Думаете, это здорово, когда кто-то сверху решил за тебя, с кем ты проведёшь остаток жизни? Думаете, это здорово, когда ты не можешь и дня прожить, не ощущая свою пару всем сердцем? Думаете, это здорово, когда не надо сомневаться и мучиться выбором? Вы всерьёз так думаете? Тогда вы просто глубоко заблуждающиеся идиоты. Серьёзно.
Часть первая. Истинные. Физика.
Арсений считает это издевательством. Для него, как и для его пары, их связь — выбор без выбора. Просто кто-то там решил, что именно эти двое подходят друг другу идеально, именно эти двое должны всю свою жизнь жить бок о бок, делить одну постель и судьбу на двоих. Надо же! Какое, блять, счастье! Арсений ненавидит себя и свою сущность. Арсений ненавидит тот факт, что его, как и Серёгу, лишили выбора ещё при рождении. Арсений ненавидит мир, в котором он вынужден причинять неудобства лучшему другу, да ещё и сам при этом страдать. Да, они пара. Крепкая, хорошая и красивая. Они — одно целое, те самые истинные из книжек для романтичных омег. Им доступны все прелести сего факта: безоговорочное доверие, чувство друг друга даже на огромном расстоянии, стабильность, уверенность, отличный секс. И только один маленький факт всё портит: любовь. Любовь — это не про них. Попов и Матвиенко друг друга не любят. Уважают, ценят, переживают, оберегают. Любят друг в друге именно понятие «друг». Любят. Но не так, как должны любить друг друга истинные альфа и омега. Только кто же их спрашивал-то? Кому интересны такие мелочи? Стерпится-слюбится, говорят старики. Да. Стерпелись. Даже не так. Страхались. Вот только слюбиться так и не вышло… Это чистая физика. Хриплые стоны, помноженные на чёткие движения. Удовольствие на грани боли. И кухонный стол не лучшее место для акта любви. Нет. Упасите боже! Любятся в комфорте. А они тут трахаются, утверждаются в своей власти. Арс царапает смуглые плечи Сергея, выгибается, обвивает его ногами, скулит. Омежья сущность властно рычит: «Мой!» На Серёге всё ещё теплится запах Руфа, его пальцы ещё хранят тепло чужого тела. Попов чувствует всё это. И его кроет. Кроет, как в первый раз. И конкретно сейчас, пока его втрахивают в гладкую столешницу, он может только ревновать и отвоёвывать своё. Своё, которое ему и даром не нужно. Головой он был рад за Серёгу, головой он понимал, что Матвиенко повезло с Руфадом. Головой. Но сейчас активной была вовсе не голова. Далеко нет. На пике течки он руководствовался исключительно инстинктами, исключительно своим безоговорочным правом собственности на этого альфу. Никаких имён, никакой нежности. Это страсть, первобытные инстинкты. Омега не может без своей пары. Альфа без своего омеги тоже никак. Никакие умелые ласки и романтические подоплёки не утоляют голода истинной страсти. И сейчас, спустя неделю разлуки, они сходят с ума, целуются, забывая, что вообще-то они лучшие друзья, вообще-то они друг друга не любят, вообще-то они друг другу не принадлежат. Серёга берёт властно, уверенно. Серёга берёт своё, знает, что и как сделать, сходит с ума от осознания, какой Арсений отзывчивый, какой охуительно красивый в его руках. Арсений, который весь, до кончиков своих угольного цвета волос, его. И только его. Его идеальный. В такие моменты, когда разум отключается, они почти готовы поверить, готовы принять в себе это. Смириться со своей природой. Слюбиться. Попов, измученный недельным одиночеством, течкой и нервными всплесками своей сущности, сейчас греется в крепких, надёжных объятиях. Ему так хорошо, что почти плохо. И так хорошо, так правильно ему бывает только с Серёжей. С истинным. Они же идеальная пара. Они же чувствуют друг друга кожей, мыслями. Они же слышат друг друга без слов, они знают друг друга от и до. Они — идеальные. И даже тот факт, что сразу после, когда спадёт морок возбуждения и голода, им будет чуточку стыдно, ничего не меняет. Абсолютно. В эту самую минуту, когда руки хаотично дарят самую правильную ласку, когда тело так идеально сочетается с телом, им просто хорошо друг с другом. Идеально. Почти десять лет. Они знают, что от этого нет лекарства, нет спасения. Они знают, что раз за разом будут бежать друг к другу хоть из Рая, хоть с края Вселенной. Их сущности неразрывно связаны. Истинность их союза делает их рабами ситуации. Но даже в такие откровенные, сладкие моменты с истерзанных поцелуями-укусами губ не срывается «люблю». Потому что не любят. И даже в порыве страсти не могут соврать об этом. Потому что, так или иначе, к безумной страсти примешивается уважение, благодарность, преданность и честность. Они пытались, они учились, они даже пару раз были у психолога, который просто посоветовал им вести себя так, словно «вы любите друг друга, нежите и ласкаете. Говорите друг другу о любви, целуйте просто так, без надобности и потребности. Это — лучший из способов всё наладить!» Но хуй там плавал! Арс заливался хохотом, пытаясь выговорить что-то в духе «любимый, а давай сегодня сходим в бар?» Серёга давился словами, подбирая ласковые прозвища для своей пары. Они ржали с этого, прикалывались, но толку так и не добились. Дружить — запросто. Поддерживать, помогать — «я первым прилечу к тебе на выручку»! Но не более. — Таблетку выпил? — разум пробивается ровно на секунду, Серёга дожидается кивка и кончает, вжимается всем телом, оставляя под ключицей любовника яркий след от клыков, оставляя на коже очередную метку, которая должна всему миру сообщить, что вообще-то этот омега занят. Только вот метка эта сойдёт край через месяц… Они не держатся. Потому что не обмануть, как не пытайся. Потому что они не принадлежат друг другу. Арс откидывается на столе, всё ещё тихо скулит, ощущая всем телом, всей кожей, как отпускает, как возвращается рациональная часть его личности. — Полчаса неловкостей, — усмехается он, сползая как можно ближе к краю, чтобы им обоим было удобно. — Что-то в этот раз слишком жёстко, — Серёга хмурится, полотенцем бережно стирает остатки спермы с впалого живота омеги, стараясь не думать о том, что они повязаны, что ещё как минимум полчаса им придётся быть «друзьями, которые трахаются». — Во-первых, течка, — лениво загибает пальцы Арсений, рассуждая таким тоном, словно они тут список покупок составляют, — во-вторых, вы там с Руфом неслабо так промарафонились, в-третьих, мы с тобой в последний раз прервались на самом интересном. Так что… ещё легко отделались. Оба смеются. Они привыкли к этой неловкости, они привыкли к тому, что одежду друг с друга