Нет связи прочнее вражды

Изая заносчиво думает, что хорошо знает Икебукуро. Чувствует ритм и пульс города, идеально подстраиваясь под него, плывя по течению и в то же время невидимой рукой дёргая за ниточки и влияя на его жизнь. В Икебукуро он чувствует себя в безопасности: кто осмелится навредить единственному человеку, знающему всё обо всех? Тому, кто в любой момент может щёлкнуть пальцами и, словно пешку, сбить тебя с доски? В идеальных планах Изаи есть место и человеческому фактору, и погрешностям, и стечению обстоятельств. Что бы ни случилось — неважно. Игра не сойдёт с рельс, просто перейдёт в другое, заранее продуманное и отрепетированное русло. О единственной неучтённой мелочи Изая с досадой и страхом вспоминает, выплёвывая кровь на асфальт и морщась от боли. Погрузившись в написание правил, он забыл, что есть фигуры, не стоящие на доске. Те, которым плевать на законы и последствия. Человеческое отчаяние — мощнейщий фактор. Люди, прижавшие Изаю к стене в тёмном переулке, достаточно отчаялись. Им плевать, что с ними будет через час, день, три. Они думают, что им нечего терять. — Где наши деньги? — как заведённый, повторяет один из них. — Где, мерзкий ты червяк! Увернуться невозможно — двое других сдавили плечи, как в тисках — и очередной удар оглушает и ослепляет. Ноги подгибаются, и Изая повисает на руках своих палачей. Как глупо. Изая не святой. Он провернул множество нечестных сделок, оставляя партнёров без иены в кармане и крыши над головой. Ни разу никто не то что не доказал, но даже не заподозрил его вину. Сейчас он играл честно. Деньги потерялись — смешно сказать — из-за ненадёжного и нечистого на руку банка. Но разве можно что-то объяснить людям, не помнящим себя от ярости? Уж Изая-то прекрасно знает, что нет. Удары в живот болезненны, но не так страшны, как в голову. Мир перед глазами уже начинает качаться и пестреть цветными точками, и Изая изо всех сил пытается остаться в сознании. Сохранить жалкую иллюзию контроля над своей судьбой. Что-то сверкает, отражая тусклый свет фонарей. Нож? Достать бы свой, но он не может даже пошевелиться — не только из-за физической слабости и сковавших его стальных рук. Сковывает противный, тоскливый страх. Неужели тщательно выстроенным и оберегаемым планам суждено в одночасье рухнуть — и даже не по его вине? На него кричат — кажется, снова спрашивают про деньги, потом предплечье пронзает острая боль, и Изая слышит собственный крик, но его мысли далеко: мозг с лихорадочной скоростью перебирает все варианты спасения, отказываясь признать безвыходность ситуации. Увы, он никогда не чувствовал себя уверенно на поприще грубой силы. В конце концов, он же не… — Эй! — доносится хрипловатый голос из глубины переулка. Вдруг становится очень тихо, и Изая слышит собственное прерывистое дыхание. — Да, вы трое, йоу! Какие-то проблемы? Изая на миг позволяет себе поверить в чудо, но тут же сникает. Даже если обладателю голоса хватит глупости вступиться за него, численный перевес не на его стороне. От самого Изаи толку сейчас немного. К его удивлению, его мучители не посылают кричавшего куда подальше, а приглушённо что-то бормочут и словно уменьшаются в размерах. Изая слышит приближающиеся шаги. — Кого вы… — резкий выдох и вдруг до того знакомым тоном, что Изая поражается, как не узнал его раньше. — Изая?! Изая рассмеялся бы, но тело всё ещё сковано болью и ужасом. Теперь ему точно конец. — Привет, Шизу-тян, — издевательски пропеть не получается, из горла выходит один хрип. — Сколько лет, сколько зим. Постыдно хочется закрыть глаза и смириться, но Изая усилием воли превращает гримасу в подобие своей обычной ухмылки. Бороться за жизнь — даже если против тебя сам сатана. Впрочем, Шизуо немногим лучше посланника ада, учитывая, что их последняя перепалка случилась не далее, чем вчера. — А ну проваливайте отсюда, — слышит Изая и решает, что у него галлюцинации. Однако, судя по вытянувшимся лицам троицы, — нет. — Нет! — выпаливает один из них. — С какой стати? Ты ж его терпеть не можешь. Поверь, он это заслужил. — Охотно верю, — цедит сквозь зубы Шизуо. — И да, я его ненавижу. Больше других. Именно поэтому я единственный, кому можно его убивать. Проваливайте, больше повторять не буду. — Да пошёл ты! — оглушительный вопль доведённого до крайности человека. — Он наш! — Это вы зря, — одними губами шепчет Изая. Руки, державшие его, разжимаются — все трое кидаются на Шизуо. Ноги не держат, и Изая, мелко дрожа, сползает по стене дома на мокрый асфальт. Раненую руку жжёт огнём. Нужно встать и быстрее скрыться, пока Шизуо не закончил с этой компанией и не переключился на него. Изая из последних сил напрягает мускулы, но подняться не получается — только стиснуть зубы, чтобы подавить стон. Тем временем недолгая рукопашная схватка заканчивается, и на ногах предсказуемо остаётся один Шизуо. Отряхнувшись и недовольно фыркнув, он поворачивается к Изае, и тот ненавидит себя за обречённую мысль о том, что это конец. Шизуо подходит совсем близко и нависает над ним. За тёмными очками не видно глаз, и Изае кажется, что Шизуо смотрит мимо него. — Ты жив? — коротко бросает он, и Изая невольно теряется. Можно притвориться мёртвым, мелькает в голове, но, к сожалению, эта мысль запоздала. — Кажется, — неуверенно хрипит он. — Но у меня такое предчувствие, что ненадолго. Наверное, его всё-таки слишком сильно ударили по голове, думает Изая. Почему он говорит такие