Сонечка, детка

Мирон умудряется бесить, даже когда просто стоит в прихожей, сложив руки на груди и подпирая плечом стену, и смотрит, как Слава разувается. Пока Слава возится со шнурками, его прожигает этот снисходительный взгляд сверху вниз. К счастью, рэпер Гнойный — та еще каланча, дядя, достань воробушка, поэтому, когда он выпрямляется, Окси приходится вздернуть подбородок, чтобы продолжить смотреть Славе в лицо. Чтобы ничем не выдать своего раздражения, Слава нацепляет на себя лучшую из своих ухмылок, прямо как на баттле, всем своим видом говоря: можешь сколько угодно корчить из себя неприступность, делать вид, что не понимаешь, какого черта Слава КПСС делает у тебя в прихожей, будто не сам скинул короткую смс: «Приезжай», — я прочитал, что ты за человек, на раз-два. — Мирон Федоров здесь проживает? — спрашивает Слава. — Он заказывал поебаться, я курьер. Из напускной ухмылка Славы становится искренней: он видит, как под кожей Мирона ходят желваки — Окси злится. — Какой же ты клоун, — Мирон качает головой, на которой отросло несколько миллиметров щетины, наверно, скоро опять башку побреет. Он прерывает зрительный контакт, разворачивается, идет по коридору, заходит в одну из комнат, и Слава, замешкавшись немного, следует за ним. В квартире у Мирона чисто, светлые стены, светлая мебель, ничего общего с хатой Вани, и немного похоже то ли на какое-то официальное заведение, то ли на больницу. Сходство с больницей усиливается, когда Слава заходит в комнату, и видит, что Мирон стягивает с себя толстовку, будто перед врачом раздевается. Слава подскакивает к нему, хватает за ее край, мешая, берет Окси за руку. — Какого хера? — спрашивает Мирон, недовольно хмурясь. — Ты куда-то торопишься? У нас вся ночь впереди, — говорит Слава. — Я предполагал, что мы по-быстрому перепихнемся, и ты свалишь еще до закрытия метро. — Нет, — говорит Слава со смешком, — я останусь на всю ночь, а утром напеку тебе оладий. — Хватит превращать это в подобие отношений, ты здесь только для того, чтобы потрахаться, — раздраженно говорит Мирон. Он пререкается со Славой, но руку не отнимает, и вторая рука Славы по-прежнему держит его за край толстовки. Слава подносит кисть Мирона к лицу, прикладывается губами к середине татуировки с колесом, коротко лижет кожу. Мирон шумно втягивает воздух через нос, ноздри раздуваются. — Пиздец у тебя носяра, — говорит Слава, — мне кажется, я бы мог тебя в ноздрю трахнуть. Мирон смотрит на него обиженно и недоумевающе, а потом вдруг начинает ржать: — Как ты там выражаешься? Ну ты и кукуха, Машнов. — Без ума от любви к тебе! — бодро отвечает Слава, запуская руку ему под толстовку. Пальцами он проводит по позвоночнику — Окси стоило бы получше питаться, чего он тощий такой, — растопыривает пятерню и давит ей посередине спины Окси, заставляя податься навстречу. Он ссутуливается, наклоняется, чтобы уменьшить разницу в росте, и целует Мирона в уголок губ. Мирон не подается навстречу поцелую, не пытается на него ответить, и Слава отстраняется. — Ну почему ты такой вредный, Окси? — спрашивает Слава с самым горестным выражением лица. — Потому что ты такой тупой, — отвечает Мирон и сам тянется, чтобы поцеловать Славу. Слава не впервые в этой квартире и в этой ситуации, но, блин, это же Мирон, с ним каждый раз что-то новенькое, Слава, наверно, не увидел еще и десятой части всех граней Мирона, а он, как полагается настоящему фанату и настоящему хейтеру, хочет знать все. В первый его приезд Слава был растерян, не знал, как себя вести, куда класть руки, что делать — ну уж извините, он