срывают истинные, а последствия всего этого пиздоблядия устраняют лучшие друзья. Серёга тянется к графину с водой, пьёт прямо из горла, а потом наливает и Арсу. Они никогда это не обсуждают. Зачем? Да, им до одурения хорошо в физическом плане: Арсений разморён оргазмом и буквально растекается по столу, Серёга всё ещё ловит отголоски удовольствия, имея возможность снова вытрахать. В физическом плане они и в самом деле истинные. Но с моральной точки зрения… Они не могут иначе. У них просто нет выбора. Альфа Серёги ревностно бережёт покой своей пары, в то время как омега Арса старается обеспечить им уют. Призрачное подобие гармонии и счастья. Обманчивые картинки крепкой семьи. Мало кто вообще знает о них правду. Потому что ну не пара они! Не вяжется это ни в какие рамки! Однако и порознь им так же хуёво, как и вместе. Они пробовали. Раза два или три. Серёга уходил с вещами, оставляя Арса в покое. Арсений сбегал от друга, пытаясь не маячить и не мельтешить перед глазами. Они старались жить нормальной, человеческой жизнью, старались подарить друг другу свободу. Их хватало на полгода максимум. А потом… потом они просто сталкивались лбами в самом неожиданном месте, находили друг друга в сумасшедшей круговерти жизни и часами не могли остановить то безумие, что творилось между ними. Изголодавшиеся сущности, получив право быть друг с другом, раз за разом выедали из своих хозяев разум. Превращая двух лучших друзей в ненасытных любовников. После долгой разлуки усмирить природу было труднее. Сущности, измотанные и усталые, ни за какие коврижки не собирались сдаваться. Альфа и омега просто наслаждались друг другом. И даже Арсу и Серёге в такие моменты казалось, что вот, сейчас, сегодня всё изменится. Они откроют глаза и полюбят друг друга. Но нет… Разве что Попов после подобных воссоединений неделю не мог нормально сидеть и ходить, а Матвиенко приходилось прятать засосы и царапины. Охуенно блять!Часть вторая. Влюблённые. Химия.
Эта любовь пришла к ним внезапно. Вспышка, чистая химия, когда ты не можешь думать, когда можешь только чувствовать. Когда самые невинные касания откровеннее любой постельной сцены. Когда простая улыбка становится тебе солнцем. Арсений впервые за много лет действительно чувствовал. Нежность на кончиках пальцев, скользящую по венам, согревающую, яркую. Взаимное притяжение, взаимные эмоции. Чувства заполнили его до краёв, делая живым и словно бы парящим над полом. Арсений утонул в Антоне, растворяясь безо всякого остатка. Это было красиво. Это было чувственно. Крылья за спиной и бабочки в животе. Попов и подумать не мог, что сможет полюбить так. Полюбить искренне, откровенно. Полюбить без принуждения. Полюбить, просто потому что глаза красивые, и браслетов на запястьях не сосчитать. Полюбить за искренний смех, за то, как солнце путается в светлых, взъерошенных волосах. Антон влюблён по уши. До чёртиков. Антон кружит вокруг Арсения, обнимает его при любой возможности, целует и греет руки. Антон даже представить себе не может, за какие такие заслуги ему достался такой человек, как Арс. Как вообще может быть, что его полюбил сам мистер совершенство Арсений Попов? Антон бета. И ему глубоко фиолетово на запахи, сущности и прочую фигню. Его не коснулась тема выбора без выбора. Арсений считает Антона счастливцем. Антон может выбрать. Арсений и сам счастлив рядом с ним. Ведь выбрали его. И он тоже выбрал. Во всяком случае, пытался, тщательно скрывая от Антона все свои внутренние бури и всплески. Тщательно скрывая факт того, что у него уже есть истинный. Их тянуло друг к другу. Антон не мог насмотреться, Антон не мог не улыбаться, в то время как Арсений просто не мог поверить, что это происходит с ним. С ними. — Я тебя люблю, — тихо шепчет он, целуя длинную шею, вдыхая аромат весеннего леса, пьянея от осознания, — я никогда не любил так сильно. — Это взаимно, — эхом отзывается Шаст, ласково скользя кончиками пальцев по обнажённой спине, ощущая все родинки, очерчивая разлёт лопаток. Глаза в глаза. Нежно, с оттягом, утопая в шёлке простыней. Они любят друг друга не телами, нет. Это гораздо глубже и выше, чем просто плотское. Это как раз та самая любовь, которой любят друг друга герои классических романов. Арсений двигается плавно, красиво. Буквально танцует, сплетаясь телами, целуя губы, выдыхая стоны наслаждения. Антон первый, кто позволил ему так много, Антон первый, с кем Арсению захотелось ощущать себя сильным, ведущим. Антон у него первый. В определённом смысле. Шастун горячий, яркий и шумный. Попов с ним становится таким же, а ещё молодеет лет на десять. Они не трахаются. Они любят друг друга. Любят в полумраке осеннего вечера. Любят до дрожи в острых коленях Антона, любят до мурашек по спине Арсения. Попов обводит ладонями узкие, тонкие бёдра, притягивает ближе, не сдерживая тихого стона удовольствия, не прекращая целовать светлую кожу на груди и плечах любимого. Антон для него юноша. Чистый и непорочный. Ангел. Тот самый, что сошёл с небес и огладил нежным крылом, даруя покой, счастье и гармонию. Антон для него нежность, сотканная из мечты. Они так подходят друг другу, что рядом с блондином мужчина забывает, что он, вообще-то, несвободен. Рядом с Антоном он может быть только счастливым, улыбчивым и живым. Рядом с Антоном он просто Арсений. Арсений, который выбрал сам. И которого выбрали. Это ведь их решение, их выбор. Никто не указывал им, никто не принуждал. И если вдруг завтра утром они встретятся на работе и поймут, что любовь кончилась, то не случится конец света, не будет тянуть внутри. Останутся тёплые, яркие картинки-воспоминания. Им не придётся ломать голову, как усмирить внутреннюю, взбесившуюся сущность. Они просто будут друзьями. Как раньше. Арсений ласкает тело Антона, делает всё так, как хотел бы, чтобы поступали с ним. Дарит всего себя. А ещё чувствует, как его сущность недовольно рычит. Но… это ощущение он запинывает ногами на корню. К чёрту всё! Он влюбился! Взаимно и всерьёз. Мягкая кровать в спальне — лучшее место для любви. Антон красивый на фоне цветастого зелёного постельного белья. Да, не шёлк, обычный хлопок. Но их пальцы сплетаются так гармонично, так правильно. А цвет ткани так красиво оттеняет цвет глаз молодого человека. Антон млеет и тает. Потому что ему действительно хорошо. И хотя все вокруг думают, что беты — бесчувственные и амёбные деревяшки, сейчас видно и понятно, что это совсем не так. Да, Антону не срывает голову от