вещи, когда его жизнь и так висит на волоске? — Предчувствие тебя обманывает, — рычит Шизуо и отходит на несколько шагов. — Ты тоже проваливай. Желательно из города. Желательно навсегда. — Ты… — Изая хватает ртом воздух и закашливается. — Ты меня не убьёшь? Шизуо смотрит на него с раздражением и сомнением. — Ты вроде бы умный — кричишь об этом на каждом углу. Догадайся. — Я, — Изая вдруг усмехается, — не кричу, что я умный. Я кричу, что ты тупой. Шизуо сжимает кулаки и глухо рычит, но Изая вдруг понимает, что не чувствует страха, уже нет. — Всё-таки хочешь попрощаться с жизнью?! Изая едва слышно смеётся — морщась при этом от боли — и качает головой. — Тогда исчезни. Встать можешь? В этом вопросе как будто скрывается тень беспокойства, и этого Изая вынести уже не может — скрипнув зубами, поднимается на ноги, кое-как поправляет одежду и причёску, хоть руки и трясутся. Шизуо стоит поодаль, скрестив руки на груди с будто скучающим видом, но Изая прекрасно чувствует его прожигающий взгляд. И что теперь? Смотри он на эту ситуацию со стороны, немало бы повеселился, но сейчас Изая не наблюдатель, а непосредственный участник, и смеяться не хочется. Мешает странная неловкость. Тянет, как обычно, съязвить, но не получается. — Спасибо, — выдавливает он, кое-как наступив на горло своей гордости. — Не обольщайся, — бурчит Шизуо в сторону. — Если бы я прошёл мимо, то всё равно что убил бы тебя сам. Я… не дам тебе доказать, что я такой. — Тебя действительно так волнует моё мнение? — Изае становится и занятно, и забавно, но Шизуо посылает в его сторону тяжёлый взгляд, и Изая на всякий случай не даёт волю ухмылке. — Так или иначе, мёртвым я бы не смог ничего доказать, Шизу-тян, так что я действительно благодарен. До встречи, — отсалютовав, он разворачивается и пытается идти настолько непринуждённо, насколько это возможно, когда болит всё тело. Шизуо продолжает что-то бормотать сзади, но Изая уже не слушает, погружённый в свои мысли. Одна фигура, не подчиняющаяся правилам и логике, чуть не уничтожила игрока. Другая — спасла. Опасно? Да. Интересно? Тем более. Изае не нравится лишь одно: он чувствует себя в долгу, и этот долг — из всех возможных людей в мире — перед Шизуо. * * * Следующие два дня Изая проводит, не покидая дома. Не хочется, чтобы кто-то видел его в минуты физической слабости. Этим зрелищем и так уже успел насладиться Шизуо — последний, перед кем Изая желал бы предстать уязвимым. Не один и не два раза Изая задумывается, а не спас ли его Шизуо специально, чтобы оставить его в долгу, внушить чувство вины? Нет, убеждает он себя, Шизуо слишком глуп и благороден для таких действий. Да и в любом случае, какая разница? Изая далеко не воплощение нравственности. Он вовсе не чувствует себя обязанным Шизуо. Изая злится на себя даже за тень сомнения в этом. На третий день затворничество в четырёх стенах надоедает, и он неторопливым шагом прогуливается по району, грея ладони о стаканчик с кофе — октябрь вступает в свои права, и с каждым днём ветер становится всё более пронизывающим и неуютным. Люди мчатся мимо по делам, поднимая воротники, кутаясь в шарфы, застёгивая пальто на все пуговицы. К полудню сквозь плотные тучи вдруг проглядывает солнце, но его лучи неуверенные, тусклые, ничуть не греющие. Впрочем, Изаю поблекшие краски окружающего мира внезапно устраивают. Вопреки обыкновению, его тянет не наблюдать за другими, а погрузиться в себя. Пожалуй, ему не помешает один спокойный день без разборок, кипящих страстей, банд, сделок и стычек с Шизуо. Через пару кварталов, однако, до Изаи доносится знакомый голос, рычащий что-то, с расстояния неразличимое, но явно недружелюбное, и Изая признаёт, что у вселенной неплохое чувство юмора — или закон подлости. Удивление приходит на смену облегчению, когда он понимает, что Шизуо что-то кричит вовсе не ему. Азартное любопытство заставляет пренебречь риском быть замеченным и повернуть за угол, откуда пару секунд назад вылетел дорожный знак. Замерев на приличной дистанции от разворачивающегося конфликта, Изая приглядывается. В самом факте, что Шизуо кто-то разозлил, нет ничего нового или поразительного. В ярости, с которой тот кидается на чем-то не угодившего беднягу, — тоже. Но про себя Изая отмечает, что он, кажется, впервые видит Шизуо в гневе, не являясь его причиной — прямой или косвенной. Почему-то в этот раз со стороны сила Шизуо кажется более устрашающей, хоть Изая и легко предугадывает его действия: сказывается привычка, благодаря которой он всё ещё жив. Жертва гнева Шизуо явно уступает Изае в скорости и ловкости, и через несколько мгновений Шизуо уже сжимает горло бледного, как полотно, мужчины с повязанным на голове жёлтым платком. Он пытается что-то прохрипеть, но уже не может издать ни звука. Изая не сдерживает довольной ухмылки. Сила Шизуо всегда завораживала его. Он может с точностью до мельчайших деталей представить, как хрустнет шея этого неудачника под несокрушимым натиском, глухой стук, с которым тело рухнет на асфальт… Шизуо, когда придёт в себя, наверняка ужаснётся. Изая вдруг встряхивается. Никогда раньше на его памяти Шизуо не терял контроль: он мог оставлять десятки покалеченных, но все до единого выживали. Сейчас Изая прищуривается, вглядываясь в глаза Шизуо, и понимает, что у того сорвало какой-то внутренний предохранитель, отвечающий за нежелание стать монстром и доказать, что Изая прав насчёт него. Нет, так