Пианино

      Мы поссорились с ним утром. После того, как он снова пришёл поздно с работы и сразу лёг спать. Я учуяла запах крепкого алкоголя. На белой рубашке был след красной помады. Это уже не в первый раз. Он вёл себя очень и очень плохо. Он сказал те обидные вещи, которые никогда в жизни не говорил мне. А самое ужасное то, что он не соблаговолил мне сказать их в лицо, а произнёс моей подруге.       Не хочу называть его полное имя, оно мне противно. Давайте просто будем звать его Н.       Как же меня это все достало. Тварь. Я постоянно закрываю глаза на его ночные прогулки. Мне это уже все по горло. Почему он не может получить удовольствие от меня? Я ведь люблю его, придурка моего родного…       В этот вечер я приготовила ему вкусный ужин, купила бутылку красного сухого, оделась красиво и сексуально. Я хотела забыть все и начать заново. С чистого листа. Я старалась. И долго готовилась. А он снова пришёл поздно, ужин уже давно остыл. Половина бутылки была выпита мной. Алкоголь немного стукнул в голову, он расковывал мои действия. Я была готова отдаться ему вся и полностью. Он открыл входную дверь своими ключами и, не сказав ни слова, прошёл в ванну.       Я ждала его долго, сидев на полу напротив белой деревянной двери, которая вела в ванную. Я сидела, поджав ноги к себе и думала, что же не так, все-таки? Я уселась на диван, с бутылкой красного сухого. Мне уже было наплевать на то, как он на меня посмотрит. Я все сидела и думала, как же я смогла докатится до такой жизни.       Почему Н. меня не любит? Фигура есть, пышные формы есть, лицо красивое, волосы короткие, ухоженные. Да я всегда хорошо выглядела. Все это не только для себя, но и для него тоже. Я ведь люблю его. Всегда старалась быть для Н. «единственной и неповторимой», чтобы всегда было приятно на меня смотреть, чтобы он гордился мной, чтобы ему было интересно. Всегда старалась. А он по другим ходит. Ну вот что за несправедливость? Почему? Что в них есть такого, чего нету во мне? Кто же сможет ответить мне на все эти дурацкие риторические вопросы, которые возникают у меня в голове? И сразу же улетают куда-то. Почему? За что?..       Я проснулась. Медленно открыв глаза, поставила свои мозги на место и поняла, что внезапно очутилась, в нашей с Н. спальне. Было темно, но от куда-то играла музыка. Классическая музыка. О, этот придурок снова играет на своем пианинушке поздно ночью. Вы теперь понимаете, как плохо он себя ведет?       Я медленно поднялась, накинула пудренный шелковый халат, надела тапочки и вышла из спальни, направляясь на звук потрясающей музыки, которую все-таки очень любила. Прекрасная лирическая и меланхолическая мелодия сменилась каким-то пытками. Господи, что он делает с фортепиано?! Он его купил за бешеные деньги!       Зайдя в гостиную, я увидела его там. Этот придурок ужасно грубо бил по клавишам пианино. Он мучал его, терзал и насиловал. Похоже, Н. был повержен. Повержен мной. — Пианино расстроенно. Но только твоим поведением. Как и я, впрочем.       Он невольно вздрогнул, обернулся и устремил свой взгляд на меня. Зелено-карие глаза смотрели пристально, изучая каждый мой миллиметр. — Почему ты проснулась?       А действительно? Играл он довольно-таки тихо, а я почему-то проснулась. Может, это сон? Я оперлась об диван, который стоял почти посреди комнаты. — Зачем ты мучаешь пианино? Ты потратил на него целое состояние, — он думал. Думал, чтобы мне ответить. Н. наклонил голову вниз, поправил рукой свои непослушные волосы. Он был в одних спальных штанах. Такой милый и домашний. Такой романтичный. Но, увы, не мой. — Знаешь, говорят, что когда ты играешь на фортепиано, ты вкладываешь туда душу. Всего себя. Все, что ты чувствуешь в этот момент. Вот и я так, видимо, — я невольно хмыкнула. И что же, интересно, он такого сейчас ощущает, что безжалостно избивал это черное дерево со звуками. — И что же ты сейчас испытываешь? — он медленно поднялся со стула и подошел ко мне так близко, как не подходил уже очень давно. Я даже перестала считать этот срок, он был невыносим для меня. Н. вдохнул запах моих волос и кончиком носа провел от подбородка до ключиц. Это было невыносимо. Противно и божественно одновременно. Он будто бы связал меня, подвесил, бил и избивал, но при этом целовал в лобик и кормил пирожными. Вот такое было ужасное двоякое чувство. — Я испытываю боль, — он все терся и терся носом об мою нежную кожу. Ему плохо? От чего же, милый? Ты ведь женат на той, которая не покладая сил пашет и убирает дом. Ты ведь изменяешь ей, а она, в свою очередь, закрывает на это свои серые глаза. Н. остановился на губах и начал сладко мучать их. Мужчина, который одновременно был для меня и близким, и чужим, робко прикоснулся своими губами к моим, как при первом поцелуе. Дыхание учащалось, ноги подкашивались и сладостный комочек сжимался внизу живота. Наши губы медленно сомкнулись, а потом могучая сила страсти и похоти начала витать в воздухе. Он приподнял меня за ноги и посадил на пианино, он начал целовать меня, легонько покусывать и мучать. Он спускался все ниже и ниже…       Я схватила его за макушку и со всей силой, которую только могла найти, ударила об пианино. Он упал на белый персидский ковер. Маленький ручеек алой вязкой жидкости поплыл по белому мягкому ковру. Такому дорогому ковру… На пианино остался красный след, который я вытерла рукой. Нельзя было портить это прекрасное творение человека.       Внезапно зазвенел дверной звонок. Я медленно отвела голову от своего возлюбленного. По моей щеке покатилась слеза. Надо выпить… Звонок повторился. Я отхлебнула чуточку красного сухого и медленно пошла открывать дверь. Я шаталась, устоять на ногах было ужасно трудно. Изнутри меня что-то жутко терзало. За дверью стоял непонятный человек. Он больно схватил за руку, у меня сейчас даже синяк. Вино упало на пол и разлилось. Почти как кровь. И я почувствовала облегчение.

***

      Веки налились свинцом, я не смогла их поднять, когда проснулась. Мой слух обострился, но то место, где я находилась, была настолько тихим, что в ушах начало что-то жужжать. Я постепенно открыла глаза и яркий свет от люминесцентных ламп заставил меня прищурится. Оглядевшись, поняла, что нахожусь в белой палате, одна. Прикована к койке. Раздался дикий и ужасный смех. А потом крик, который заставлял волосы на голове встать дыбом от ужаса. Это был мой смех. И мой крик…