запахов, которые он в принципе не ощущает. Но это не мешает ему ощущать тот поток эмоций, что дарит ему Попов. Но это не мешает Антону чувствовать всю гамму физических ощущений. Это не мешает ему чувствовать себя любящим и любимым. Арсений у него первый. Почти во всём. Антон делит с ним все свои новые знания. Антон дарит Арсению всё то, что хотел бы получить для себя. Они отдают друг другу так много, как только могут, они открывают друг другу новые миры. И друг для друга они становятся проводниками в мир счастья. В мир, где нет рамок, условностей и ограничений. Есть только любовь. Они много гуляют, много обнимаются. Они проводят вместе так много времени, как только могут, иногда просто сидя в полумраке комнаты, обнимая друг друга, касаясь, сплетая пальцы. Арсению нравится перебирать браслеты и кольца Антона, нравится говорить с ним, смотреть фильмы, слушать музыку через одну пару наушников. Ему нравится сама мысль, что они любят друг друга. Просто так. Потому что так вышло. Антон любит губами считать родинки на спине и плечах Арса, любит перебирать тёмные, мягкие пряди, пропуская их сквозь пальцы. Антон любит ощущать, как Арс периодически кусает его то за нос, то за уши, нравится, как Попов с искренним восторгом зовёт его «ушастиком» или «ангелом». Никому больше такого не позволено. Потому что только в интонациях Арсения Шасту слышится нежность, а не насмешка, потому что только в ласковой улыбке и взгляде Арсения молодой человек видит искренность. Как-то раз Антон делится мыслями о том, что бетам живётся тяжелее, приходится искать, подбирать. У них ведь нет никакой определённости. Только собственные ощущения и мнения. Антон тихо сообщает о том, что боится, что однажды Арс встретит своего истинного и уйдёт, полюбит его. Арсений улыбается, смотрит ему в глаза и обещает, что не полюбит. Потому что уже любит, потому что другого ему не надо. И он ведь даже почти не врёт. Он не сможет полюбить своего истинного так, как полюбил Шастуна. И потому он просто продолжает незаметно ото всех заглатывать двойную дозу подавителей. Он ведь и сам боится сорваться, боится, что сущность снова взбунтует. Упорно гасит всё это в себе. Нет. Он больше не хочет, да и не может принуждать себя. Он хочет быть просто счастливым. Рядом с тем, кто смог увидеть в нём не омегу, но того, кого можно просто любить. — У тебя очень красивые глаза, — тихо шепчет Попов, целуя Антона в нос, улыбаясь, буквально светясь от счастья. — А ты у меня весь красивый, — смеётся Антон. И эти мягкие переливы обычно грубоватого голоса кажутся Арсению музыкой, — я до сих пор не могу поверить, что ты можешь любить меня… я ведь обычный. — А разве любить нужно за что-то конкретное? — мужчина качает головой и увлекает Шастуна в поцелуй. Невинный, сладкий и ласковый. С Матвиенко они так никогда не целовались. Даже когда пытались «влюбиться». Нет. С Антоном же оно выходит как-то самособой. Искренне. По-настоящему.Часть третья. Разбитые. Астрономия.
Идиллия не может длиться вечно. Арсений понимает всё. Абсолютно всё. Глотает таблетки, целуется с Антоном, но ночевать приходит домой. Каждый раз. Не позволяет себе такую маленькую слабость, как заснуть и проснуться с тем, кто смог согреть сердце. Возвращается к тому, кто греет тело. Он выглядит уставшим и разбитым. Он словно бы сгорает дотла в своём счастье. От счастья и безысходности одновременно. Какая охуительная ирония. — Что с тобой происходит? В последнее время ты сам не свой, — Серёга хмурится, в один из таких вечеров всё же решаясь поговорить. Он ведь всё понимает, всё чувствует. И знает, что Арс тоже всё чувствует. — Прости, — Попов привычно извиняется, хмурясь и пряча виноватый взгляд, — я не специально, просто… — Просто появился кто-то, — спокойно заключает брюнет, чуть улыбаясь, — и ты опять боишься мне сказать. — Я же понимаю, что это снова плохо кончится, не маленький. — Тебя так не крыло уже года четыре, не думаю, что это минутное увлечение, — разумно и весьма точно подмечает Матвиенко, — Расскажи, попробуем что-нибудь придумать. — Не сегодня, не хочу об этом, — Арс нервничает, дёргается, хотя и старается держать себя в руках, знает, что все его настроенческие качели остро отражаются на его паре, но поделать с собой ничего не может, — потом. — Хорошо, мы вернёмся к этому разговору потом, — сущность Серёжи искренне тянется к омеге, потому он просто обнимает друга, гладит по спине, успокаивая, давая хоть каплю поддержки. Должен же от этой чёртовой связи быть хоть какой-то маломальский толк! — Не забывай — я приму любой из вариантов. Только не скрывайся, — напоминает он, вздыхая. Их сущностям это не нравится, они оба понимают это, но больше расставаться не собираются, хотя расставание и новая попытка разорвать связь была бы сейчас самым логичным действием. В конце концов, они научились жить так. Без любви, но в природой заложенной гармонии. Бегая «на сторону», но всё равно возвращаясь друг к другу. И это всё похоже на бесконечную пружину: чем сильнее растягиваешь концы, тем жёстче и больнее удар, когда она срывается, скручиваясь в исходное положение.***
Серёгу в очередной раз коротит и ломает. Он знает точно — Арс как минимум целовался с кем-то этим вечером. Снова. И если умом он всё понимает и совсем не ревнует, даже радуется за друга, то альфа внутри бунтуется так, что хочется разбить кулаки о стену. Вместо этого Матвиенко зависает на кухне в попытках приготовить отбивные. Лучше он будет лупить кусок мяса, чем ни в чём неповинные стены. Альфа чувствует, что омега намеренно глушит связь, чувствует, что всё меньше и меньше ощущает пару. И это так бесит! А тот факт, что сущность бесится, бесит самого Серёгу. Ёбаный замкнутый круг. Грохот в квартире стоит такой, что Арсений хочет с порога развернуться и сбежать куда подальше. Его сущность ощущает, что ей пизда, хотя разум твердит, что всё хорошо, он не совершил ничего преступного. Омега понимает, что проштрафился конкретно. Вот уже пару месяцев, как он намеренно морит пару голодом, да и сам голодает. И только дружба держит мужчин в рамках, только разум напоминает о том, что вообще-то они не собственность друг друга. Попов просто разувается и проходит на кухню, садится в углу и заговаривает полупьяно, устало и в лоб: — Блять, меня так кроет только с тобой. Понимаешь? Моей сущности от твоей срывает башню точно так же, как моему телу и разуму — от него. — Я его знаю хоть? — Серёга усмехается и смотрит с любопытством. Чисто