неинтересно. Изая хочет, чтобы Шизуо отдавал себе отчёт в своих действиях, когда решится перейти черту и отнять чью-то жизнь. Изая убеждает себя, что это единственная причина, по которой он набирает побольше воздуха в лёгкие и на всю улицу зовёт: — Шизу-тян! Шизуо резко вздрагивает и замирает. Изая считает доли секунд, в течение которых воцаряется полная тишина. Потом пальцы Шизуо вдруг разжимаются, и тело действительно падает на асфальт с точно таким звуком, как представлял Изая, — вот только после этого вскакивает и со всех ног бежит прочь. Шизуо всё ещё стоит спиной к нему и не шевелится, и это начинает немного выводить из равновесия. — Шизу-тян! — повторяет Изая, уже тише. — Неужели ты о чём-то задумался? Голос его не выдаёт: обычный насмешливый тон с едва заметным растягиванием слов, но на самом деле Изая озадачен. Что-то в их встрече уже второй раз подряд идёт не по сценарию. — Изая, — наконец откликается Шизуо — не зло, но будто предупреждающе — и поворачивается к нему. Он умеет маскироваться гораздо хуже: Изая сразу замечает растерянность в его глазах. — Чего хотел? Изая вдруг понимает, что не может ответить на этот простой вопрос. Ни правдиво, ни убедительной ложью. — Да так. Разве я мог пройти мимо, заслышав издалека твой голос и заметив летающие предметы? — плохо, слишком плохо по сравнению с его обычным красноречием. — Ты меня остановил, — перебивает его Шизуо, хмурясь. — Хочешь теперь переключить гнев на меня? — поднимает брови Изая, надеясь сбить его, но не выходит. — Ты остановил меня, — уже уверенно говорит Шизуо. — Я бы убил того парня, если бы не ты. Зачем? — Может, у меня сегодня настроение для добрых дел, — пожимает плечами Изая, принимая насмешливо-пафосную позу. Близко, Шизуо слишком близко подходит к истине. Впрочем, приблизиться он решает и физически — в несколько шагов сокращает расстояние между ними и рычит Изае в лицо: — Зачем? Я не верю в твои благие намерения. Изая вскидывает голову, так что они почти сталкиваются лбами. Шизуо снова начинает заводиться, это видно невооружённым глазом, и от этого факта становится как-то легче. Всё идёт привычным путём. — Как жаль, — он деланно морщится. — Впрочем, ты прав. Не обольщайся, — нарочно повторяет слова самого Шизуо, — просто возвращаю долг. В глазах Шизуо мелькает понимание, и он отступает на пару шагов назад, хоть и продолжает сверлить Изаю недоверчивым взглядом. Изая, не мигая, смотрит ему в глаза, пока тот не отводит их первым, и удовлетворённо усмехается. — Квиты, Шизу-тян? Шизуо как будто задумывается, и Изае стоит больших усилий не рассмеяться. — Квиты, — наконец бурчит он, вдруг хлопает Изаю по плечу так, что у него чуть не подгибаются колени, и широким шагом удаляется. Потирая плечо, Изая смотрит ему вслед и думает, что теперь всё уж точно вернётся в прежнее русло. Эта перспектива почему-то вызывает у него досаду, но Изая ловит себя на том, что не слишком и верит ей. Будущее, особенно связанное с такими непредсказуемыми фигурами, как Шизуо, всегда туманно. А сегодня настроение Изаи вдруг беспричинно и стремительно улучшается. * * * В следующие несколько дней Изае начинает казаться, что Икебукуро — чертовски маленький район. Других рациональных объяснений тому, что они с Шизуо стали постоянно натыкаться друг на друга, он не видит. И дня не проходит, чтобы они не пересеклись хоть раз — спеша каждый по своим делам или просто бесцельно бродя по району. Изая пробует выбирать другие маршруты, ходить ближе к окраинам — бесполезно. Нередко он ещё до того, как повернуть за угол, предчувствует, что впереди замаячит знакомая светлая макушка. Предположить, что Шизуо намеренно преследует его, выглядит бредом по двум причинам. Раз — он искренне и не меньше Изаи удивляется их встречам. Если в чём-то Изая уверен, так это в том, что за годы их вражды он научился безошибочно читать эмоции Шизуо. Два — и самое поразительное — эти встречи раз за разом заканчиваются ничем. Иногда короткие кивки, иногда игнорирование, иногда неприязненные взгляды, но ни один из них не идёт на конфликт. Какой-то старый инстинкт всё ещё толкает Изаю злить, провоцировать, но он равнодушно подавляет это желание. Шизуо при его виде стискивает зубы — надо полагать, неосознанно, но не лезет в драку. У Изаи почему-то не поворачивается язык назвать это перемирием, но других слов не находится. Он совершенно уверен в том, что это не нейтралитет: напротив, его никогда так не интересовало, что творится в голове у Шизуо. Подсознательно он понимает, что рано или поздно придётся пойти на мирный диалог, но оттягивает этот момент, продлевая состояние неопределённости. Когда, однако, как-то он сталкивается почти нос к носу — фигурально, на самом деле они идут по разным сторонам улицы — с Шизуо в третий раз за день, то понимает, что медлить дальше просто нельзя. Изая резко останавливается, и Шизуо на противоположном тротуаре тормозит синхронно с ним. Изая поднимает руку в подобии приветственного жеста и, дождавшись кивка от Шизуо, поворачивается и двигается прямо к нему через дорогу, игнорируя настойчивые гудки автомобилей. — И снова здравствуй, Шизу-тян, — он легко перемахивает через небольшую ограду и садится на неё же. — Это превращается в тенденцию. — Ты точно меня не преследуешь? — с подозрением спрашивает Шизуо, но Изая видит, что его мускулы не напрягаются, и это обнадёживает. — Чтобы просто попасться тебе на глаза и ничего не сделать? — хмыкает