Депривация (сенсорная)

Михаил хватает Алекса за шкирку, как нашкодившего котенка, расправляет крылья, отталкивается от земли и взлетает. Алекс сопротивляется, дергает руками и ногами, пытаясь извернуться, уйти от неприятного прикосновения. Но когда он перестает чувствовать почву под ногами, когда видит, что они уже достаточно высоко, чтобы можно было упасть и остаться целым, то затихает. Михаил летит быстро. Слишком быстро. Быстрее, чем Алексу когда-либо доводилось передвигаться. Быстрее, чем на мотоцикле. Без шлема. Резкие порывы ветра бьют в лицо с такой частотой и силой, что невозможно дышать. Легкие жжет, и Алекс заслоняется ладонью, чтобы хотя бы создать иллюзию защиты. В лицо летит мелкий сор, впивается в кожу тонкими острыми иглами, заставляя отворачиваться, прятать глаза. Свист разрезаемого крыльями воздуха оглушает, и в какой-то момент Алекс понимает, что не слышит почти ничего. Он бы крикнул: «Эй, полегче, не мешок с дерьмом несешь!» — но все еще не может нормально дышать, только хватает губами воздух, будучи не в силах пропихнуть его дальше рта. Желудок подскакивает к самому горлу, внутри все переворачивается несколько раз, когда они с Михаилом проносятся через подобие воздушных ям. Алекс чувствует, что он не просто боится, что он в панике. В панике от того, какой он беспомощный, от того, что Михаил прямо сейчас имеет над ним безграничную власть. Если треснет форменная броня, за которую держится Михаил, Алекс — покойник. Броня сшита на совесть, она не трещит. А Алекс кожей ощущает стальную хватку Михаила, пока сам болтается в воздухе тряпичной куклой. Жар, исходящий от чужой руки, кажется, способен испепелить, и, борясь с головокружением и жжением в груди от нехватки воздуха, Алекс невольно думает, что сейчас точно сгорит. Он сглатывает и сглатывает, но во рту совсем пересохло, отчего Алексу кажется, будто он только что закусил стеклом. Больно открыть глаза. Больно вдохнуть. Больно ушам. Стук собственного сердца доносится как через слой ваты. От холода Алекс не чувствует ни рук, ни ног. Только спину покалывает там, где в непосредственной близости от нее находится рука Михаила. Весь полет занимает не больше пары минут, но Алексу кажется, что вечность прошла с той секунды, когда они взмыли ввысь. Михаилу плевать, что Алекс пережил, пока они поднимались. Он вталкивает его в окно Стратосферы и отпускает. Алекс не может удержаться на подкашивающихся ногах, падает, лишенный единственной поддержки, потерянный в пространстве и захлебнувшийся разом нахлынувшими, смешанными, спутанными ощущениями. У Михаила жесткая кровать, устланная мягкими подушками и покрывалами. Алекс приземляется в их гору и все никак не может прийти в себя. — Гавриил знает о тебе, — Михаил вовсе не выглядит пролетевшим огромное расстояние за короткий промежуток времени, он выглядит так, будто все это время стоял и смотрел, как Алекс бежит кросс. — Что он знает? Что у меня есть татуировки? — Алексу нужно время, чтобы отдышаться. Ощущение упорядоченной реальности возвращается постепенно. — Он сильнее, чем ты думаешь. Ты в опасности, Алекс, ты его цель. Сначала он может только дышать, поэтому жадно то хватает воздух ртом, то втягивает носом до тех пор, пока легкие не перестают гореть. Должно быть, он выглядит жалко, но ему все равно. Потом он наконец может видеть, и то, что он видит, приводит его в бешенство. Михаил смотрит на Алекса, как на вещь, на собственность и, вместе с тем, жалкий кусок хлама. И Алекс блефует. — Но я же Избранный, так? — Алекс с трудом поднимается, все еще сбивчиво дыша, и подходит к Михаилу вплотную. Чтобы посмотреть ему в глаза, приходится поднять голову, отчего взгляд сразу теряет половину своей суровости, но Алекс надеется, что его голос звучит достаточно зло, что Михаил услышит в нем ненависть и раздражение. — И если я тот, кому суждено спасти человечество, значит, я должен быть чертовски сильным, верно? Если я хочу объединить всех людей, я должен убивать таких ангелов, как ты. Последнее слово он буквально выплевывает Михаилу в лицо, но тот остается все таким же беспристрастным и холодным. Равнодушным. Словно слова Алекса вовсе не задевают его, словно Михаилу безразлично, что говорит ему вещь. Алекс сдается, позволяя гневу взять верх над собой. — Я не враг тебе. — Я так не думал, когда ты бил меня плетью! — шипит Алекс, отступая от Михаила и глядя на него, как на предателя. — Теперь все иначе, — Михаил все еще выглядит так, словно происходящее его совсем не трогает. — Ты должен доверять мне. — Доверять тебе? С чего бы мне делать это? Все, что ты мне говорил, было ложью! Я расшифровал одну татуировку вчера, — Алекс в ярости, потому что Михаил вдруг проявляет заинтересованность, приподнимает брови и весь обращается в слух. — Там говорится: «Опасайся самых близких». Так что держись от меня подальше, Михаил. Тебе ясно? Алекс уходит на нетвердых ногах, едва не запнувшись о ступеньку постамента и свесившееся с кровати покрывало. Он ждет, что Михаил скажет ему что-нибудь, догонит, схватит за руку, на худой конец прикажет остаться, но Михаил неподвижен и непривычно тих, словно ему действительно все равно. Дожидаясь лифта, чтобы убраться из Стратосферы, Алекс думает, что за пару минут полета Михаил смог полностью лишить его возможности видеть, слышать, дышать, двигаться, но он не смог заставить Алекса перестать чувствовать, испытывать эмоции, пусть и отрицательные. Алекс думает, что это не худший вариант, ведь с Михаилом все совсем наоборот. Его депривация касается лишь его холодной и пустой души. Раньше Алекс верил, что под слоем напускного равнодушия и толстой коркой льда скрывается горячее сердце и ранимая душа. Теперь он понимает, что ошибался. Когда двери закрываются перед ним, а лифт начинает опускаться, отчего желудок снова непроизвольно подскакивает к горлу, вызывая легкий приступ тошноты, Алекс думает только о том, что больше не позволит Михаилу приблизиться к себе ни на шаг, и даже не подозревает еще, что на самом деле уже готов позволить ему намного, намного больше.