разливалось яркой синью, где-то вдалеке громко кричали чайки, в воздухе стоял запах нагретой хвои; Хикару замедлил шаг, с легкой улыбкой потянувшись к покрытой плоскими иголками ветке, свисающей над каменной лестницей, ведущей к стоящему прямо на побережье храму.         — Torreya nucifera, — пробормотал он, осторожно погладив округлую зеленую шишку подушечками пальцев. — Золотая кайя. Акира внимательнее присмотрелся к молодому деревцу с тонким стволом и разлапистыми ветками; может быть, через несколько сотен лет одному человеку уже не удастся его обхватить. Может быть, его крона успеет дорасти до самого неба. И может быть, когда оно засохнет, из его древесины сделают прекрасные гобаны, за которыми будут играть, как играл когда-то он сам, неуклюже ставя на доску округлые блестящие камушки. Мягкие на ощупь хвоинки щекотали кожу; узор годичных колец на отцовском гобане он выучил наизусть, а в природе не отличил бы кайю от тиса.         — Знаешь, тот человек, с которым я говорил, Маруяма-сэнсэй, — Хикару аккуратно одну за другой отцепил от ветки несколько шишек и убрал в нагрудный карман джинсовой куртки, — хочет открыть здесь музей го. Водить туда школьные экскурсии, показывать, как вытачивают и полируют камни из хамагури и базальта, а на доски наносят разметку лезвием катаны. Рассказывать об истории го с тех пор, как из Китая в Японию привезли первые комплекты для игры. Я хотел бы как-то помочь. В его глазах — танцующие солнечные зайчики, упрямые, как горящие бенгальские огни, с шипением сыплющие фонтанами искр. Акира чувствовал их и раньше — летящие всполохи пламени, похожие на маленькие колючие звезды; они были между ними всегда, с самой первой встречи, ток в оголенных проводах.       — Почему? Ветер с моря трепал волосы, отбрасывая их с лица.         — Что почему?         — Почему ты никогда не говорил со мной об этом? Если тебе это было так важно, если это то, что ты хотел сделать, почему… — Акира ударил ладонью по низким деревянным перилам, за которыми лениво накатывали на берег волны. — Почему это всегда звучало так, словно ты делаешь все, что только можно, на благо других, но никогда так, словно хочешь это для себя? «Потому что ты не желал слушать», — мысленно ответил он на собственный вопрос и едва не задохнулся от захлестнувшего его чувства вины.         — Прости меня, Хикару, я… — начал он, но закончить ему не дали.         — Потому что я уже терял близких из-за своего эгоизма и не хочу пережить это снова! — выкрикнул Хикару. — Я уже потерял Сая, я не могу потерять еще и тебя! «Я подумал, мы можем съездить вдвоем, что скажешь, Акира?» «Пойдем вместе, там будет весело!» «Приходи ко мне на занятия для начинающих, я даже разрешу тебе посмеяться над тем, как они решают цумэго, только не очень громко». «Это наша квартира, сегодня новоселье, так что доставай гобан, мы должны сыграть по партии в каждой комнате, начинаем с прихожей!» «Я люблю тебя, Акира. Никого так не любил, как тебя». По щекам заструились слезы, которые он даже не пытался остановить. Не ему называть Хикару идиотом. И не Хикару просить у него прощения.         — Я думал, что с ума сойду, если еще раз услышу «абонент недоступен», когда набираю твой номер, — яростно всхлипнул Акира, утирая рукавом пальто мокрые щеки. — У тебя выше крыши причин на меня злиться, потому что это я виноват в том, что не старался или старался недостаточно, но… я хочу, чтобы мы разговаривали. О чем угодно. О чем захочешь. Потому что я даже не помню, когда мы перестали нормально говорить.         — А я не хотел слышать, например, когда ты просил меня уйти пораньше или никого не приводить домой без твоего ведома, потому что ты здорово устаешь от людей, — ответил Хикару, и в его голосе сквозила та же боль и невысказанная горечь. — Мы скорее не говорить перестали, а пытаться друг друга понять.         — Придется учиться, да? Щеки коснулась теплая ладонь, и Акира резко втянул в себя воздух, как будто до этого момента не дышал вовсе.         — Не слишком высокая цена за возможность слушать твое ворчание по утрам. И, не успел он опомниться, как его губы накрыли губы Хикару — горячие, сухие, пахнущие морем, солнцем и ветром.       Под ногами шуршал гравий, вскоре сменившийся асфальтом; рекан, в котором остановился Хикару, оказался буквально в двух шагах от каменистого пляжа у храма.         — Я хотел, чтобы было слышно море, — негромко произнес он, одно за другим открывая окна. Молодой администратор за стойкой ресепшен не сказал ни слова, вписывая в бланк его имя и выдавая второй комплект ключей; только закрыв за собой дверь их номера, Акира понял, как сильно устал. Обувь, брошенная на татаки, пальто на вешалке рядом с потрепанной джинсовкой, брызги воды, попавшие на зеркало, едва заметная улыбка в отражении.         — Не смотри туда, Акира. Смотри на меня. Хикару обнял его со спины, зарылся носом в спутанные волосы.         — Всегда. Акира медленно расстегивал его рубашку, нетерпеливо дергая шершавую ткань каждый раз, когда мелкие пуговицы то и дело выскальзывали из пальцев; горячие руки Хикару под свитером сжались у него на поясе, медленно огладили спину.         — Я люблю тебя, — прошептал Акира ему на ухо, стягивая рубашку с его плеч — та комом упала на кафельный пол. Тугие струи воды дождем забарабанили из включенного душа. Высветленная челка Хикару потемнела, прилипла ко лбу, и Акира ласково зачесал ее назад, пробежавшись пальцами по намокшим волосам; хихикнул, когда Хикару щекотно потерся носом о щеку, провел губами по мочке уха, поцеловал в плечо, отфыркиваясь от воды, то и дело заливающей лицо.         — Закрой глаза, — попросил Акира и для верности прикрыл их ему ладонью. Подошел ближе, нырнув под теплый водопад, прижался всем телом, крепко обвив его руками.         — Я не исчезну, Хикару. Только если вместе с тобой. Прикосновения, невесомые, нежные; бешено бьющаяся на шее жилка под припухшими губами, мыльная пена, стекающая по коже, сбившееся одно на двоих дыхание, скользкий прохладный кафель под спиной, мокрые пряди волос, то и дело лезущие в лицо… Поцелуи, медленные, дразнящие, жадные — как давно они не занимались любовью вот так, не думая ни о чем, отдаваясь друг другу без остатка? Акира всхлипнул, врезавшись затылком в стену, когда Хикару сначала надавил ему на пах, размазывая выделившуюся смазку по головке члена, а потом опустился перед ним на колени, дразняще проведя языком по всей его длине, прежде чем обхватить его губами. Когда же Хикару, то и дело смаргивая попадающую в глаза воду, подхватил Акиру под бедра и поднял, вцепившись зубами в кожу под выступающей ключицей, у того перед глазами все поплыло до разноцветных звездочек, осколками разбитого калейдоскопа сыплющихся вниз. Акира лишь сильнее обвил его ногами, почувствовав ласкающие его изнутри пальцы, судорожно втянул воздух в легкие — и не надышаться, даже ловя слетающее с его губ хриплое рваное дыхание. Тело, успевшее отвыкнуть от подобных упражнений, отозвалось на вторжение сладкой тянущей болью; «быстрее!» — хотелось крикнуть в голос, но слова им были уже не нужны. Хикару впился поцелуем ему в шею, толкаясь резче, сильнее, то полностью выскальзывая из него, то вбиваясь до конца, кончиком члена каждый раз доставая глубже и глубже, чтобы, дойдя до пика, поймать Акиру в дрожащие объятия и, опустившись перед ним на колени, теплым душем смыть с его живота вязкие белесые капли.       Они расстелили футон прямо у балкона, выходящего к морю, чьи волны, казалось, размыли горизонт низких облаков. Хикару, что-то негромко напевая себе под нос, подушечками пальцев чертил у него на спине причудливые узоры, а Акира, прижавшись щекой к подушке, смотрел на колышущиеся полупрозрачные занавески, ощущая разливающуюся по телу приятную усталость.         — Спорим, я завтра сыграю больше учебных партий, чем ты? — не удержался он.         — Неужели? — Хикару легко поцеловал его между лопаток. — И что стоит на кону в этот раз?         — Как всегда. Желание. Сколько ты мне уже должен?         — Меньше, чем ты думаешь!         — Эй! Вызов был принят. Акира, устроив голову у него на плече, с улыбкой слушал, как Хикару говорит о том, что на завтрашнем фестивале запросто сведет к ничьей десять игр одновременно, что после местной коллекции раковин никогда в жизни не будет есть хамагури и что по прибытии в Токио надо непременно купить большой цветочный горшок и посадить туда семена кайи из сорванных с дерева шишек. На продуваемом пляже у синтоистского храма догорал костер; сосновые ветки потрескивали в язычках пламени, а ветер разбрасывал снопы золотистых искр, похожих на падающие с неба звезды.