Изая. — Какая-то нерациональная трата времени получилась бы. — Логично, — неохотно признаёт Шизуо. — Тогда как это назвать? Совпадения? — Я не верю в совпадения, — качает головой Изая. — Какая-то идиотская высшая сила — в которую, впрочем, я тоже не верю — всё время направляет наши пути друг к другу, — он драматически возвышает голос, но тут же возвращается к нормальному тону. — Я бы сказал, она хочет, чтобы мы поговорили. Поговорим, Шизу-тян? — О чём мне с тобой разговаривать? — незаинтересованно ворчит Шизуо. — Как сильно я хочу тебя убить? Изая изгибает бровь. — Да-а, убить? За последние дни у тебя было предостаточно возможностей, но ты даже не попытался. Что изменилось, Шизу-тян? Я больше не вызываю твоей пламенной ненависти? Шизуо пожимает плечами и молчит. Разговор начинает заходить в тупик, но Изае не хочется уходить на такой неопределённой ноте. — Посидим там? — он кивает в сторону небольшого скверика. Шизуо косится на него с видом, полным уверенности, что это какая-то ловушка. — Что ты затеял? — в лоб выдаёт он. Изая ненадолго задумывается над ответом. А ведь и правда, он никогда и ничего не делает без причины. Какая же на этот раз? — Не люблю неопределённость, — наконец говорит он самое близкое к правде. — Не могу понять, кто мы с тобой сейчас. Они неспешно бредут в поисках свободной скамейки, и Шизуо несколько раз открывает рот, но так ничего и не говорит. — Не правда ли, что-то не даёт сказать «враги»? — хмыкает Изая. — Занятно. Как меняет людей взаимовыручка. — Мне не нравится это слово, — отрезает Шизуо и с размаху садится на бортик небольшого фонтана. — Я помог тебе не… — Не ради меня, знаю, — кивает Изая. — Но ведь и я остановил тебя не потому, что во мне взыграли добрые чувства. — Ты хотел отдать долг, да. Это само по себе, впрочем, впечатляет, — Шизуо вытаскивает сигарету и начинает щёлкать зажигалкой. — Не только, — вдруг неожиданно для самого себя усмехается Изая. — Мне не хотелось, чтобы ты впервые убил кого-то, не понимая, что делаешь. Слишком скучно. Для меня это не будет победой. Другое дело, если это будет твой осознанный выбор. Лицо Шизуо мрачнеет, и он сильнее сжимает сигарету в пальцах, выдыхая дым почти прямо в лицо Изае. — Сволочь. Глупо даже пытаться искать в тебе что-то хорошее. — Хорошее, — задумчиво повторяет Изая и наконец опускается рядом с ним. — Плохое. Слишком условно. Даже если человек понимает, что его «хорошо» для другого может быть «плохо», он всё равно — за редким исключением — будет заботиться о своём благе. Здоровый эгоизм — да, у меня он есть. И у тебя, и у подавляющего большинства людей. Думаешь, мы такие уж разные, Шизу-тян? Он думает, что Шизуо сейчас разозлится ещё сильнее, но тот задумчиво молчит, стряхивая пепел на асфальт. Потом вдруг достаёт другую сигарету и не глядя протягивает её Изае, и Изая думает, что сошёл с ума либо он, либо мир. Машинально собирается отказаться, но прежде чем успевает подумать, уже держит сигарету в руке. Всё ещё не поворачиваясь к нему, Шизуо снова щёлкает зажигалкой. С первого раза не выходит — пламя сдувает порыв ветра, и тогда Шизуо, вздохнув, разворачивается и прикрывает сигарету свободной рукой. Изая делает то же самое, и их пальцы на долю секунды соприкасаются, прежде чем Шизуо отдёргивает свои, едва кончик сигареты начинает тлеть. Изая набирает побольше царапающего лёгкие дыма и медленно выдыхает его, не отрывая взгляд от быстро исчезающих в мутном воздухе белых клубов. Он не так часто курит, поэтому лёгкое головокружение приходит почти сразу. В груди чувствуется едва заметное жжение, и раздражающее, и согревающее одновременно. Некоторое время они сидят молча, вдыхая отравляющий, но приятный дым. Сигарета Шизуо очень быстро уменьшается в размерах, тогда как Изая на всякий случай не спешит, делая длинные паузы между затяжками. — Думал, ты не куришь, — через какое-то время роняет Шизуо. Изая пожимает плечами. — В исключительных случаях. Снова молчание, но на этот раз недолгое. — Но ты не прав, Изая. Мы не похожи. Я никогда бы… Мне отвратительна сама мысль о том, чтобы манипулировать людьми так, как это делаешь ты. — У меня нет твоих возможностей, — парирует Изая. — Я не могу просто кинуть не понравившегося мне человека в стену. Приходится искать другие пути. — Скажи честно, — вдруг как-то устало говорит Шизуо. Изае не нравятся вопросы, начинающиеся с таких слов, но он не подаёт виду, — на что тебе сдался я? Если ты эгоист, зачем многократно рисковать своей жизнью, зля меня? — Я уже говорил, что люблю людей? — вздохнув, начинает Изая. Шизуо тоже вздыхает. — Нет, что ты. Всего-то пару сотен раз. Странно твоя любовь выражается, надо сказать. — Я люблю наблюдать за ними, — с нажимом продолжает Изая. — Особенно за теми, кто… отличается. Если хочешь, они меня завораживают. Разве я мог не проявить интереса к человеку со сверхъестественной силой? — …И сделать из него подопытную крысу? — Чего ты ждёшь, извинений? — невольно Изая начинает раздражаться. — Нет, — к его удивлению, Шизуо едва заметно улыбается. Они словно бы поменялись ролями. — Я не настолько наивен. Просто я только что кое-что понял. Изая вопросительно переводит взгляд на него. — Если бы не ты… Если бы не твой интерес… Я бы не стал настолько силён. Держал бы свои настоящие возможности под железным контролем. И, — Шизуо, к ужасу Изаи, негромко смеётся, — я не могу понять, хорошо это или плохо. Изая не находится с