по-дружески ему до пиздеца интересно. Но альфа внутри рычит, требует, нашёптывая: «Возьми силой! Ты же видишь, что ему тоже это нужно! Возьми, оставь метки, получи взамен новые шрамы и засосы! Он не будет против!» — И очень даже хорошо. Ты за него народ в трансах банишь. Челюсть Матвиенко встречается с полом, в то время как одна бровь ползёт вверх, а из рук почти выпадает молоток. Вот тебе, бабушка, и юрьев день! — Шастун?! — Прости, — Арсений разводит руками и истерично смеётся, да так, что в уголках глаз собираются слёзы. Он безбожно пьян, от поцелуев припухли губы, а под свитером на плечах расцвели лиловые пионы поцелуев Антона. Такого с ним ещё не случалось за все тридцать с лихуем лет! Никогда ещё его так не крыло. Никогда ещё так страстно не хотелось быть парой кому-то. С Антоном хотелось. С Антоном Арсению хотелось всего и сразу. Разум и чувства кричали, что вот оно, вот его бы выбрать. И любить. Что он, собственно, и сделал. Инстинкты же боязливо, а то и вовсе трусливо, напоминали, что дома ждёт альфа. Истинный. Но этот факт омега старался даже наедине с собой не вспоминать, не озвучивать, заедая его подавителями и зацеловывая губами Шастуна. Да, с Серёгой разум отрубался, уступая место сущности. Да, ни с кем другим Попову не было хорошо, так правильно в постели. Только вот всё это было словно бы не на самом деле, словно не в его жизни. С Антоном же Арс был полностью, что называется, в здравом уме и трезвой памяти, с Антоном он был настоящий, живой, но улетал так же. Высоко, жарко. Искренне. — Да ладно, чё уж там. Фанатки уссутся от восторга! — брюнет смеётся, садится напротив Арсения, ласково касается его щеки. Альфа всё ещё злится, но чувствует, что омежья сущность тянется к нему, рвётся всё так же сильно. Хотя её и давят насильно. Несостыковочка. Попов прижимается на автомате, чуть дрожит и закрывает глаза. Его косоёбит. А Серёжа только и может, что гладить по голове, успокаивая, тихо шепча, что всё наладится. Единственный плюс их истинности — тотальное взаимопонимание. С полуслова, с полумысли, с полувзгляда. Впрочем, видеть не обязательно, достаточно просто почувствовать. И это «почувствовать» порой мешает им куда сильнее других бытовых проблем. Они бы оба хотели, чтобы этой связи не было. Они бы оба хотели быть просто лучшими друзьями, близкими друг другу людьми. Они бы смогли. Как много «бы» на шесть квадратов кухни… — Ты сам как? — всё же спрашивает Арс, прекрасно понимая, что всеми этими выходками причиняет Серёге кучу неудобств. Понимая, что извёл альфу своей прихотью. — Как видишь, вместо дыр в стенах у нас на ужин мясо. Причём даже не твоё! — Матвиенко смеётся искренне, открыто, умело сглаживает и успокаивает, понимая, что иначе просто не может. Они оба хороши, что уж там. Серёга знает прекрасно, что эта треклятая истинность аукается им обоим. Они уже проходили через подобное. Только тогда у Серёжи была Маша, и Арс почти слетел с катушек. Точнее, его сущность бесилась, билась, обижалась, отчаянно взывая к своей паре. Сам Попов головой радовался за друга. Рядом с Бендыч Серёга расцветал, становился счастливее, живее. Вот прямо как сейчас сам Арс рядом с Шастуном. Головой Арсений был всеми руками за то, чтобы друг женился и был счастлив. Головой. Но не сущностью. Впрочем, альфа тоже не мог сдержать себя. Бежал, как только удавалось выкроить хоть минутку. Альфа рвался к своей измотанной паре. Маша узнала не сразу. Она приняла и всё понимала, Маша терпела. Но даже её терпению пришёл конец. Она просто отступила и отпустила, объясняя ребятам, что так продолжаться не может. Попов боялся, что и Антон не выдержит. Только святой или сумасшедший сможет перетерпеть такое. Попов отлично помнил тот злополучный ноябрь, когда комфортил друга, пытался подбодрить и убедить, что обязательно всё наладится, в то время как сущности ликовали, наслаждаясь возможностью не терпеть посторонних. Кажется, они тогда разве что только на улице не трахались. Природу сущностей было не сломить ничем. Абсолютно. Сущностям было плевать. Инстинкты, вот что брало верх в любом споре.***
Несмотря на тотальный пиздец, Арсений всё ещё счастлив. И Антон тоже. Они всё так же гуляют по паркам, шуршат опавшей листвой, пьют какао в кафешках, делают кучу совместных фото, целуются под дождём, смотрят фильмы. Они всё так же любят друг друга. У них всё хорошо. И есть только одно «но». Арс всегда уходит, уезжает. Арс никогда не остаётся с Антоном до утра, даже если они успевают заснуть вместе. Несколько раз Попов пробовал. Но не может он так, не может спать нормально. Да, себя и свою сущность он заглушил, почти получилось. Но он чувствует, как ломает его пару, как хуёво Серёге. И ничего не может поделать. Тихо одевается, оставляет Антону записку и уезжает. Домой. К альфе. Да, они уже давно не занимаются сексом, Арс не может изменить Антону, не может предать ещё больше. Серёжа всё понимает и довольствуется тёплыми объятиями во сне, короткими поцелуями, которые отчасти усмиряют альфу. Связь не рвётся. Но Матвиенко всё равно нервничает. Не как альфа, как друг. Арс выглядит с каждым днём всё бледнее и бледнее. Синяки становятся всё глубже и темнее. Он не знает, почему так, но чувствует, что чем хуже выглядит Арсений, тем слабее становятся импульсы их связи. Антона подобный расклад выбивает из колеи, заставляя думать о том, что всё же что-то не так. Он снова и снова возвращается мыслями к тому факту, что перед ним омега. Омега, которому хоть иногда нужен альфа. В физическом смысле. И тот факт, что за всё время их романа у Арса ни разу не было течки, настораживает. — Останься, — в очередной вечер ласково шепчет Шастун, обнимает, целует лицо и плечи, гладит ладонями шикарное тело, — останься, пожалуйста. — Я не могу, — болезненно морщится Арс, ощущая все Серёгины нервы, ощущая, что сейчас дома творится просто невероятный пиздец. — Почему? — не унимается Антон, ни на секунду не прерывающий ласки, — Я сделал что-то не так? Тебе плохо со мной? — Я… — Арс не знает, как рассказать правду, как довериться тому, кого он любит, без кого ему действительно плохо и гадко, Арс понятия не имеет, как отреагирует молодой человек, — Тош, это сложно. Я просто не могу… — Расскажи, я пойму. Только позволь мне понять, — Шаст вкладывает в свой голос максимум любви, максимум нежности. Он больше не может так. Тишина в комнате повисает на долгих несколько минут. Её разбивает только тиканье часов и шелест дыхания двоих любящих