Награда за труды

Из множества наук, которые положено знать герцогу Орифлама, труднее всего Луке даётся арифметика. Он не может сосредоточиться, мысли против воли возвращаются к забредшей на территорию замка кошке, которую Лука назвал Матильдой и не успел покормить, потому что пришли щебечущие о своём служанки и забрали заниматься учёбой. Они говорят, что знают, как лучше для наследника престола, и заставляют есть овощи, которые Лука терпеть не может, но возразить не смеет, ведь иначе они — сплетницы и ябеды с тихими подобострастными голосами — обо всём расскажут дяде, он расстроится и даже, может быть, накажет племянника. Поэтому Лука слушается. Слушается и кушает мерзкие овощи, на время забывает о кошке и терпеливо корпит над примерами и задачами. Цифры и буквы плывут перед глазами, выстраиваясь в сложные для детского мозга, которому думать бы о приключениях и весёлых играх, формулы. Лука верит, что если он попадёт в Ад, то там его до скончания веков заставят заниматься арифметикой под неусыпным наблюдением мадам Лепаж — тонкой строгой женщины среднего возраста, затянутой в старомодное чёрное платье, делающее её похожей на пиявку. От насмешливого хоровода символов тоскливый взгляд юного герцога Орифлама скользит к окну, за которым разливается золотистый закат, так напоминающий глаза Жанны — такой же тёплый и ласковый, благородно-светлый, невинный почти. Мадам Лепаж выразительно покашливает, неодобрительно, въедливо смотрит на воспитанника и как бы невзначай замечает: — Господин Рутвен говорил, что нынешним вечером будет не занят. Лука вздрагивает от неожиданности, а потом словно расцветает, счастливо улыбается, выпрямляется и расправляет плечи. Такая перемена кажется необычной, но гувернантка, уже знающая его вдоль и поперёк, не удивляется ни тому, что в его глазах на мгновение вспыхнула искра упрямства, ни робкой просьбе ещё раз объяснить решение, до этого повторённое дважды и, увы, не усвоенное. Внезапно пробудившееся от унылой спячки трудолюбие Лукиуса легко понять: лорд Рутвен уделяет не так много времени своему племяннику, и оттого каждое такое проявление участия сродни чуду для доверчивого мальчика, который видит в дяде поистине сильного, мудрого и начитанного вампира и стремится быть таким, как он. А потому Орифлама внимательно слушает, ловит взглядом жесты своей строгой наставницы, впитывая, словно губка, слова, позволяющие понять мир формул и знаков, выхолощенную вселенную чёткости, железобетонных правил, аксиом и теорем, нагромождений чисел, которые, оказывается, так интересно сокращать и смотреть, как действие за действием расплетается гордиев узел примера, что слишком прочен для меча, а значит, придётся кропотливо и трепетно решать и распутывать его. Вечер прокрадывается в комнату медленными, тихими шагами, щедро расплёскивая по гобеленам на стенах и шёлковым обоям мазки лучистого, сияющего золота, подкрашивая тени в густой синеватый цвет. Замок живёт своей жизнью, звонят колокола в церквушке поблизости, холодный ветер, предвещающий скорое наступление осени, относит чистый звук вдаль, и вновь наступает умиротворяющая тишина. — Мадам, я всё решил, — Лука наконец отрывается от тетради, в которой мелким убористым почерком написано решение, и подвигает её к гувернантке, которая, щурясь, как будто плохо видит, пробегает взглядом по строчкам и удовлетворённо покачивает головой. — Вы запомнили объяснение? — спрашивает Лепаж, и Лука отвечает положительно, думая, что теперь ему все нипочём и, возможно, даже допуская горделивую мысль о том, что уже много знает и скоро будет таким же, как дядя Рутвен, который двузначные числа умножает в уме без особого труда. — Тогда уберите Ваши тетради, учебники и письменные принадлежности, а затем спускайтесь в столовую. Ужин начнётся через пять минут, и будет нехорошо, если Вы опоздаете. Урок окончен, Лукиус, герцог Орифлама, чувствует необычный подъём сил и трепетное волнение. * * * После трапезы в окружении десятка слуг, внимательно за ним следивших и готовых, чуть что, ринуться на помощь, Лука поднимается на вершину восточной башни, где устроена библиотека. Несколько нерешительно распахивает тяжёлые дубовые двери, ныряя в терракотовое тепло помещения, где горит огонь в камине, а в глубоком и на вид мягком кресле у окна его уже ждут. — Лукиус, я рад, что ты пришёл, — у Рутвена неожиданно доброе выражение лица и открытая улыбка, книга на коленях и, вероятно, благодушное настроение, раз он решил отложить все планы и провести вечер с племянником. Тот кивает и садится в кресло напротив, стремясь запомнить уютную атмосферу, потрескивание углей в очаге, светлые блики, затопившие глаза дяди, его длинные пальцы, выстукивающие несложный мотив по бордовому корешку книги, и густой, сильный голос, начинающий увлекательное повествование: — В одном далёком королевстве жили…