ответом. Ведущая роль в разговоре незаметно и коварно уплыла от него. — Впрочем, ты сказал, что хорошо и плохо — вещи субъективные, — продолжает Шизуо. — Может быть. Не знаю. Зато я точно знаю, что я… тот, кем я являюсь сейчас… Ты его создал, — в его глазах Изая видит смесь ненависти и признания. В голове у Изаи проносится множество фраз — от иронических до откровенных. Он мог бы сказать, что с того момента, как впервые увидел Шизуо и его силу, его мучает неутолимая зависть. Мог бы признать, что без Шизуо оставаться в Икебукуро было бы скучно и что порой победа в их смертельной игре превращается для него в одержимость. Сигарета дотлевает, и Изая позволяет ей выскользнуть из его пальцев. Головокружение становится сильнее, и мир вокруг кажется чуть отстранённым, плоской декорацией для схватки между ними двумя, которая впервые происходит на словах. — Что ж, — медленно выговаривает он, — сам решай, благодарить или проклинать меня, Шизуо, — он называет его полным именем, потому что «Шизу-тян» внезапно кажется неуместным. — Но с тех пор, как мы — с теми или иными эгоистичными целями — помогли друг другу, что-то изменилось. Как будто взаимная ненависть была шелухой, думает Изая, слетевшей от первого же дуновения, от первого их шага навстречу друг другу. — Да, знаю, — с видимой неохотой признаёт Шизуо. — Но чего ты хочешь? Перемирия? Изая уже хочет поморщиться, но вдруг решает, что это слово не такое уж и неподходящее. — Можно попробовать, — кивает он и протягивает руку. Шизуо несколько долгих мгновений смотрит на неё оценивающим взглядом, но в конце концов подаёт свою, и на миг его пальцы крепко держат ладонь Изаи. — Можно попробовать, — соглашается он. — Увидимся, Изая-кун. Когда Шизуо поворачивается к нему спиной, на всё ещё протянутую ладонь Изаи падает первая капля дождя. Изая запрокидывает голову и пару мгновений вглядывается в небо, а потом, неверяще ухмыляясь, — в удаляющуюся фигуру Шизуо, прежде чем поднять повыше воротник, зябко передёрнув плечами, и тоже зашагать прочь. * * * Слухи в Икебукуро разносятся молниеносно: один увидел, другой сказал, пара дней — и Изае кажется, что их с Шизуо имена звучат на каждом углу. Можно было бы подумать, что бездействие не должно привлекать внимания, но, видимо, наступившее затишье слишком бросается в глаза. Их обсуждают школьники, спеша в Райру на занятия, сплетничающие бездельники в кафе, большие и маленькие банды. Изая не может уловить настроение этого гула: оно то удивлённое, то тревожное, то весёлое, но то, что их с Шизуо отношения становятся самой обсуждаемой в районе темой, несомненно. Ему самому скорее нравится произошедшая перемена, хоть и приходится то и дело одёргивать себя, сдерживаться, чтобы по привычке не дразнить Шизуо при случайных встречах, которые ничуть не становятся реже. Они не ищут общения друг с другом намеренно, но шансы подворачиваются постоянно. На другой день они вместе проходят пару кварталов, обменявшись малозначительными фразами о продолжающемся похолодании и собственной популярности на устах окружающих (Шизуо это скорее раздражает, тогда как Изаю — забавляет). На той же неделе это повторяется ещё раз, а потом ещё и ещё. Как-то Шизуо забывает дома кошелёк, и Изая, поражаясь самому себе, покупает кофе им обоим и только отмахивается от возражений. Впрочем, главное меняется даже не в этих мелочах, пусть и приятных. Если у Изаи возникают неприятные и небезопасные клиенты, Шизуо через пару дней появляется на их пороге, недвусмысленно намекая, что информатора Икебукуро лучше не трогать, если они хотят сохранить руки и ноги в целости. Когда Шизуо забывается и слишком самозабвенно избивает очередного должника, Изая словно из ниоткуда вырастает за его спиной: иногда просто отвлекает, порой переключает его гнев на себя — впрочем, вместо свистящего над головой дорожного знака ему всё чаще достаётся тщательно скрываемый, но всё равно заметный благодарный взгляд. Однажды Изаю на полпути домой настигает ливень, и он, особо не раздумывая, ускоренным шагом направляется к находящемуся поблизости бару, где работает Шизуо. Вышибалы на входе сначала не хотят пускать его. — Если пришёл позлить Хейваджиму, лучше убирайся, — рычит один из них. — Он не должен терять работу из-за таких, как ты. Изая даже не успевает ответить что-то колкое на этот выпад, потому что Шизуо выходит на порог и небрежно облокачивается о косяк, улыбаясь углом рта. — Пропустите его, — бросает он охраннику. — Но… — глаза того округляются от изумления и мечутся между Изаей и Шизуо. — Всё в порядке, — Шизуо будто сдерживает смех. — Пропустите его. Тот сторонится с открытым ртом, а Изая, на ходу обмениваясь непринуждённым рукопожатием с Шизуо, проходит внутрь и всё время, пока снаружи шумит дождь, наслаждается дорогим вином за счёт заведения и молчаливой, но — страшно сказать — приятной компанией. — Я, пожалуй, буду почаще сюда заглядывать, — задумчиво сообщает он Шизуо, откидываясь на спинку стула. Шизуо смеривает его несколько раздражённым взглядом, но Изая знает, что это не настоящий гнев, а скорее привычка. — Только не рассчитывай, что каждый раз будешь пить бесплатно, — хмыкает он. — Как жаль, — притворно вздыхает Изая и готов поклясться, что слышит, как Шизуо тихо фыркает. Перемирие на деле оказывается не таким уж невозможным. Изая с опаской ждёт момента, когда заскучает, но ему, напротив, с каждым днём всё интереснее, какой оборот примут дела