мужчин. — Я несвободен… — наконец выдыхает Арсений и весь сжимается, зажмуривается, готовый к тому, что Антон сейчас брезгливо отпихнёт его от себя, ударит, накричит и вышвырнет. Из постели, из квартиры, из своей жизни. В этот момент Серёгу буквально подбрасывает на месте, из дрожащих пальцев на пол вылетает чашка кофе, со звоном разлетаясь на мелкие осколки. Альфа чувствует, как его пара мечется, боится и нервничает. Альфа чувствует, что нужен. Но сделать не может ровным счётом ничего. Может только методично раздирать в клочки старый журнал изрезанными осколками чашки пальцами, чтобы хоть как-то унять себя. Антон не может понять. Замирает, хмурится и неверяще мотает головой. Что-то внутри ломается с треском, отдаётся болью в подреберье. В голове столько всего, но ни одну из мыслей он не может ухватить за хвост, а Арс продолжает говорить: — У меня есть пара. Истинный альфа. И поверь, это не мой выбор. — Как это? — Шаст не понимает. Это и в самом деле сложно. А ещё до боли обидно. Его водили за нос добрых три месяца. — Мы очень давно вместе. Много лет, — голос брюнета дрожит, как и его пальцы, ему хочется сквозь землю провалиться, потому что так мерзко он ещё никогда себя не ощущал, — И нам не разорвать эту проклятую связь! Мы пробовали. Но каждый раз всё кончается одинаково. Мы не можем порознь… И это не наш выбор. Арсу хочется разрыдаться, как грёбаной истеричке, хочется бить подушку, постель, стены. Хочется выйти в окно, лишь бы не чувствовать весь этот безумный коктейль. Боль, отчаяние, злость, страх, ненависть — всё и сразу. Его, Серёгино, даже, кажется, чуть-чуть Антона. Арсу неебически хуёво. И это ещё мягко сказано. Антон не знает, что говорить, как быть. Антон, конечно, слышал о непоколебимости связи истинных пар. Но вот чтобы так… Он и подумать не мог, что истинные пары могут быть «нелюбящими». — Он тебя не любит? — на всякий случай всё же уточняет молодой человек, всё ещё не разжимая объятий, наоборот, прижимая крепче, чувствуя дрожь любимого человека. — Как и я его, — кивает Арсений, — я говорил, что это сложная история. — Я хочу знать. Всё, — поразмыслив минуту, уверенно выдыхает он. «Никогда не руби сплеча, выслушай. Нельзя осуждать просто потому что тебе кажется, что человек не прав. У каждого своя правда, сынок», — всплывает в голове голосом матери. И Шастун только сейчас понимает, что она имела в виду, что хотела донести до сына. Попов рассказывает. Рассказывает то самое «всё» от и до, рассказывает про десять лет ада, через которые они с Серёгой уже прошли, рассказывает о том, что ждёт их дальше. Жмётся к тому, кого любит, а рвётся к тому, кому принадлежит сущностью. И это отвратительно. Отвратительно чувствовать себя предателем и изменщиком, но в эту же минуту ощущать себя невероятно счастливым. Самым счастливым. — Пиздец, — резюмирует Антон в конце истории. Он не хочет и не может отпустить. Он понимает. Понимает Арсения, понимает Сергея. Понимает, мать его, всё! Только вот смириться пока не может. Как и понять, что теперь со всем этим делать. — Мне нужно домой. Прости, — шепчет сдавленно Арсений, всё же поднимаясь из постели, выпутываясь из такого любимого кольца ласковых рук. Пока одевается, скидывает Матвиенко сообщение, что скоро приедет и что им нужно поговорить. Шастун сам отвозит его, дожидается, когда в знакомом окне загорится свет, и только после этого уезжает. Уезжает в ночь, куря одну за одной, катается по городу, переваривая всё то, что услышал, узнал. Переваривая и сопоставляя факты. Когда Арсений оказывается дома, то он уверен — Антон больше и пальцем к нему не притронется. Да что там не притронется! Он видеть его больше не пожелает, не заговорит, не улыбнётся. Антон сейчас просто поступил благородно, но того факта, что Арс лгал ему всё это время, он не простит. Никто такое не простит. Арс нарочито долго возится со шнурками кед, пошатываясь идёт в сторону спальни. Их с Серёгой спальни, которая не знает ни любви, ни нежности. — Арс, что… — Серёга успевает подхватить его в полёте к обмороку практически у самого пола, Серёга не понимает, что случилось. Иссохшийся, потерявший вес, бледный и почти не дышащий. Матвиенко напуган. И пока вызывает «скорую», обещает себе, что найдёт выход, сделает что угодно, лишь бы разорвать эту долбанную связь, лишь бы не видеть больше этого ада. Он не может потерять друга. — Давай, родной, дыши, — почти умоляет он, пытаясь привести Попова в чувство. И внутри у него что-то дёргается, сжимается. У него. Не у альфы. Сущность просто в бешенстве. Серёга понимает, что что-то происходит с ним самим, когда врачи увозят живой труп в дежурную больницу. Он едет следом, его пускают без проблем, стоит ему упомянуть, что они — истинные. — Передозировка подавителем, нервное и общее истощение, — достаточно сухо констатирует седовласый мужчина в очках, имени которого Матвиенко не запомнил, — когда у него последний раз была течка? Вы вообще следите за своей парой? Тычки и упрёки. Всем ведь не объяснишь, всем ведь не истолкуешь. Потому Сергей просто принимает всё это, а в своей голове сопоставляет факты и свои ощущения с реальностью. — Он поправится? — армян обеспокоен, сущность тоже нервничает. И в своих эмоциях они сходятся впервые за много лет. — Куда денется? На ноги поставим, но за репродуктивную функцию ручаться не могу. — Я могу остаться? Врач смотрит поверх очков, прикидывает что-то в своей голове, а потом кивает. Пара же. Какая-никакая, но всё же. Врачу кажется, что хреновый Серёга альфа, но сущности сейчас лучше не разлучать. Истинность так или иначе должна пойти на пользу. Сергей сидит на неудобном стуле, уперев голову в сцепленные в замок ладони, жмурится и пытается понять, как он это допустил? Почему не заметил, почему не предпринял ничего? Арсений спит, с ним всё будет в порядке. Ну, во всяком случае, в физическом смысле. Организм крепкий, оклемается. А вот что будет с психикой? И что случилось вдруг? О чём Арс хотел поговорить? Антон напивается в дешёвом баре у дома, просматривает фото, сам себя растравливает, раздирает изнутри. Как он упустил такую очевидную правду? Почему не понял? И как быть дальше? Пьяный мозг не сразу может сфокусироваться, пока он вчитывается в текст сообщения от Серёжи: «Что случилось у вас? Арс написал, что хочет поговорить, пришёл домой и чуть не сдох у меня на руках». Эта ночь разбивает сразу троих. На мелкие осколки. Как злополучную чашку кофе.Часть четвёртая. Единые. Математика.
