Не конец

Муду чуть развела в стороны мандибулы и издала звук, похожий на стрекот земных цикад. Она использовала этот жест не для устрашения — напугать десантника довольно трудно, что было всем хорошо известно, — но для выражения крайнего неудовольствия. — Не кипятись, — ответила Олька и, не удержавшись, подмигнула, чтобы еще чуть-чуть ее позлить. — Это просто игра. Муду покачала головой, проклацала в ответ что-то невразумительное и явно нецензурное. Потом она раздраженно бросила свои карты на стол рубашкой вверх. Двойка, валет, король и семерка разных мастей. В покере Муду ужасно не везло, как и еще в десятке карточных игр, которым Олька пыталась ее научить за все те недели, что они провели на корабле. — Победила. Опять. Довольна? Муду хорошо знала русский, поскольку прожила на базе «Архангельск» большую часть сознательной жизни, но говорила только короткими фразами. Виной всему была неверно установленная голосовая коробка. Поговаривали, что именно из-за плохой речи Муду так и не взяли в десантники. Олька же считала, что в десантники она не попала по другой причине: десять лет назад — как раз тогда, когда Муду подавала заявление в Академию, — на одной из планет в системе Альфа Центавры произошла кошмарная катастрофа, унесшая жизни тысячи людей. Ответственность взяла на себя группа радикально настроенных «муравьев»… Проще говоря, десять лет назад инсектоид в новом наборе Академии мог привлечь ненужное внимание к и без того не безгрешной деятельности десантников. Никто из руководства не пошел на такой риск, бюджет на исследование пригодных для терраформирования планет и так урезался каждый квартал. — Ну, поиграли и хватит, — Олька зевнула и потянулась. — Может, взглянем, как дела с показателями? Конечно, мы только вчера проверяли, но мне по-прежнему не нравится, что количество расходуемой антиматерии растет быстрее, чем обычно. — Это плохо, ты права. Проверить надо. Десантника из Муду не вышло, зато получился первоклассный пилот — повезло, что у «летчиков» с набором было не так строго. Олька даже жалела, что во время их совместного полета Муду не могла показать ей ни одного из своих легендарных трюков — летели по прямому безопасному коридору, как не раз летали до них, как не раз будут летать после. Да и на их развалюхе было особенно не повыплясывать вокруг да около астероидов, как Ольке и Муду бы того не хотелось. В кабине пилота двое умещались с большим трудом, даже несмотря на то, что Олька была довольно миниатюрной, а Муду из-за пережитой в детстве муравьиной оспы едва достигла отметки в сто семьдесят пять сантиметров — грани нормы для взрослых инсектоидов. — Разгерметизацию бы в корабль тому, кто спроектировал это ведро, — пропыхтела Олька, устроившись, наконец, на небольшом пятачке глянцевого пола. — «На нашем корабле можно с комфортом разместить до четырех человек», ага, как же. В плечо ей пренеприятно уткнулся край неработающей панели связи, которая вышла из строя почти в самом начале полета. Панель так и не удалось починить, да и снять — тоже. Муду неловко заерзала на своем кресле, хотя умом наверняка понимала, что Ольке едва ли понравилось бы ее место — кресла кораблей третьего поколения обладали ограниченной памятью и были способны подстроиться под физические параметры одного лишь пилота. — Готова? — Да, запускай, — ответила Олька. Муду пробежалась всеми шестью пальцами по мерцающим кнопкам, и по черному экрану полетела вязь из символов, которые спустя несколько секунд выстроились в две фразы. Бортовой компьютер тут же продублировал их вслух низким женским голосом: — Добрый условный день! Пожалуйста, идентифицируйте себя. Муду переливчато застрекотала. — Добро пожаловать, Мудуаррукаяй, пилот второго класса, — ответил компьютер. Однажды Олька спросила Муду, что значило ее полное имя. Она ответила расплывчато, что-то о долинах своей родной планеты и о временах, когда на их