дальше. * * * В день, когда от ледяного ветра трясутся не только ветки деревьев, но и рекламные щиты на зданиях, и даже дорожные указатели, Изая пробегает по центру Икебукуро, гадая, зачем вообще вышел утром из дома, когда видит Шизуо, сидящего на скамейке с потерянным видом и словно не замечающего, что мир вокруг превращается в миниатюрную копию Северного полюса. Стуча зубами, Изая заставляет себя сбавить шаг и приближается к нему. — Шизу-тян, тебе не холодно? — окликает он, и Шизуо вздрагивает при звуке его голоса, потом косится на него и дёргает головой. — Холодно? — в его тоне явно сквозит недоумение. Изая смеривает его оценивающим взглядом. Шизуо сидит в своей обычной рубашке, которая ещё и расстёгнута на пару пуговиц, — от одного вида Изаю пробирает дрожь, и он плотнее запахивает куртку, впервые кажущуюся такой тонкой. — Ну, тебе, может, и нет, — хмыкает он и, поколебавшись, добавляет: — Что-то случилось? — Ничего, — уже раздражённо отмахивается Шизуо. Изая пожимает плечами. Где-то внутри становится немного тревожно, но, в конце концов, мало ли какие причины могут быть для плохого настроения? Перемирие не означает, что Шизуо горит желанием обнажать душу перед кем бы то ни было — тем более перед Изаей. В другое время Изая и попытался бы выведать правду, но на пронизывающем ветру не хочется стоять ни одной лишней секунды. Он уже начинает отходить, когда из-за угла появляются несколько Жёлтых Платков и, нехорошо ухмыляясь, шагают к Шизуо. Изая замирает: отчасти из-за интереса к дальнейшему развитию событий, отчасти из-за того, что привык находиться рядом с Шизуо в минуты его гнева и останавливать, словно выполняя свою часть некого неписаного, но признанного обоими соглашения. Один из Платков, держащий себя как главарь, насмешливо кричит: — Эй, Хейваджима, чего такой кислый? Шизуо не шевелится, но Изая видит, как его взгляд стекленеет. Да что, чёрт возьми, происходит? — Взбодрись! — подхватывает другой. — Какой пример ты подаёшь младшему братику? На этот раз Шизуо вздрагивает так сильно, что скамейка сотрясается, и глухо рычит, но почему-то всё ещё не кидается на наглецов. Изая окончательно теряет нить происходящего, но однозначно понимает, что ситуация не обернётся ничем хорошим. — Я бы посоветовал вам идти своей дорогой, — как можно более елейным и вкрадчивым тоном, которым раньше часто разговаривал с Шизуо, бросает он компании в жёлтом, — и не попадаться под горячую руку Шизу-тяна. Поверьте, я знаю, о чём говорю. — Не знаешь, — кричит один из них, и остальные заливаются мерзким хохотом. Изая мысленно отмечает обращение на «ты», и убийственный ответ практически сразу рождается в голове, но Платки быстро отворачиваются от него к Шизуо. — Ведь правда, Хейваджима, ты не будешь нас избивать? Как можно, ведь твой братец обидится ещё сильнее? — Оставьте-Касуку-в-покое, — очень медленно, по слогам выговаривает Шизуо, и Изая поражается, как ему удаётся сдерживаться. — А то что? Снова побьёшь нас на глазах у него? Пожалуй, это стоит того, чтобы потом посмотреть, как будешь просить у него прощения. Снова хохот. Изае постепенно становится ясна суть происходящего, и против воли он сам становится зол. Рука как будто играючи залезает в карман. В отличие от Шизуо, он хорошо контролирует себя: проще простого нанести Платкам пару-тройку несмертельных, но болезненных ран. Однако в тот момент, когда его пальцы обхватывают рукоятку ножа, Шизуо рывком поднимается на ноги. — Никто из вас не мой брат, — его голос пугающе ровный, — а значит, я не стану слушать ни секундой дольше! Противники не успевают ни убежать, ни даже шарахнуться: за пару секунд Шизуо валит их всех на асфальт и с недовольным видом отряхивается. Изая позволяет себе выдохнуть, но один из Платков сплёвывает кровь вместе с парой зубов и хихикает: — О нет, Шизуо разбушевался! Что же теперь скажет Касука? Идиот, думает Изая, и только качает головой, когда Шизуо с диким воплем дёргается вперёд и снова придавливает попытавшегося было встать бандита к земле. — Заткнись! Заткнись! — его лицо некрасиво искажается, и он бьёт раз за разом. Изая считает удары. Один — синяк на пару недель. Два — сломанная скула. Три — сотрясение мозга. Жуткий хруст сопровождает каждый удар. Четыре, пять, шесть… — Шизуо, ты убьёшь его! — громко говорит он, но Шизуо, кажется, его вовсе не слышит. — Шизу-тян! Никакой реакции. Жёлтые Платки ведь почти правы, понимает Изая, и ругается сквозь зубы. Дело ведь даже не в Касуке, дело в самом Шизуо, который не сможет жить с убийством. Что он сделает, попытается полностью отказаться от своей силы? Сколько бы раз Изая ни провоцировал Шизуо сам, сейчас он знает, что любой ценой должен остановить его силу, чтобы не дать ей угаснуть навсегда. — Шизу-тян! — наплевав на осторожность, он шагает вперёд и перехватывает руку Шизуо, занесённую для очередного удара. Шизуо оборачивается — удивительно, что он вообще почувствовал его хватку, думает Изая — и долю секунды на его лице написано искреннее недоумение, прежде чем глаза вновь заволакиваются дымкой ярости, и сокрушительный удар отбрасывает Изаю на несколько метров. Столкновение с асфальтом выбивает из лёгких воздух, и Изая пытается быстро восстановить дыхание, потому что Шизуо бросает недобитым бандита — мимолётное облегчение, сменяющееся быстро подступающей паникой, когда он видит, что Шизуо несётся на него. Новые удары обрушиваются на него, беспорядочные, но убийственные