За все десять лет, что они знакомы, Серёжа не может вспомнить подобного периода. Когда не видно было просвета, когда каждое утро — восстание из Ада. Арсений приходит в себя окончательно только на вторые сутки, после гемодиализа. Он не может понять, что происходит, но по осунувшемуся лицу Серёги, по его встревоженному взгляду успевает догадаться, что что-то всё же пошло не так. — Я тебя когда-нибудь убью, — вместо приветствия выдыхает Матвиенко, отмечая при этом, что сущность согласно поддакивает. — Всё так плохо? — хрипло уточняет Попов, прикрывая глаза, которые режет от слишком яркого света в палате. — Ты за три месяца сожрал годовую норму подавителя. Как думаешь, насколько всё хорошо? — он и вправду хочет придушить Арсения, придушить, а потом воскресить и прижать к себе, спрятать, укрыть и успокоить. За последние двое суток, что он провёл рядом с другом, что-то поменялось. И только вот сейчас Серёжа может сделать осторожное предположение, ещё слишком сырое и чужеродное его разуму: чтобы всерьёз оценить важность и нужность, нужно потерять. Он почти потерял. — Прости, — Арсений чувствует свою вину. Он не боится за себя, но только сейчас осознаёт, на что обрёк альфу, отлучая от себя, разделяя сущности насильно. Это ещё хуже, чем полгода порознь. Тогда это было совместным решением. А так… ещё отвратительней, чем предательство. — Пожалуйста, просто оклемайся, а там поговорим. Следущую неделю Серёжа в больницу не приходит. Ему нужно время, чтобы осознать и добить ту мысль, что молнией поразила его, когда Арс, наконец, осознанно открыл глаза и посмотрел на него. После почти двух суток бессознательной мути во взгляде. Матвиенко с ужасом для себя осознаёт, что он любит. Любит лучшего друга. Совсем не как друга. И любовь эта — несмотря на «законность» и логичность — кажется ему дохуя неправильной. Из больницы он едет сразу к Антону. Тот порывался приехать, но его бы не пустили. Серёге-то со скрипом разрешили остаться, а тут кто-то чужой, кто-то кто не родственник. Врачи сразу сказали категоричное «нет». — Как он? — Антон сидит напротив Серёги, смотрит в глаза и не знает, как правильно начать разговор. Двое суток в неведении. Он проклял всё, он пообещал себе, что если с Арсом всё будет в порядке, то он исчезнет, больше не вмешается. Антон винит себя в случившемся. Он ведь видел, задумывался, но ни разу даже не спросил. Он так увлёкся своим счастьем, что даже не допускал мысли, что счастье это может доставаться ему через боль и мучения кого-то другого. — Бывало и лучше, — сухо констатирует Матвиенко, отпивая чай из пузатой чашки, морщится, потому что не вкусно, потому что «Арс заваривает вкуснее, даже если из пакетика», — очухался, но слаб. Как вообще не сдох — не понятно. — Ты меня ненавидишь, да? — Я — нет. Но моя сущность очень хочет съездить тебе по ебалу. Двое мужчин смеются. И это точно нервное, истерическое. Оттого и страшнее. Два взрослых мужика ржут заливисто, в голос. Серёге смешно, потому что это ж блять надо было так проебаться! Влюбиться в собственную пару спустя десять лет дружбы. Антон хохочет, потому что в его голове мутузящий его Матвиенко выглядит очень забавным. Пиздец. — Что произошло в тот вечер? — всё же задаёт вопрос альфа, взяв себя в руки — Он написал, что хочет поговорить. — Арсений рассказал мне правду про вас, — Шаст тяжело вздыхает, вспоминая свои тогдашние эмоции. И сейчас они кажутся ему какими-то чужеродно далёкими, — рассказал, почему не может быть со мной полностью. — Понятно, — ему и в самом деле всё понятно. За столько-то лет Серёжа выучил свою пару. Арсений всегда тяжело переживал эмоциональные потрясения. И, скорее всего, тем злополучным вечером он собирался поставить точку. Вопрос лишь в том, в которой из историй, — и что ты думаешь по этому поводу? — Думаю, что он мне нужен, — уверенно кивает молодой человек, облизывая губы и закуривая, наблюдая за тем, как дрожит в длинных пальцах сигарета, — думаю, что люблю его и не могу допустить, чтобы он делал что-то против своей природы. — Знаешь, — армян усмехается, — я его никогда не любил. Мы что только не пробовали. Даже как-то пытались ребёнка завести, психолог посоветовал. Не вышло. И полюбить тогда не вышло. Я уважал его, ценил, оберегал, любил, как друга и человека. Но как пару… как истинного… Мы пытались разбегаться, не общаться совсем. Пытались быть не парой. Только нас никто не спросил, чего мы там хотели или не хотели. Инстинкты, блять. — Да, Арс рассказал, — кивает Шаст, вздыхая, — он мне всё рассказал. Я всегда думал, что вам — альфам и омегам — проще живётся. Определённость в жизни хоть какая-то, уверенность, что есть «твой» человек. А выходит… выходит, что не всегда всё так радужно, как кажется на первый взгляд. Но неужели ничего нельзя сделать? Мы ведь все взрослые люди, должен быть выход. — Я сегодня понял, что люблю его, — просто и даже как-то безразлично сообщает Серёга, глядя прямо в глаза Антона, — идиотизм, правда? Увидеть и влюбиться на десятом году почтибрака. У Антона пропадает дар речи. Признание Матвиенко такое… — Уверен? — Нет. Но одна мысль, что он мог скопытиться, что ещё чуть-чуть и всё, заставляет меня вздрагивать. Меня самого. Не только мою сущность.***
