Огни квартала удовольствий

Квартал удовольствий сиял сотнями фонарей. Золотые, оранжевые, красные — их свет манил, обещая любые наслаждения, какие только можно вообразить. И мужчины летели в квартал, словно мотыльки на огонь… Сурадж тряхнул головой, удивляясь, откуда ему пришла на ум такая метафора. Опаляющие крылья мотыльки? Вот ведь глупость! В квартал удовольствий приходили, чтобы приятно провести время. Наверное, из-за волнения в голову лезет всякая чушь. У Сураджа был повод волноваться, ведь сегодня он посетит квартал удовольствий впервые, чтобы стать настоящим мужчиной. Нет, конечно, официально он уже мужчина. Недавно прошел обряд посвящения, после которого Сурадж получил право носить оружие и сидеть за одним столом с воинами, а не с детьми. Но на самом деле настоящим мужчиной можно стать, только познав женщину. По крайней мере, так говорили все: и отец, и дядя, и двоюродные братья. Не просто обжиматься со служанками в саду, как делал Сурадж раньше, а пройти до конца. Это было сродни еще одному обряду, гораздо более таинственному и захватывающему, чем скучные хождения вокруг огня во время посвящения в воины. При мысли о том, что его ждет, Сураджа охватывала дрожь предвкушения. Начинало казаться, что паланкин движется ужасно медленно. Хотелось прикрикнуть на носильщиков, чтобы шагали быстрее. Но Сурадж старался сдерживаться, ведь нетерпение проявляют только зеленые юнцы. Несмотря на все старания Сураджа выглядеть невозмутимо, дядя, похоже, заметил его волнение. Понимающе усмехнулся. — Переживаешь, что ничего не получится? Даже не думай об этом. Здешние красавицы сами учат всем премудростям мира наслаждений таких юношей, как ты. Я договорился, что сегодня ночью с тобой будет сама Парвати. Дядя мечтательно вздохнул. — О, Парвати… Чудесный цветок. Самый ароматный из всех здешних цветов. Она не только прекрасна лицом, а еще и прелестно танцует. Слова дяди не успокоили Сураджа, скорее, заставили волноваться еще сильнее. Его будет обслуживать лучшая куртизанка квартала! А вдруг в самый ответственный момент его мужское естество откажется ему подчиняться? Или он как-то еще опозорится перед этой пока незнакомой Парвати? Пусть она и не будет над ним смеяться, потому что ей заплачены большие деньги, но наверняка потом расскажет подружкам о неловком юноше, который не смог… Голос дяди вырвал его из водоворота панических мыслей. — Вот мы и на месте! Слуги опустили паланкин точно напротив крыльца красивого здания с резными колоннами. Сурадж выбрался на улицу и, подавляя желание побежать, степенно поднялся по ступенькам следом за дядей. За дверями их встретила тучная женщина в расшитом золотом покрывале - видимо, хозяйка заведения. Она рассыпалась в льстивых приветствиях, вызвавших у Сураджа только брезгливое раздражение. Хотя дядя перекинулся с ней парой шуток и даже игриво ущипнул за щеку. Наконец с приветствиями было покончено и хозяйка провела гостей в главный зал. С тихим шуршанием раздвинулись занавеси из бисерных нитей, открыв взору Сураджа чудесный мир. Свет, отражаясь от множества хрустальных кристаллов в люстрах, дробился на разноцветные брызги. Взлетали крыльями полупрозрачные занавеси, приоткрывая рисунки на стенах, от которых загорались щеки и хотелось то ли зажмуриться, то ли смотреть во все глаза. В углу несколько музыкантов наигрывали простую мелодию. Ударами сердца стучал барабан, пели флейты. Но центр зала с пятиконечной звездой был пуст. Нигде не было видно ни одной прекрасной танцовщицы. — Они скоро появятся, юный господин, — ответила на немой вопрос Сураджа хозяйка. — Пока располагайтесь здесь. Она широким жестом обвела устланные парчовыми покрывалами диваны для гостей. Дядя тут же