никогда не интересовался еблей с мужиками, и сам не знал, почему ответил на смс от Мирона и почему согласился. Тогда у них даже до секса с проникновением не дошло, все закончилось парой заходов взаимных оскорблений и взаимной дрочки. Мирон, видимо, приглядывался и, приглядевшись, в последующие разы допустил Славу до императорского тела по полной программе, и в рот взял, и в жопу дал, и от Славы ничего подобного в ответ не требовал. Разорвав поцелуй, Слава тянется к Мироновой шее, обводит языком числа на ней, легко прикусывает. — Мы договаривались, никаких засосов, — напоминает Мирон, тяжело дыша, и тянется к Славиной шее сам. Шея, как Слава успел выяснить, одна из эрогенных зон Окси, да к тому же на самого Славика она оказывает поистине гипнотический эффект, особенно когда торчит из воротников Мироновых балахонов, такая тощая и нелепая опора для бритой башки, полной всякой шизы и заебов. При ее виде Славе очень хочется пометить Окси, например, так наставить на нем засосов по всему телу, чтоб читалось «собственность Валентина Дядьки», но раз нельзя, то нельзя, что поделать. Он, впрочем, никаких запретов не высказывал, и поэтому каждый раз выходит в таких отметинах, будто на него напала банда вампиров-эротоманов. Вот и сейчас Мирон так присасывается к его шее, что оторвать не представляется возможным. Слава шарит руками под его толстовкой, тянет ее вверх, и Мирон, отодвигаясь от него, недовольно спрашивает: — И зачем было мешать мне раздеться? — Потому что я люблю раздевать тебя сам, — просто говорит Слава. — После прошлого раза мне пришлось рубашку выкинуть, пуговицы с мясом выдрал, раздевальщик. — Это была твоя ошибка в выборе одежды, — улыбается Слава, — ты ее учел и в этот раз подготовился получше. Не помню, впрочем, чтобы ты жаловался. Мирон усмехается: — Я тогда ходить не мог, какое там жаловаться. — Я тебе что-то повредил? — Слава чувствует беспокойство, не хотелось бы выяснить, что пока он пребывал в уверенности, что охуенно потрахался, Мирон лечил порванную задницу. — Нет, — отвечает Мирон. — Типа, ты так хорошо трахаешься, что потом ноги превращаются в кисель, и я не могу ходить. Слава, расплываясь в довольной улыбке, все-таки вытряхивает его из толстовки, и после снова целует его. Его руки оказываются на заднице Мирона, лапают его через спортивные штаны, и Мирон, жарко выдыхая, подается навстречу Славе, трется членом о его бедро. У него уже стоит, да и сам Слава быстро заводится от Мирона — не потому что он педик, а потому что, блин, покажите человека, у которого не встанет на Окси. — На хуй это, — говорит Мирон, расстегивая штаны Славы, — раздевайся и в кровать. — Гандоны и смазка? — спрашивает Слава. Мирон кивает головой в сторону кровати: на тумбочке у изголовья стоит банка со смазкой, лежит пачка презервативов. Слава умиляется — Мирон готовился, ответственный такой — и чмокает Мирона в бритую макушку. Мирон отстраняется, стаскивает с себя штаны вместе с бельем, кидает их в изножье кровати, забирается на нее, снимает носки, бросает на пол. Пока Слава раздевается, Мирон смотрит на него из-под полуприкрытых век. Взгляд прямо-таки препарирует: вот Славик, вот его дурацкая стрижка, которая никак не отрастет, вот его монобровь, вот его типичное славянское ебало, вот ссутуленные плечи, вот его длинные грабли, вот живот, который превратится в пивное брюшко, если Слава не ограничит потребление алкоголя, вот длинные тощие ноги — привет, панч про беременную цаплю. Лучше не думать о том, что там видит Мирон, а то можно потерять и уверенность в себе, и стояк. Слава через