Арсений снова начинает ощущать связь. Так больно и остро. Он чувствует, что что-то вдруг, резко, безо всяких предпосылок, изменилось. Серёга не отвечает на звонки, но охотно строчит сообщения. Серёга не приходит, но передаёт через курьера фрукты, вещи и вообще всё необходимое. Антон тоже не приходит. Но Арс и сам не решается ни позвонить, ни написать. Ему кажется, что больше он не имеет на это права. Ему кажется, что он должен завязывать с этой игрой. Он больше не может и не хочет мучить того, кого любит и того, кто предназначен ему. Он не имел права выбирать! Но решил, что имеет право бросить вызов судьбе. На третьи сутки нахождения в больнице в одиночестве, Попов вдруг ловит себя на мысли, что соскучился по Серёже. По его тёплым рукам и грубоватым поцелуям. Соскучился по ощущению безопасности, которое ему дарил альфа. И ему — как и Серёге пару дней назад — кажется, что это неправильно. Неправильно скучать не по другу, но по Серёже, по истинному. Неправильно, потому что он не перестал любить Антона. Не перестал чувствовать на кончиках пальцев тепло этого светлого юноши, не перестал тянуться к Ангелу. Просто теперь его тянет ещё и к истинному. И это не голод. Его пугает эта странная метаморфоза. Его пугают его же собственные мысли, пока ещё в зачатках шепчущие ему робкое «любишь». И когда Серёжа таки приходит сам, первое, что делает Попов — обнимает. Обнимает так, как не обнимал раньше. Не противится их связи, а пытается понять её, прочувствовать. Впервые за десять мать его за ногу лет! Омега трепещет, тянется к своей паре, ощущая, что и альфа весь извёлся, истосковался. А тело впервые не сходит с ума. Как и мысли не кружатся на безумной карусели. Это воссоединение отличается от предыдущих. Оно не сумасшедшее, не безотчётное. Оно осознанное. И это чувствуют оба. — Пообещай мне, что ты больше не сотворишь такой хуйни, — кажется, ласка и нежности это всё же не про них. Даже сейчас. — Пообещай мне, что мы попробуем ещё раз, — тихо шепчет Арсений, ощущая острое желание услышать уверенное «обещаю», готовый в ответ сказать то же самое. Сухие губы Серёжи касаются высокого лба Арса. И всё вдруг встаёт на свои места. Всё. Им даже не нужно говорить. Они всегда понимали друг друга где-то на уровне подсознания. И сейчас это не кажется чем-то ужасным. Истинность, впервые за столько лет, не тяготит их. Им вообще на неё плевать. А вот тут всё как всегда.***
Домой они едут молча. Больница забывается, как страшный сон, стоит им оказаться в машине, стоит им отъехать на сто метров от этого здания. Больница забывается, а вот всё, что привело к ней, как и то, что случилось за её время — нет. Арсений нервно крутит в руке телефон, смотрит в окно и кусает губы. За две недели листья окончательно опали, а воздух пропах морозом. Осень плавно, неспешно перетекала в зиму. И Арс вдруг подумал, что возможно, их связь тоже «уснёт», притупится. В критических ситуациях мозг начинает вести себя странно. Это как инстинкт размножения, когда ты пьян. Мозг решает, что тело умирает, и стремится скорее зачать потомство. Так и тут… Арсений думает о том, что истинность проснулась только на время, что организм вдруг решил, что смерть не за горами и нужно срочно решить вопрос с детьми. Вот связь и коротнула. Арсению страшно. Он боится снова подвести Серёгу, хотя сам же просил попробовать ещё раз. Матвиенко же на удивление спокоен. Он успел за время лечения своего непутёвого истинного осознать очень многие вещи. Во-первых, природа не совсем дура. Она, может и поиздевалась над ними, но путём аналитических умозаключений Серёжа вычислил, что та самая «любовь» всегда была. Только они её принимать не хотели. Они не хотели выбрать лёгкий путь, им казалось, что сами для себя они выберут лучше. Во-вторых, вопрос с Антоном всё ещё был открыт. Матвиенко был благодарен тому, что бета вмешался в их привычный ритм жизни. Если бы не он, если бы Арс не пытался наладить свою личную жизнь, то никогда бы они с Серёгой не осознали то, что осознали. Никто не обещал, что теперь всё станет легко. Серёга чувствовал, что мысли его пары всё ещё заняты этим мальчишкой. Чувствовал, но не ревновал, что было бы логично, ожидаемо и правильно. Шастун же ни единого дня не пропустил, справляясь о самочувствии Арсения, прося Серёжу не рассказывать ничего Попову. Ему было достаточного того, что омега уверенно шёл на поправку, ему было достаточно знать, что с Арсом всё будет хорошо. Он ведь пообещал себе. И Серёге пообещал. Пообещал, что больше не вмешается. — Ты чего-то боишься? — уже дома, обнимая Попова со спины, поглаживая его всё ещё слабые руки, тихо интересуется Серёжа, понимая, что молчать вечно не получится. — Кого-то, — поправляет омега свою пару, неопределённо взмахнув рукой — себя. Боюсь, что всё это — ошибка, что мне показалось. — Почему? Арсений молчит. Молчит и кусает губы. Чувствует, что может сказать правду, чувствует, что это будет правильно, что альфа не разозлится. Но всё равно не может озвучить свою мысль. Ему кажется, что тогда всё точно развалится. Они ведь столько лет шли против системы, столько лет доказывали самим себе, что не нуждаются друг в друге, как любовники. А теперь… — Почему, Арс? — повторяет Серёжа настойчивей, пробует докопаться до истины, — Расскажи мне, что тебя тревожит. И мы что-нибудь придумаем. — Антон, — тихо, почти неслышно выдыхает Попов, виновато опуская голову, — я всё ещё думаю о нём. Я всё ещё… люблю его. Матвиенко нервно сглатывает, обнимает крепче. Знает, что рано или поздно придётся поговорить, а потому решает не тянуть. В конце концов, раз уж они десять лет прожили в раздрае, не убив друг друга, так неужели сейчас, поймав общую волну, не смогут найти компромисс? — Это нормально, — мягко замечает альфа, носом касаясь затылка омеги, — думаю, это не пройдёт так скоро. — А ещё, мне кажется, что вся эта история была лишь всплеском. Что вот завтра я проснусь, а внутри всё вернулось на прежний круг. Как было «до». — И такое возможно, — соглашается Серёга, — и тогда нам придётся учиться жить со всем этим. Заново. — А я обещал тебе не творить хуйни. А ты обещал, что мы попробуем. — Так мы и пробуем, Арс. Ни ты, ни я не знаем, что будет завтра. Ни ты, ни я не умеем быть истинными во всех смыслах. А значит, ничего страшного не происходит. — Я не хочу больше никого мучить. Ни тебя, ни Шаста, ни себя. Хотя я понятия не имею, как всё будет, как мы с тобой будем, и как он там, один. — Как-как, скучает он, переживает, — ляпнул Матвиенко не подумав, только после осознавая, что влез в те отношения, куда соваться ему не стоило бы, хотя…***