вальяжно развалился на одном из них, положив под голову стопку подушек. Сурадж сел и сплел пальцы, чувствуя, как от нетерпения его начинает бить дрожь. Вдруг музыка стала громче, барабаны торжественно загрохотали, надрывно вскрикнули флейты. И на вершине лестницы, ведущей со второго этажа, появилась женская фигура, закутанная в покрывало. Она начала медленно спускаться по ступеням, плавно покачивая бедрами. Точно не шла, а плыла. Как завороженный, Сурадж уставился на нее. Взгляд цеплялся за каждую мелочь. Рисунок алой краской на тонких пальцах. Браслеты, унизывающие хрупкое запястье. Маленькие ступни, мелькающие под подолом длинной юбки. — О, это Парвати! — восхищенно выдохнул дядя. — Узнаю ее ножки! Едва Парвати достигла последней ступени лестницы, как в зал с двух сторон хлынули другие женщины. Но Сурадж едва обратил на них внимание. Его взгляд был прикован к Парвати. Начался танец, и оказалось, что дядя преуменьшал, говоря, что она чудесно танцует. Она танцевала восхитительно - наверное, так могли двигаться только богини. Изящная и легкая, как лань. Гибкая и быстрая, как кобра. Ее танец завораживал. Звон ее браслетов отдавался во всем существе Сураджа. Все громче звучала музыка. Все быстрее и быстрее кружилась Парвати. В миг, когда мелодия достигла пика, она скинула покрывало. У Сураджа дыхание застряло в горле. Но не потому, что Парвати была прекрасна. Хотя да, она была красива. Белая кожа. Тонкий нос с едва заметной горбинкой. Пухлые, чувственные губы. И большие глаза необыкновенного зеленого цвета. Все фамильные черты семьи Мукхерджи. Пожалуй, если бы не цвет глаз, Сурадж бы еще засомневался. Но в этих краях зеленые глаза — большая редкость, признак того, что в жилах его семьи течет кровь великих воинов с севера. Глядя на Парвати, Сурадж будто видел свою прабабку, сошедшую с портрета, который висел в галерее фамильного особняка. На несколько секунд (а может быть, часов?) в голове стало пусто-пусто. Сурадж просто смотрел, как Парвати извивается, прогибаясь в спине и взмахивая руками. А затем в голове Сураджа будто что-то взорвалось. Сразу тысячи мыслей закружились, как стая испуганных птиц. Но главная их них была: кто? Кто отец Парвати? На вид ей было не больше двадцати лет. Дед погиб на войне тридцать лет назад. Других сыновей, кроме отца Сураджа, у него не было. Значит… Лицо Парвати, так жутко похожее на его собственное, начало двоиться в глазах, а потом разлетелось на множество осколков. Сураджу стало так противно и гадко, что к горлу подкатила тошнота. Он знал, что отец бывает в квартале удовольствий. Но тогда это выглядело естественно. Мужчина имеет право на удовлетворение своих желаний. Ведь он — мужчина. Теперь же отец казался Сураджу отвратительным. И дядя! Он так расписывал Парвати, получается, он с ней спал! Да и он сам разве лучше? Как он мечтал о первой ночи с женщиной? И вот теперь его единокровная сестра танцует перед ним непристойные танцы, пытаясь соблазнить. Сурадж сглотнул слюну. Теперь вместо жара по телу разливался мертвецкий холод. Когда Парвати в танце приблизилась к нему, он схватил ее за запястье. Сладко улыбнувшись, она прошептала: — Как вы нетерпеливы, господин. От ее улыбки Сураджа снова замутило, но он заставил себя встать и провел Парвати к зеркалу, висевшему на одной из стен. — Что ты видишь? — спросил он бесцветным голосом. Парвати рассмеялась бархатистым грудным смехом. — Вижу очень серьезного, но красивого господина. — А я вижу свою сестру. Улыбка исчезла с лица Парвати. Сурадж не смог понять всех чувств, отразившихся в ее глазах. Но там точно была надежда. И ненависть. Жгучая ненависть. Затем вернулась улыбка. Еще более сладкая, чем раньше. Но теперь за