свою волшебную фанатскую призму, встроенную прямо в глаза, видит на кровати все, что он только мог хотеть — Оксимирона, и Слава одержим им настолько, что мог бы написать несколько рифмованных строк с восхвалениями даже волосам на его руках. — Быстрей давай, — недовольно говорит император рэпа. Слава забирается на кровать, упирается руками в матрас за плечами Мирона, нависая над ним. — Тебе нужно сделать больше татуировок, — вдруг говорит Слава. — Зачем? — спрашивает Мирон, вскидывая бровь. Мирон берет его за член, проводит рукой вверх-вниз, выбивая из головы у Славы все мысли, так что раскрыть мысль оказывается трудновато: — Они тебе пиздец идут, сделаешь на теле, и буду их вылизывать. — Может, мне соски еще проколоть? — спрашивает Мирон, медленно лаская член Славы. Слава не может удержать короткого жалобного воя, представив на секундочку, как он зажимает зубами колечко пирсинга, вставленное в сосок, тянет его, и как от этого меняется в лице Мирон. — Язык себе проколи, — говорит Слава, в свою очередь берется за член Мирона, обводит большим пальцем головку. — Говорят, ощущения интересные, когда тебе отсасывает человек с пирсой в языке. А еще станешь таким же шепелявым, как я. — Слав, я тебе твой рот пиздливый в следующий раз скотчем заклею, — обещает Мирон. — Лишь бы не членом пасть Гнойному затыкал, — говорит Слава. Не то чтобы он был принципиально против того, чтобы отсосать Мирону, но не может не подразниться — он-то уже освоил все дырки Окси. Мирон убирает руку со Славиного члена, чтобы взять его за мошонку: — Гнойный, ты напрасно шутишь с человеком, который может тебе яйца оторвать. — Прости, — говорит Слава, надеясь, что это звучит искренне. Он со своей любовью к подъебам часто бесит Мирона, но надеется, что он не вызывает такого раздражения, что будет проще вышвырнуть его, чем терпеть. Он отстраняется, тянется к тумбочке за презервативами, вскрывает упаковку, раскатывает резинку по члену. Мирон тем временем пытается устроиться удобнее, подсовывает подушку под плечи, раздвигает ноги и сгибает их в коленях — честное слово, Слава мог бы подрочить и спустить просто так, даже не притрагиваясь к Окси, так что ему срочно приходится представить себе Букера, чтоб не кончить раньше времени. — Трахни меня, Сонечка, — говорит Мирон, ехидно улыбаясь. — Вообще-то это пиздец заводит, — сообщает ему Слава севшим голосом. Он выдавливает смазку на пальцы, опускает руку, размазывая смазку между ягодиц, просовывает в Окси сперва один палец, потом два. Мирон тугой, но не зажатый, принимает его легко. Слава раздвигает пальцы, Мирон стонет: — Давай уже скорее. — Подожди, — просит Слава, торопливо добавляет смазки, вставляет в Мирона три пальца. Мирон хватает его за руку, тянет на себя, просит уже серьезно, задыхаясь, глядя своими огромными невозможными глазами: — Трахни меня, Сонечка. — Ты что творишь, сука? — спрашивает Слава. Вопрос риторический, конечно, Мирон просто издевается над Славочкиными нездоровыми увлечениями лысыми жидами-рэперами. На хуй все, он попытался растянуть прелюдию, попытался как следует смазать Мирона, но возможно, им следовало начать трахаться, как кроликам, прямо в прихожей на обувной полке. Слава заставляет Мирона развести колени шире, приподнять задницу, приставляет головку члена к анусу. Головка проскальзывает внутрь легко, Слава замирает, давая привыкнуть, но Мирон обхватывает Славу ногами, пришпоривает пятками: двигайся, Машнов, и Слава входит в него по самый корень. Мирон стонет — музыка для Славиных ушей лучше любого хопчика. Честное слово, если бы на