Катарсис

Мало кто может себе представить, как тяжко, будучи когда-то предводителем вольных разбойников, потом оказаться среди музейных экспонатов. Аттила представлял это себе очень даже хорошо. Будь его воля, он бы показал всем в этом музее, кто он такой! Но увы: трое сторожей настроены серьёзно и могут за непослушание сделать больно. Очень больно. Будь проклята навеки та волшебная сила, которая оживляет гуннов каждую ночь — и при этом заставляет их чувствовать боль и страх. Причём гораздо, гораздо острее, чем при жизни. Аттила временами думал, что вот-вот свихнётся. Но однажды всё изменилось. Пришёл новенький сторож. Уй, смешной! Обычного человеческого языка — ни бельмеса не понимает: только хлопает глазами, как баран. И пугается всего, особенно если побежать за ним с громким рыком. Ребята бегают — развлекаются. Новенький, правда, интересные фокусы может показывать, но это быстро надоедает. А вот его забавный страх — нет. И то, как он глазами хлопает, когда с ним говоришь. Вправду ведь ничего не понимает, ха-ха! Но однажды новенький выскочил на балкон не один, а вместе со своим мальчишкой — сыном, что ли? — и еще с каким-то непонятным сопляком: увешанным цацками и в короне. — Золото, — выдохнул один из ребят, как только увидел. У него на это издавна был хороший нюх. — Вперёд! — взревел Аттила. Вся банда с гиканьем понеслась к добыче. А новенький с мальчишкой и сопляком почему-то побежали навстречу. Аттила нёсся во главе. И орать начал уже на бегу: — Да я вас сейчас на части порву!.. Не поймут, конечно, ничего, как всегда. Но хоть испугаются: будет смешно. Опять же — золото! Они с новеньким столкнулись нос к носу: Аттила всё орал, но теперь сторож почему-то не пугался. И тоже вопил во всю глотку. Он, вождь гуннов, даже оторопел на секунду. Но тут сопляк в короне что-то сказал новенькому, а затем спокойно сложил руки в приветствии — и произнёс на чистом гуннском: — Мы пришли с миром. А вы? Аттила захлебнулся яростью: — Да я порву тут вас всех!.. Коронованное чучело явно намеревалось испортить всё удовольствие. Для начала оно перевело новенькому про «порву». А тот неожиданно заговорил в ответ на своём языке. Про что именно он рассказывал — Аттила не понимал, а разряженный сопляк почему-то не спешил переводить. Но при этом что-то переворачивалось внутри так, что в горле вставал непривычный ком, и накатывали воспоминания: шатёр, гулкий ветер за непрочной стенкой, вой волков, надвигающаяся темень... И папы до сих пор нет: он обещал матери «К вечеру жди с добычей», и мать ушла в степь — встречать, потому что вечер давно миновал, наступила ночь, и так страшно одному в шатре, когда непонятно, кто так воет за стенкой — зверь или ветер?.. Аттила подавился криком, внезапно всхлипнул — и разрыдался прямо на груди у сторожа. Тут сторож в ответ запел что-то — так похожее на колыбельную, которую давным-давно пела мать, и звёзды виднелись за пологом шатра, и было так уютно под тёплой шкурой, и не нужно было никого рвать на части. Это было такое странное, незнакомое чувство, что Аттила потом глубоко дышал, испытывая невероятное облегчение, и думал: неизвестно, как насчёт увешанного побрякушками пугала в короне, но вот новенький сторож — точно волшебник. Аттила даже сумел произнести его имя на их варварском языке: Ларри Дэйли. И теперь будет вечным его слугой и другом. И вся его банда тоже, разумеется.