Пепел знает

Он вообще не понимал вот этого: написать список грехов, пометив их номерами 1, 2, 3, согрешил против первой, второй, третьей заповеди. Ему иногда ужасно хотелось спросить кого-нибудь из своих товарищей по Синдэну: «Слушай, ты что, правда боишься забыть, как, чем и когда оскорбил Господа? Ты серьезно полагаешь, что это можно забыть?» Один раз он так и сделал, и его друг, Петер, носивший «гордую» кличку «Толстозадый», посмотрел на него с обидой и недоумением, а через некоторое время его вызвал отец-настоятель и мягко пожурил за гордыню, опасную в делах духовных. Тогда Моро не писал никаких списков, вообще не готовился. О чем же он часами рассказывал своему духовнику, захлебываясь от покаянных слез? Теперь и не вспомнить… В этот раз его рассказ был тщательно выверен, много раз отрепетирован перед зеркалом и компактен. И все равно Моро не мог унять внутреннюю дрожь где-то в районе солнечного сплетения. Отец Михаэль исповедовал долго и подробно. Был он суров на вид. Моро, конечно, не слышал, что он там уже битый час втолковывает растерянному тэки, потому что по привычке стал на почтительном расстоянии от исповедуемых. О такой роскоши, как исповедальня, здесь, понятное дело, не слышали. Придется смотреть в глаза. В конце концов, отец Михаэль перестал мутузить своего подопечного и отпустил ему грехи. Моро несколько секунд смотрел тэка в спину, испытывая легкое чувство досады: неужели и он когда-то ходил с такой же блаженно-бессмысленной физиономией? «Это зависть, — привычно зафиксировал он движение своего сердца, — занеси и ее в исповедальный список». Было невыносимо душно. Никаких тебе высоких окон, никаких тебе пылинок в лучах света. «Храм» на Картаго был на самом деле просто заброшенным питомником, в котором некогда юные морлоки наносили друг другу первые раны. Потом тут случилось землетрясение, и молодняк перевели в другое место. Моро не составило труда попасть сюда, видимо, печать римского… («безумия» — прошептал он медленно, как бы пробуя это слово на вкус) действительно несмываема. Наконец настала и его очередь. Моро пару секунд раздумывал, становиться ли на колени, но отец Михаэль опередил его. — Синоби? — спросил он скрипуче. Моро покаянно кивнул. В его «легенду» входила правда. Много-много правды. Кажется, что столько правды и не бывает на свете. Но не вся. Работа на синоби в эту правду не входила, но он не стал отпираться. — Я слушаю, — как ни в чем ни бывало, продолжил отец Михаэль. Моро глубоко вздохнул, как перед прыжком. Рассказ о мальчике, которого захватили вавилонские пираты, привезли сюда, подвергли издевательствам и прочая и прочая, был тщательно выверен. Он произнес его с хорошо скрываемым чувством умеренного отчаяния. — В чем каешься? — бросил отец Михаэль с неприязнью. За спиной Моро услышал какое-то движение… Он ждал этого вопроса, но странная судорога свела ему горло. — Я помогу тебе, — продолжил отец Михаэль, который, видимо, не в первый раз наблюдал такой ступор у своих подопечных. — Я буду называть грехи, а ты кивай головой. Убивал? — Да, — выдохнул Моро. — Лгал? Блудил? — Оба раза да… — Содомский грех? — уточнил падре. — Да… Ну, вот и все. Все, что сводило Моро с ума в течение этого года, что, кажется, нельзя было не только назвать, но и помыслить, уместилось всего в пять слов. Язык – величайший дар Адамов, который ох как пригодился его падшим детям. — Еще что? – пристально глядя в глаза Моро, спросил Михаэль. «Скажи!» — мелькнула мысль. — Я… — Моро сделал отчаянную, почти нечеловеческую попытку преодолеть барьер молчания и не смог, — я отрекся. — Расскажи подробнее. — О чем? — испугался Моро. — О том, как ты утратил веру, конечно, ваши мерзкие игрища меня не интересуют. — Меня держали взаперти, не знаю, сколько дней, — начал Моро свой рассказ по новой, — там много чего со мной делали... — «Меня», «со мной»… — перебил его отец Михаэль. — Твои палачи — гниды еще те, ну да Господь им судья, только речь-то не о них, а о тебе. Движение за спиной Моро стало еще явственнее: кто-то, видать, изнывал от желания поведать их святому старцу, как он отдавил соседу ногу. — Я не утратил, — сказал Моро первое, что пришло в голову, на «умный» ответ у него просто не было сил. На самом деле он не задумывался над этим вопросом. С того самого момента, как он вышел на стадион для произнесения Клятвы, он не задумывался над вопросом, продолжает ли он верить в Бога. Это требовало определенной сноровки, все равно как обходиться без одной руки. Можно, но привыкнешь не сразу. Никто не пытался доказать Моро, что Бога нет, никто не проводил с ним бесед, никто не потрясал научными аргументами и фактами. В конце концов, чтобы уничтожить веру, не обязательно уничтожать Того, в Кого верят. Достаточно уничтожить того, кто верит: умного мальчика, гордого мальчика, смелого мальчика, верного мальчика, целомудренного… А