записи Горгорода Мирон целый час стонал в микрофон, у Славы не было бы никаких претензий к альбому. — Сонечка, детка, — говорит Мирон, — двигайся. От этого стонет уже Слава — как же все-таки охуенно звучит, почему в прошлые разы не было таких разговоров, Мирону нужно чаще так говорить — и начинает двигаться, с ходу берет высокий темп, втрахивает Окси в матрас. Мирон цепляется за его плечи, сжимает ноги на Славиных боках, Слава не удивится, если у него после этого найдут пару трещин в ребрах. Мирон просовывает руку между их телами, зажимает свой член в кулаке, лаская себя в такт толчкам. Слава думает, что с его стороны очень эгоистично не подрочить Мирону, но одной рукой он, скорее всего, не удержит свой вес и просто свалится на Мирона. — Извини, — говорит Слава, задыхаясь, — ты слишком горячий, меня надолго не хватит. — Будешь должен мне еще один раунд, — с какой-то злостью говорит Мирон, ускоряя движения руки на члене. — Я здесь до утра, — напоминает Слава, ускоряясь следом. Несмотря на Славино предупреждение, первым спускает Окси, пачкая спермой себя и Славу. Он стонет на грани хрипа, сжимается на Славином члене, и Славе достаточно еще нескольких движений, чтобы кончить следом. Руки все-таки подводят Славу, он наваливается на Мирона и лежит на нем какое-то время, не вынимая из него член, пока Мирон не начинает пихаться. — Слезь нахер, — требует Окси. Слава медленно вынимает из него член, снимает резинку, завязывает и бросает на пол. — Не раскидывай гандоны, — ворчит Мирон. Он откуда-то извлекает сигареты, прикуривает, затягивается, выпускает облако дыма в сторону Славы. Слава берет его за запястье, подносит руку с сигаретой к своему лицу и затягивается сам. Мирон смотрит на него, хмурясь, но ничего не говорит. Слава кончиками пальцев стирает с себя сперму Мирона, пока та не подсохла. — Вытрешь о простыню — убью тебя, — обещает Мирон. — Не надо, — говорит Слава и сует пальцы в рот, облизывая. Делает он это абсолютно не эротично и не провокационно, так, будто накладывал сметану на драники, испачкал пальцы, а к раковине идти руки мыть лень. Мирон шумно выдыхает: — Может, и мне поможешь? — спрашивает он хрипло, показывая взглядом на свой живот. Слава проглатывает сперму — ну, не крем-брюле, конечно, но ничего ужасного. — Может и помогу, — говорит он, наклоняясь к животу Мирона. — Давай, Сонь, — говорит Окси и кладет руку Славе на затылок, чуть не заставляя Славу уткнуться носом в кончу. Слава начисто вылизывает его живот, и пока он это делает, у Окси снова встает. — Может, и в рот возьмешь? — спрашивает Мирон. Судя по его тону, он ни на чем не настаивает, так просто интересуется без особой надежды. Вероятно, Мирон не дает себе ни на минуту забыть, что он тут трахается с мужиком, который всю свою жизнь считал себя гетеросексуальным. Славе даже становится немножко жалко его. И себя тоже — ему же еще бог весть сколько времени придется доказывать Мирону, что он сделал открытие относительно своей сексуальной ориентации — он оксисексуал. — Соня Мармеладова отсосет за мармеладку, — говорит Слава, наклоняясь над членом Мирона и обдавая его дыханием, а после берет головку в рот. Он слышит удивленный возглас Мирона, поднимает на него глаза. Окси гладит его по щеке, криво улыбается: — Сонечка, детка. Слава берет член глубже в рот и обещает себе, что ради этого «Сонечка, детка» он научится и глубокой глотке, и в жопу даст, и даже убить кого-нибудь готов. Где-то над его головой Окси бормочет: — Много сомнений, Мирон, эй! Кто любит пенисы в рот? Гей! Слава выпускает член изо рта и хохочет.