фиолетовом небе не было армады человеческих кораблей. О временах и долинах, которые сама Муду уже не застала. Ольке тогда почему-то стало очень стыдно. Не за себя, за кого-то другого, кому пришла в голову идея поработить мирную расу. — Смотри, — Муду ткнула пальцем в ту часть экрана, где отображалось количество топлива. — Вчера было больше. Больше ведь? Я вижу верно? — Гораздо больше, — тихо ответила Олька, чувствуя неприятный холодок внизу живота. — Нам с тобой еще три десятых парсека лететь на этой рухляди. Но, если верить цифрам... — Мы не долетим. Мы застрянем, — голосовая коробка плохо передавала эмоции, но последовавший за этим едва слышный стрекот Олька расшифровала для себя, как страх. Да, куда страшнее было не сгореть в атмосфере из-за ошибки в расчетах, не взорваться из-за неполадок с двигателем, не быть сожранным представителем фауны или флоры новой планеты, не погибнуть во время какой-нибудь техногенной катастрофы, но остаться дрифтовать по космосу. Без топлива, с ограниченными запасами еды и воды. Со знанием, возведенным в абсолют, что рядом будут проноситься звездолеты, глухие к просьбам о помощи — даже если бы связь еще работала, сигналы от дрифтующих кораблей блокировали сразу по всем каналам, включая личные, как только поступал особый код, который пилоты должны были выслать на базу. Если бы они застряли где-нибудь поближе к базе, их бы, может, и вытащили, но расчеты были неутешительны — никто не станет рисковать еще одной командой, чтобы вызволить кораблик, застывший в двух десятых парсека от базы. Сколько раз Олька, слыша равнодушное «Обнаружена антропогенная преграда, поправка курса» от бортового компьютера, содрогалась всем телом. Сколько раз капитаны, под управлением которых она летала, объявляли минуту молчания. Таковы были правила, которые всякий солдат — а десантники и пилоты именно ими и были — обязан был чтить, не задавая вопросов и не подвергая их содержание сомнению. Только теперь Олька четко видела, что правила были далеко не идеальными, видела, что многих мертвых ее товарищей можно было спасти, что, может быть, их самих... Вскочив, Олька выбежала из кабины пилота. Край злосчастной панели на прощание здорово оцарапал ей спину, слишком легко прорезав ткань ее формы. — Капитан, — Муду догнала ее уже у двери в каюту. — Ты в порядке? Страх нагонял Ольку, приговаривая: «Больше тебе от меня не спрятаться». — Какой же я капитан, — отмахнулась она, даже не обернувшись. — Не корабль у меня, а хлам. Даже команды нет. Полетела собирать, а тут!.. — Ты в порядке? — повторила Муду настойчиво. — У тебя кровь. Я обработаю. — Потом, — Олька, наконец, обернулась и заставила себя улыбнуться. — Прости, что сорвалась, это было очень непрофессионально и эгоистично. В конце концов, мы обе теперь застряли. — Ничего, понимаю, — Муду наклонила голову в сторону и осторожно потерла подбородок Ольки «мизинцем» левой руки. — С тобой... Застревать лучше. Не так страшно. Такое прикосновение считалось у инсектоидов крайним проявлением уважения и любви, и Олька не могла не оценить этот жест. — Не отчаивайся пока, мы что-нибудь придумаем, обязательно, — она в ответ положила ладонь Муду на плечо — чуть больше, чем ей было обычно дозволено делать. — Это еще не конец. — Не конец, — эхом повторила Муду, наверное, не особенно веря этим словам. Ощущение чужого тепла рядом успокаивало и почему-то напоминало о доме — том самом доме, который Олька никогда не видела своими глазами — о голубом небе с пышными облаками, сочной зеленой траве и высоких домах, что пытались дотянуться до звезд, не покидая земли. Страх уходил. — Спой мне, а? — тихо попросила Олька. Муду чуть развела мандибулы в стороны и издала звук, ни на что не похожий — во всяком случае, вряд на Земле водились существа, способные издавать такой нежный стрекот. Олька слушала. Муду пела. Корабль продолжал лететь вперед по коридору в никуда.