сладостью притаился яд. Приподнявшись на цыпочки, Парвати выдохнула Сураджу в ухо: — Если господину угодно назвать меня сестрой, то сегодня ночью я буду его ласковой сестричкой. Лицо Сураджа в зеркале так перекосило, что он стал похож на статую демона в храме. К ним, точно пантера, охотящаяся в джунглях, подкралась хозяйка. — Мой господин, вы уже хотите подняться в верхние комнаты и предаться любовным утехам? Тогда позвольте мне… — Я хочу отвезти Парвати ко мне домой. — Собственный голос показался Сураджу чужим. — Сколько это будет стоить? Хозяйка начала было возражать. Но деньги могли решить любые проблемы. Чтобы умастить ее, Сураджу пришлось отдать все, что у него было с собой, и еще прибавить свой браслет с изумрудами. Благо дядя, уже успевший напиться, едва соображал, что происходит, и не мог его остановить. За все время торга Парвати не проронила ни слова. Ее лицо застыло, словно маска. Молчала она и по пути к паланкину в сопровождении двух дюжих слуг из борделя, которых отправила с ними хозяйка. Сурадж тоже ничего не говорил. Просто не знал, что сказать. Прости? Я не знал? Мне жаль? Глупо, все так глупо. Долгое время тишину в паланкине нарушал только храп уснувшего дяди. Наконец Парвати спросила: — И что же вы намерены делать, брат мой? В ее устах слово «брат» звучало как ругательство. — Я собираюсь представить тебя отцу, — твердо произнес Сурадж. Снова повисло молчание. Парвати смотрела сквозь занавески на улицу. Там мелькали кроваво-красные огни квартала удовольствий. — Мама рассказывала, что мой отец был из благородной семьи, — нараспев, точно рассказывала древнюю легенду, произнесла Парвати. — Но так говорят всем детям, родившимся в борделе. И каждый ребенок мечтает, что за ним однажды приедет отец на белом коне с золотой сбруей, посадит к себе в седло, увезет в свой прекрасный дворец, где они будут жить долго и счастливо… Снова тишина, душная, как воздух в жаркой ночи. Когда они добрались до особняка, луна уже прошла половину своего небесного пути. Но Сурадж знал, что отец еще работает в своем кабинете — в окне за занавесками был виден свет. Он провел Парвати прямо туда, не обращая внимания на удивленные вопросы слуг, распахнул дверь и остановился прямо перед столом отца, крепко держа Парвати за руку. Отец поднял взгляд от бумаг. Его зеленые глаза казались двумя изумрудами: такими же холодными, с колкими гранями, о которые можно пораниться. — Что случилось, сын? Оказавшись под тяжелым взглядом отца, Сурадж, как обычно, почувствовал себя нашкодившим ребенком. Он растерял всю свою решительность, сгорбился. — Кто эта девушка? Но второй вопрос разозлил Сураджа, а злость вернула уверенность в себе. — Кто?! А вы разве не видите?! Отец откинулся в кресле и, сложив пальцы домиком, вопросительно выгнул бровь. Сурадж вскипел. — Разве не видите, что у нас с ней одно лицо?! Я встретил ее в квартале удовольствий и… — Решил привести в этот дом, чтобы оскорбить меня и моих предков? — громыхнул отец. — Чтобы ты заглянул в глаза своей дочери! — Сурадж выпустил руку Парвати и сжал кулаки. — Все мои дочери давно спят! Немедленно уведи отсюда эту грязную девицу, иначе… — Значит, когда вы развлекались с ее матерью, она была не грязная, а теперь вдруг стала грязной?! Грязный тут вы, отец! Вы должны просить у Парвати прощения и умолять ее остаться жить в нашем доме… Его прервала пощечина. Отец ударил сильно, наотмашь. Сураджу показалось, что у него едва не сломалась шея. — Еще одно слово - и вместе с ней слуги выкинут из дома тебя, — прошипел отец. — Дочь блудницы никогда не будет жить в этом доме. Убирайся, мерзавка! — Я и не хочу жить в этом доме. — Голос Парвати прозвучал хлестко, как удар бича. — Он как