по силе. — Шизу-тян, — хрипит Изая, из последних сил уворачиваясь от его кулаков, — да прекрати же. Он прекрасно знает, что это бесполезно, и Шизуо, конечно, даже не слышит его. Стиснув зубы, Изая заставляет себя игнорировать боль, сосредотачивается, пальцы вновь ложатся на нож и направляют его в грудь Шизуо точно рядом с сердцем — раз и другой, для надёжности. Кровь Шизуо заливает их обоих, и Изая чувствует её металлический привкус у себя на губах. Первые несколько секунд Шизуо не останавливается, всё ещё ничего не замечая, но вскоре потеря крови берёт своё, и он обмякает — Изая едва успевает сместиться, чтобы не оказаться раздавленным его весом. Кулаки Шизуо наконец разжимаются, и пальцы скребут асфальт. Его взгляд вновь становится осмысленным. — Изая? — в его сорванном голосе слышен страх, и Изая вздрагивает, так это непривычно. — Шизу-тян, — он пытается усмехнуться, но всё тело сводит болью — гораздо хуже, чем в тот раз, когда Шизуо спас его. Шизуо шевелит губами, не решаясь задать мучающий его вопрос вслух, но Изая и так понимает. — Все живы. Шизуо прерывисто вздыхает, и его глаза на непривычно бледном лице начинают закрываться. — Спасибо, — едва слышно выговаривает он, и голова тут же безвольно откидывается назад. — Сам-то живи, чёрт тебя возьми, — Изая не может пошевелиться, и хватает его только на то, чтобы еле слышно шипеть. — Если сдохнешь, это будет самая глупая смерть года, — картинка перед глазами начинает плыть, и Изая закрывает их, проваливаясь в черноту. — Неужели никто в этом чёртовом городе не видел, что случилось? Вызовите ско… * * * Шизуо приходит в себя в больнице ещё до того, как успевает улечься суматоха. С минуту он не может вспомнить, что произошло, и громко спрашивает об этом у всех подряд, но потом видит, как Изаю, на бледном лице которого до сюрреалистичности ярко выделяются кровоподтёки и рассечённая губа, куда-то увозят на каталке, и моментально вспоминает и замолкает. Подоспевший Танака что-то говорит успокаивающим тоном, но Шизуо едва слушает, заново переживая в голове всё случившееся в этот день. Выдавшаяся впервые за несколько недель возможность провести время с братом. Прогулка, ничем не омрачённая ровно до того момента, как Шизуо отходит, чтобы купить уличной еды, а когда возвращается, Касуку пытаются ограбить Жёлтые Платки. Вспышка ярости, противники, стонущие и скорчившиеся на асфальте, полные неприязни и разочарования глаза брата. Он надеялся хоть на один день без насилия, печально говорит Касука и уходит, а Шизуо остаётся сидеть в растерянности и жгучей ненависти, пока не появляется Изая. Изая. Стоит просто сказать в голове это имя, переполняет изумление и вина. После продолжавшегося некоторое время перемирия Шизуо готов признать, что их обоюдная ненависть стала казаться наносной, поверхностной, но он всё ещё не верит в способность Изаи к альтруизму. Не верил. Теперь приходится. Его залитое кровью лицо не идёт из головы. Случайно оказавшемуся рядом и позвонившему в скорую Кадоте Шизуо благодарен до дрожи, и вовсе не ради себя. — Как он там? — требовательно спрашивает Шизуо у первого же человека, который выходит из палаты, куда увезли Изаю. Несколько докторов суетятся над самим Шизуо, но он едва обращает на них внимание, хотя краем уха слышит, как они говорят, что будь на его месте кто-то другой, эти раны оказались бы смертельными. Молодой медбрат таращит глаза — видимо, не меньше других горожан наслышан об их вражде — но через пару секунд всё же, запнувшись, отвечает: — Без сознания, но будет в порядке. Он крепче, чем можно подумать. Шизуо благодарно кивает и откидывает кружащуюся голову на подушку. Дышать становится немного легче. Чёрт, что за слабость сковывает всё тело? — Куда он меня ранил? — скашивает он глаз на доктора. — Почему мне так хреново? Я уже должен быть в норме, но… Тот качает головой. — Никто не сомневается в вашей силе и выносливости, но даже у вас есть предел. Нож прошёл очень близко к сердцу. К тому же, большая кровопотеря. — Насколько близко? — перебивает Шизуо, прищуриваясь, и доктор поднимает брови. — Очень близко. Небольшая неточность, и даже вы могли бы не выжить. Но я бы сказал… — Изая специально промахнулся, — Шизуо, пугая самого себя, начинает негромко смеяться, хоть всё внутри и отзывается немедленной болью. — Не волнуйтесь вы так, я в порядке, — на него смотрят с явным беспокойством. — Буду в порядке. Шизуо прикрывает глаза. В нём борются злость и облегчение, вина и признательность, и он даже рад, когда головокружение усиливается и затягивает в спокойную темноту. На следующий день он просыпается практически здоровым, но на всякий случай доктора настаивают, чтобы он отлежался, и Шизуо неохотно подчиняется. А ещё несколько часов спустя в его палату нетвёрдой походкой вваливается бледный Изая с жуткими синяками, но и неизменной ухмылкой на лице, и Шизуо совершенно теряется: хочется сказать очень многое, но с чего начать? Изая, уловив заминку, шире растягивает тонкие губы в улыбке и, прислонившись к косяку, заговаривает первым. — Плохо выглядишь, Шизу-тян. — На себя посмотри, — вырывается у Шизуо, и он осекается. — Извини. — Да нет, ничего, — Изая поднимает брови. — Это ведь правда. — Нет, — Шизуо сглатывает и с усилием продолжает, — прости за то, что я сделал это с тобой. — Тогда и ты извини, — как-то неловко усмехается Изая, но Шизуо приподнимается на локтях, хотя это всё ещё причиняет боль, и