Досчитай до пяти

      Ной давно не считает себя ребенком, но всё ещё не может спать один во время дождя. То время, что он провёл в поисках мемуаров Ванитаса, далось довольно тяжело.       В дождливые ночи Ной если и спит, то немного.       В дождливые ночи ему всегда снится Луи.       И даже если верить, что он приходит с помощью, чтобы дать Ною знать, что тот не один, дождь трансформирует эти попытки в кошмары, в которых Луи задает ему тысячу вопросов. После них Ной просыпается в холодном поту. Попытки поспать ещё немного успехом не кончаются. Луи никогда не оставляет его до тех пор, пока не кончается дождь. Всё это сводит с ума, и Ной не может так спать.       Об стекло окна стучит дождь, но слышно его отдалённо, — голос Луи до сих пор отдаётся в сознании Ноя эхом. На завтра многое запланировано, а незапланированного — ещё больше, и если Ной не поспит хотя бы чуть-чуть, работоспособного вампира из него никак не выйдет.       Но сам он поспать не сможет, как бы усиленно ни кутался в одеяло. Оно не сможет согреть так, как нужно.       Ной косится на дверь. Комната Ванитаса недалеко, всего в нескольких метрах от его собственной, и…       Резким движением Ной отбрасывает тёплое одеяло и садится. После постели всему телу становится холодно, Ной ёжится. Он встает, чуть не спотыкается и прямо в пижаме выходит в коридор. Ступни шлепают по деревянному полу. Раз, два, три... Ной останавливается и стучит в дверь. Ответа не следует, и он стучит снова. В итоге будит какую-то даму, краснеет до кончиков ушей и извиняется, извиняется, извиняется. Проходит ещё несколько попыток, прежде чем, стоя перед очередной дверью, Ной решает: «Стучаться больше не буду».       В скрипе двери он слышит упрек: «невоспитанный кровосос». Быть может. Но он больше не разбудит никого зазря.       Ванитаса будить не нужно — он не спит. Сидит на подоконнике, одетый в парадную одежду, и смотрит на ночной, такой ненавистный дождь. Он оборачивается на скрип двери:       — Ной?       — Ванитас.       Ной замирает в дверном проёме. Все логичные оправдания, что он придумывал больше часа, вмиг выветриваются. В голове только распрекрасное «ничего» собственной персоной.       Ной говорит:       — Не спишь.       — Не торчи в дверях. Пришел сказать что-то важное?       Ной входит. В этот раз дверь выдает краткое: «болвана кусок». В голове крутятся фразы о том, что Ною снился Луи, но о таком можно рассказать только Доминик. И она поймёт, пустит к себе, не станет, как если сказать такое Ванитасу, заливаться громким смехом, что разбудит всех соседей, невзирая на стены.       «Но Доми здесь нет, — думает Ной. — В этом вся проблема».       — Ничего? — спрашивает Ванитас.       — Ничего.       — Тогда почему пришёл в такое время? — у Ванитаса лицо, говорящее: «вытворять непотребства и странности — моя обязанность. Наглец!» Ной проходит и садится на идеально застеленную кровать, которой Ванитас этим вечером не касался.       Играть в молчанку не любит никто из них. Но Ной молчит, а Ванитас переспрашивать не хочет. Было бы зачем — сам ведь догадывается. И соскакивает с подоконника, подходит, садится сзади Ноя. К нему спиной.       Ной думает, что сидеть рядом с Ванитасом сродни первым признакам болезни. Ты чувствуешь себя здоровым и полным сил, но в один прекрасный момент тело атакует жар, и ты не можешь ничего сделать. Только у Ноя, правда, признаки далеко не первые.       Ванитас усмехается и проигрывает в молчанку:       — Мне уже восемнадцать, — говорит он и потягивается, зевает. — Но я люблю считалочки.       — Хочешь рассказать мне? — Ной опускает локти на колени и саркастично поднимает бровь.       — Почти, — отвечает Ванитас.       Он делает паузу. Маленькая-маленькая молчанка.       — Один, — говорит, наконец. — Посчитай со мной.       Эта ситуация по-детски смешна. Как смешно и по-детски выглядит Ной, пришедший к Ванитасу за невозможностью уснуть самостоятельно.       Но почему никто не смеется?       Ванитас ждёт.       — Два? — тихо произносит Ной.       — Два — докторов не принято считать идиотами.       — Три, — говорит Ной и легко улыбается. Ванитас мстит ему за недавние слова, когда Ной обозвал его. Но это было заслуженно, честное слово!       — Три — даже если они ведут себя неподобающе.       У Ванитаса нет чувства рифмы, ритма и что там ещё нужно. Бедная Жанна, если он решит слагать о ней стихи.       Когда Ной вспоминает о Жанне, в груди дёргает.       — Четыре.       — Четыре — досчитай до пяти.       Они будто считают овечек. Клонит в сон. Ной говорит число и слушает, как сзади него возится Ванитас. Это продолжается какое-то время, а потом Ванитас двигается к Ною ближе, и кровать проседает под ними сильнее.       — Пять.       На «пять» Ванитас обнимает Ноя, на его руках нет перчаток. Ной едва не роняет локти с колен. Теперь ему не до сна и не до смеха. Сердце трепещет, и это не жар, это — лихорадка.       «Мне был бы абсолютно неинтересен человек, способный влюбиться в меня» — говорил Ванитас. Может быть, всё дело в том, что Ной — вампир?       Они сидят так меньше минуты, но Ною хватает, чтобы забыться, опомниться и снова забыться.       — Как я и думал, — произносит губами Ванитас, улыбается и кивает.       — Ты выдумал её, — говорит Ной. Он имеет в виду считалку.       — Какая разница? — Ванитас отстраняется. Конечно, выдумал, не стоило даже спрашивать. — Ложись. Я посплю с тобой.       Он встает и — если верить шуршанию ткани — раздевается.       Ной сводит брови вместе, медлит несколько секунд, а потом ложится под чужое одеяло. Не сейчас думать о причинах сделанного, не сейчас о них говорить. До утра осталось несколько часов, и им обоим нужно поспать. В конце концов, он для этого и пришёл.       Но уснуть удаётся с трудом. Частично из-за мыслей, а частично от того, что Ной чувствует, как Ванитас дышит, даже когда они лежат спиной к спине.       Все часы сна пролетают, как одна единственная секунда. Из Ванитаса отличный будильник:       — Я больше не буду спать с тобой!       Из Ноя, впрочем, тоже. Иначе бы Ванитас не оказался на полу.