фрукт у хитрого торговца: с виду красивый, а внутри — гнилой. Забавно, что в этом ваш большой особняк схож с борделем. Там тоже все очень красиво, кругом дорогие ткани и позолота, но за ними прячется грязь. Она рассмеялась жутким каркающим смехом. И, сделав пару шагов, перегнулась через стол так, чтобы смотреть отцу прямо в лицо. — Я просто хотела взглянуть на вас и сказать: приходите к нам в дом удовольствий в любое время, я обслужу вас лично… папа. С этими словами она ушла, и звон браслетов сопровождал ее невидимым шлейфом. Отец нахмурился, и у Сураджа вспыхнула надежда, что он устыдится и вернет Парвати. — Проклятые шлюхи, — проворчал отец, будто разговаривая сам с собой. — Стоило бы велеть слугам всыпать ей как следует палками, да лучше оставить все как есть, не то еще все вскроется и будет скандал… Но до чего наглая девка! И ты, Сурадж! Как ты посмел так со мной разговаривать? Но последние слова он произносил уже в спину Сураджа, который бежал по лестнице вниз. Он нагнал Парвати у самых ворот. Схватил ее за край накидки, останавливая. — Подожди! Что бы ни говорил отец, ты моя сестра по крови. Я не позволю тебе и дальше… Он проглотил слова «ублажать сластолюбцев» и сказал: — ...Жить в том ужасном месте. Я как-нибудь выпрошу у отца денег и выкуплю тебя… — И что потом? — Голос Парвати больше не сочился ядом, в нем была лишь серая туманная печаль. — Ты ведь не сможешь поселить меня в вашем доме, не сможешь при всех назвать сестрой. Сурадж растерялся, мысли в голове путались. — Тогда… тогда я куплю тебе дом в городе! Парвати горько усмехнулась. — Чтобы каждый день меня окружало презрение людей, которые вскоре узнают, что я блудница? Или, того хуже, решат, что мы состоим в греховной кровосмесительной связи? — Ты сможешь жить в другом месте, — предложил Сурадж, уже чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. Он так хотел помочь Парвати, но не знал, как это сделать, чтобы его самого не выгнали из дома. Парвати покачала головой. — Одинокая женщина всегда будет вызывать подозрение и осуждение. Если она вдова, то почему не пошла вслед за мужем или хотя бы не отправилась в дом вдов? Если она так и не вышла замуж, то почему не живет с родственниками? Куда бы я ни пошла — везде меня будут сопровождать злобные шепотки, плевки и ненавидящие взгляды. У меня одна дорога — назад к огням квартала удовольствий. Парвати высвободила накидку из ослабевших пальцев Сураджа и шагнула в темноту. Величественная и гордая. Богиня. Сурадж беспомощно смотрел ей вслед. Хотел было позвать слуг с паланкином, но вспомнил, что за воротами Парвати ждут телохранители, которые будут следить, чтобы никто не причинил ей вреда. Ведь она — ценный товар. Сурадж кристально ясно осознал, что он — трус. Ему не хватило смелости пойти против отца и настоять на том, чтобы Парвати взяли в семью. В противном случае он мог бы уйти из дома, выкрасть сестру из борделя, и они жили бы вместе. Пусть бедно, зато достойно. Но он испугался. Он мог только стоять и смотреть ей вслед. Отец в ту ночь не меньше часа выговаривал Сураджу за его непочтительность, заканчивая каждую фразу ударом трости по спине. Потом еще долго Сурадж мог спать только на боку. Через два дня, видимо опасаясь новых выходок, отец отправил Сураджа к дальним родственникам в столицу, которые устроили его на службу при дворе. Он вернулся в родной город только через десять лет, когда умер отец. Теперь Сурадж был главой семьи и мог сам принимать решения. Он сразу же поехал в квартал удовольствий, но Парвати там уже не было. По словам хозяйки борделя, она умерла от какой-то болезни, подхваченной от одного из посетителей. Больше Сурадж никогда не посещал кварталы удовольствий.