досадливо отмахивается. — Это была самозащита. Иначе я убил бы тебя. — Я так легко не даюсь, — Изаю шатает, и он хватается рукой за ручку двери, пытаясь удержаться на ногах. Шизуо оглядывается: единственный стул в палате стоит рядом с его кроватью. — Сядь, пока не упал, — говорит он резче, чем собирался. Изая бросает в его сторону нечитаемый взгляд и, кое-как пройдя несколько шагов, тяжело садится. Вблизи его бледность бросается в глаза ещё сильнее. — Ты уверен, что вставать было хорошей идеей? — осторожно спрашивает Шизуо, потому что Изая выглядит так, будто в любую секунду упадёт в обморок. Он только едва заметно трясётся — ясно, что от смеха, но совсем беззвучно — и качает головой. — Едва ли. Но мне захотелось проведать тебя. — Оказывается, ты ещё больший идиот, чем я, — вырывается у Шизуо. В ответ на недоумённый взгляд он вздыхает: — Вот так подставляться мне под горячую руку… Самоубийственно. Чуть не стало. — Говорят, в жизни надо попробовать всё, — поднимает уголки губ Изая, и его глаза насмешливо сверкают. — Хотя, теперь могу сказать с уверенностью, что это пробовать не надо, — он фыркает и тут же морщится. — Изая, — Шизуо не может сдержать дрожь в голосе. — Что, Шизу-тян? — откликается тот, и где-то в глубине души ещё живо старое желание прибить его за эту кличку, но оно глубоко похоронено. — Спасибо. Мне сложно понять, почему ты сделал это, но спасибо. — Мне тоже пока сложно понять, почему я сделал это, — поддразнивает Изая. — Но обращайся. — Знаешь, — Шизуо сжимает в кулаке край одеяла, — до жути странно признавать, но я больше не ненавижу тебя. Глаза Изаи, до этого закрытые, распахиваются, и на миг Шизуо видит в них искреннее удивление, прежде чем возвращается на место насмешливая маска. — Был бы рад ответить тем же, Шизу-тян, но, видишь ли… Я никогда, пожалуй, и не ненавидел тебя, чтобы теперь перестать. По-настоящему, я имею в виду. Шизуо потирает ладонями лицо, потому что голова снова начинает идти кругом. — Что за чёрт, Изая? Почему мы так упорно враждовали? Почему перестали? Проклятье, объясни, потому что я ничего не понимаю! Изая? Шизуо поворачивается к нему: Изая бледнеет ещё сильнее, если это возможно, и начинает клониться набок. — Не знаю, — на губах ещё играет слабая улыбка. — Могу сказать наверняка одно: без тебя в Икебукуро было бы скучно… Он как будто собирается сказать что-то ещё, но замирает на половине фразы и соскальзывает на пол — Шизуо едва успевает рвануться вперёд, забыв о боли, и подхватить его. — Эй! — зовёт он во всё горло и слышит, что его голос прерывается. — Кто-нибудь! Сюда! Доктора врываются в палату, перехватывают с его рук бесчувственного Изаю и, торопясь, уносят. Шизуо хочет что-то крикнуть им вслед, но слова застревают в горле, и он, никем не замечаемый, шевелит губами и мысленно приказывает Изае жить и как можно быстрее вернуться к своему привычному раздражающему облику. * * * Изая, быть может, слышит его призыв: обморок оказывается простым следствием его прогулки до палаты Шизуо в ослабленном состоянии. Шизуо выписывают на следующий день, а Изаю обещают отпустить ещё через два. Сорок восемь часов Шизуо спорит с собой, идти к больнице в назначенный час или нет, но когда приходит время, ноги сами приносят его туда. Самого Шизуо встречали Том, увязавшийся за ним Семён, Кадота, и даже Селти припарковалась чуть поодаль и помахала рукой. Когда Изая, всё ещё нетвёрдо держась на ногах, распахивает стеклянную дверь и щурится от непривычно яркого для осени солнца, Шизуо ждёт, что к нему подойдут телохранители, водитель, знакомые — да кто угодно, но вокруг тихо и пустынно, и он сам шагает вперёд. — Изая-кун. — Шизу-тян, — Изая привычно усмехается, увидев его, — решил побыть моим персональным эскортом? — Я думал, что у тебя будет настоящий эскорт, — признаётся Шизуо и на всякий случай ещё раз оглядывается по сторонам: никого. Изая как будто несколько колеблется, прежде чем ответить. — Мне привычнее действовать одному, — уголок рта слегка дёргается. — Не связан ничем. — Мне уйти? — хмурится Шизуо. Изая взмахивает руками, собираясь что-то сказать, но теряет равновесие, и Шизуо подхватывает его под локоть, помогая удержаться на ногах. Изая улыбается — непохоже на себя, как-то растерянно. — Нет, Шизу-тян. Пожалуй, сегодня я рад компании. Только ради всего святого, не веди меня под руку. Люди могут не понять. Шизуо отпускает его, чувствуя, как заливается краской, но неизвестно откуда появляется доля уверенности. — Я всё равно пойду рядом на случай, если ты снова попытаешься упасть, — сквозь зубы предупреждает он, но в конце фразы чуть улыбается. — Довести тебя домой или…? Изая делает вид, что задумывается. — Я заслужил ещё один раунд за счёт заведения в твоём баре? На Шизуо нападает беспричинный смех, и он кивает, из последних сил сдерживаясь, чтобы не расхохотаться на всю улицу. — Знаешь, — вдруг говорит он, когда они поворачиваются и начинают шагать под прохладным осенним солнцем, — без тебя в Икебукуро тоже было бы скучно. Изая, против обыкновения, не отвечает, но Шизуо видит, как он почти незаметно улыбается. Через минуту его снова покачивает, и он опирается о руку Шизуо, чтобы продолжить идти. Вскоре его походка выравнивается, но руку он не убирает. На миг Шизуо тоже беспокоится — а действительно, что подумают об этом люди, — но сразу же выбрасывает это из головы, и переплетает тонкие пальцы Изаи со своими, и шагает в ногу с ним.