когда на его месте осталось некое двуногое существо, умирающее от стыда и боли, верить было некому. С прежним Моро его связывало только чувство вины. — Владыки Вавилона, – сказал отец Михаэль, — внушили тебе чувство вины. Ложное. Ты ведь не виноват, что у тебя не львиное, а заячье сердечко. Я не могу отпустить тебе чужие грехи, ты уж извини. Но что-то определенно тяготит твою совесть. Только ты пока не готов понять, что именно… Тебе нужно отдохнуть, выспаться, пожить нормальной жизнью. Простить. — Я простил, — вполне искренне сказал Моро, думая о Боне. — Мы дадим тебе убежище. Они тебя не найдут. Жучок, который вставлен в твою нижнюю «шестерку», – знал? ну, неважно, – его мы извлечем, будет немного больно… Моро, прежде чем внедриться в общину, долго наводил справки и собирал слухи о пастыре. Слухи, как им и положено, были самые восторженные. Он еще в Синдэне привык делить рассказы о неземной мудрости и прозорливости седобородых старцев на десять, но отец Михаэль, похоже, и правда умел читать в сердцах грешников. В задание Моро входило внедриться в общину, составить список их тайных ходов, выяснить, кто им помогает из влиятельных особ. «Их сеть пронизывает Картаго, как грибница, — наставлял его Бон, — уничтожить одну точку сбора – это все равно, что срезать один гриб. Проникнуть в структуру, наладить с ними неформальную связь – это главное, ну и как бонус — устранить источник заражения. Справишься?» Да, вот так: отец Михаэль – источник заражения. «Почему я?» — спросил тогда Моро. «Ну а кто?, — удивился Бон, — я, что ли? Да я пока вашу римскую абракадабру, все эти «benedictus» и «Pater Noster», разберу – поседею». Половину задания Моро провалил. Узнать явки, адреса и пароли уже не удастся. Но осталась вторая часть, о которой он старался не думать. Моро огляделся. В храме были штук пятнадцать тэка, в основном женщины, этих можно не считать, еще в самом темном углу чинно стояли трое мужчин, настоящих людей, но они далеко, пока подбегут и выкрутят руки, для их гуру все будет кончено. — Тебе сейчас кажется, — продолжал отец Михаэль, — что ты проживешь и так. Тебе кажется, что ты сможешь удержаться на приемлемом уровне греха. Тут отец Михаэль с сомнением покачал головой, а Моро нащупал нож и крепко сжал его в ладони. То, что сейчас должно было произойти, не могло его испугать. Не могло испугать его больше, чем ревущий стадион, с упоением наблюдающий за его агонией: «Он умер так быстро и некрасиво. Нет-нет, он притворяется, сейчас они приведут его в чувства и потеха начнется сначала.» — Ты поймешь, что у греха нет дна, — говорил отец Михаэль, — не сейчас, много позже. В тебе много жизни, много еще не изгаженной добродетели, и поэтому ты падешь гораздо ниже, чем те, кто послал тебя убить меня. Они-то не ведают, что творят, а ты – ведаешь. Ты будешь гореть долго. «Только пепел знает, что значит – сгореть дотла». Когда узнаешь то, что знает пепел – приходи… *** — А вот и наш герой! — Бон приветствовал Моро широкими объятьями. — Я знал, что у тебя все получится! — Ну уж все, — самокритично заметил Моро, слегка отстраняясь от своего наставника. — Почти все звенья этой подпольной сети остались вне нашего доступа. Юный синоби осторожно потрогал макушку. Кровоподтеки ему заживили, но вот шишка на голове возвышалась, как купол… — Не важно, — бросил Бон, — без главного святоши они не опасны. Если, предположим, даже появится среди них какой-нибудь харизматический лидер, максимум, на что он будет способен — крестить гемов. — А этого не достаточно? — Смотря для чего, — заметил Бон, усаживаясь в широкое кресло и жестом приглашая Моро занять место рядом с собой. — Для этологической диверсии – вполне, для победы Империи — нет. Отлично ты все провернул! Я даже немного завидую. — Он меня раскрыл, — проговорил Моро, потирая кончиками пальцев ноющие виски. — Что я сделал не так? — Зато в итоге тебе не пришлось даже пачкать об него руки. Ну, не хмурься, я не фанатик Клятвы и вообще не понимаю, зачем наши этологи от тебя поминутно требуют демонстрировать свою готовность наступить на горло, как это у вас говорится? собственной песни? — А в итоге его убили бандиты. Очень вовремя, — сказал Моро. — Ты их подослал? — Зачем мне? Уверен, ты бы справился и без них. Хотя этологи будут раздосадованы. Они планировали повязать тебя кровью, ой, извини, что я так вот все прямо говорю, но мы же свои люди, да? А получилось, что ты вроде как всех спас, бандитов повязал и обезвредил. Ну, это подвиг небольшой, было бы странно, если бы синоби не справился с тремя пьяными бандюганами. Их, безусловно, кто-то нанял. Думаю, что отец Михаэль перешел дорогу не только нам. Ты ведь мог его прикрыть, а? Моро ничего не ответил. Он закурил сигарету, сделал затяжку и закашлялся. А потом еще некоторое время наблюдал, как огонь превращает ее в мягкие белые хлопья.