Ни завтра, ни через несколько недель их связь не исчезает, не возвращается в то пресловутое «до», которого так боялся Арсений. Скорее даже наоборот. Связь крепнет, пока они учатся жить с этим новым ощущением, пока они учатся не бояться касаться друг друга, целовать, засыпать вместе не потому что нужно, а потому что хочется. Арс начинает видеть в Серёже не только надёжное плечо, но и любящего, заботливого, в то время как Серёга открывает в Арсении чувственность, сочность. Они словно заново знакомятся друг с другом. И только иногда, по ночам, Попов возится и не может уснуть. Или просыпается, вздрагивая, как от кошмара. Им не надо говорить, чтобы понять. Арса не попустило и от Шастуна. Арс думает об Антоне, скучает по нему, всё ещё тянется к нему. Пару раз Арс с Антоном даже переписывается. Обсуждают что-то по работе, обсуждают погоду. И Сергей видит, что даже от этих глупых тем Попову становится теплее. Арс потом целый день порхает по дому, как в жопу ужаленный. И улыбается. Улыбается так, что Серёга влюбляется в него ещё сильнее, ещё ярче. Сергей понимает, что Антон всё ещё нужен. И, возможно, всё было не просто так. Природа ведь не дура. Да и судьба просто так людей не сводит. — Здоров, ушастый! — с их последней встречи прошло больше месяца. И ровно настолько, насколько Серёга расцвел, Антон угас. Сдулся, а ещё, кажется, похудел, хотя, казалось бы, ну куда ещё худее? — Вот я сейчас как съезжу тебе по ебалу за такое обращение, — улыбается Антон. И совсем не злится, нет. Не может он злиться на того, кто выходил и вернул к жизни его любимого человека. За жизнью Попова Антон следил через инстаграмм и всё того же Матвиенко. Часто спрашивал, даже пытался предлагать свою помощь. Но… за каким лешим истинной паре какой-то там бета? Шастун решил для себя, что там его больше не ждут. Нашёл миллионы подтверждений этой уверенности. И никак не хотел замечать одной простой вещи, которая с треском перечёркивала его теорию: ни Арс, ни Серёжа не вычеркнули его, не испарились. Они всё это время были в жизни мальчишки и позволяли ему в их жизни быть. — Как ты тут? Выглядишь паршиво, — Серёга ощущает себя странно. Вроде бы должен бежать, должен прятать свою пару от чужака, но вместо этого… что он задумал? Даже подумать страшно! — Бывало и лучше, — пожимает плечам Антон, отстреливаясь репликой самого же Матвиенко, — очухался, но слаб. Почему ещё не сдох — не понятно. От этого умело подстроенного дежа вю у Матвиенко сводит под рёбрами. И ему действительно жаль Антона. Жаль, что всё так вышло. Шастун буквально спас их с Арсом, заставил прозреть, а сам остался ни с чем, разбитым сердцем и острым осознанием ошибочности своих действий. Хуёво как-то. — У вас там как дела? Судя по фоткам, стоит готовиться к тому, что скоро вы выйдете уже из шкафа и открыто объявите себя парой? — всё же продолжает Шаст, ставя перед гостем всю ту же пузатую чашку всё с таким же, как и в прошлую их встречу, чаем. — Я пришёл поговорить, — брюнет игнорирует вопрос и смотрит в упор, — так больше не должно быть. — Ты о чём? — парень нервничает. За всё это время не промелькнуло и мысли о том, что Арсу хуже или что-то в этом духе, а тут Серёга с такими заявлениями. — Ты мне скажи, ты всё так же любишь Арса? Только честно. Сейчас даже альфа во мне не собирается тебя пиздить. А про себя я вообще молчу. — Серёг, он мне нужен, всё так же сильно, — не раздумывая выпаливает молодой человек, грустно улыбаясь и запуская одну руку в собственую встрёпанную шевелюру, — из головы не идёт. Думаю о нём постоянно, анализирую. Он же из-за меня чуть не… — И ты ему, — перебивает армян, не сводя взгляда, внутренне улыбаясь, понимая, что всё сделал правильно. — Что? — То самое, Антон. То самое. Этот идиот думает, что так нельзя, а я вот думаю, что нельзя быть несчастливыми. Мы с ним десять лет бились, корячились. А тут пришёл ты, и всё заиграло. Да, в какой-то момент стало хуже, чем просто херово. Но сейчас… сейчас всё изменилось. И причина этому — ты, — в голосе Серёги ни капли насмешки, ни капли издёвки или обиды. Только искренняя благодарность. И он точно знает, что сделает всё возможное да и невозможное тоже, чтобы его пара больше не мучилась выбором. Чтобы тот, кто смог открыть им глаза на истину, тоже не мучился. Оказывается, это приятно — делать людей счастливыми. В кухне повисает звенящая тишина. Антон пытается переварить, осмыслить всё сказанное Серёжей, Антон ищет подвох или разумное объяснение. Но в голову ничего не лезет. Там красным неоном мигает «нужен». Не важно почему, но нужен! Его не хотят забыть, его хотят сделать счастливым. И это что-то из разряда чуда, фантастики! — Я хочу встретиться с ним, — шепчет Антон, умоляюще глянув на Серёгу. — Поехали.***
Пускать на свою территорию чужака альфе трудновато, но Серёга заталкивает это мудоблядское чувство куда поглубже, открывает дверь и пропускает Антона в их с Арсом квартиру. Всё убрано, сверкает, как котовы яйца. На сушилке развешано бельё, а сам Попов методично наглаживает уже высохшее, расположившись с утюгом у раскрытого шкафа. Антон ловит себя на мысли, что он попал в дом идеальной семейной пары. И не знай он, через что эта пара прошла, он бы, наверное, даже не поверил в подобное. Не будь он непосредственным участником всего этого ужаса. — Пойду, чайник поставлю, — тихо улыбается Сергей, замечая взгляд Арса. Удивлённо-счастливо-неверящий. Да, вслух Арсений ни разу не сказал, что хочет этого. Но он совсем забыл, что Серёже не надо слов. В их истинности были свои плюсы, а в годах, прожитых под одной крышей, был толк. Им ведь совсем не нужно говорить, чтобы услышать и понять друг друга. Ровно как Серёже не нужно сейчас видеть, как его пара обнимает долговязого Ангела, что бы понять: Арс рад. Действительно искренне рад и счастлив. И этот день однозначно войдёт в топ самых лучших в их жизни. У всех троих.