Нежно

Миюки не был идиотом и догадывался, что в Сэйдо его поведение так просто с рук не спустят. Семпаи не хотели мириться с его правотой, а он в свою очередь не собирался отступать. Миюки знал, что придётся нелегко, но даже не представлял, насколько далеко могут зайти его новые сокомандники. То, что ему устроят тёмную, было ожидаемо, и Миюки почти не удивляется, просыпаясь от крепкой хватки, он даже сказать ничего не успевает. Кто-то вжимает его запястья в матрац рядом с подушкой, чья-то рука зажимает рот, а глаза и закрывать не надо - он спит в маске. Чувствует, как кровать прогибается под весом чужого тела, и пытается пнуть наугад, но его ноги тоже ловят. Значит, их как минимум трое - ублюдочные семпаи, получившие щелчок по носу от малолетки, и неспособные противопоставить ничего, кроме грубой силы. Азума со своими дружками. Миюки плевать, что они сделают с ним сейчас, он уже думает о том, как завтра будет широко улыбаться Азуме и снова поливать сарказмом каждую его ошибку. Но то, что происходит, заставляет вернуться в реальность и испуганно дёрнуться в чужих руках - с него стягивают штаны. Кажется, все его попытки освободиться лишь усугубляют ситуацию - чужие грубые руки больно хватают и раздвигают голые ноги, Миюки накрывает тихая паника, а из-за ладони, закрывающей рот, почти невозможно дышать. Он приказывает себе успокоиться, глубоко вдыхает носом, но от страха даже с закрытыми глазами кажется, будто комната кружится вокруг него как в предобморочном состоянии. Успокоиться. Не показывать того ужаса, сковывающего разум. Ни в коем случае не дать ублюдкам то, чего они хотят - это главное правило Миюки. Из любого дерьма выходить с улыбкой на лице. Но губы немеют и кривятся против его воли, а в носу начинает щипать от подступающих слёз. Успокоиться. Дышать. Не реветь. Азума наваливается на Миюки своим огромным пузом, вминая его в кровать, а между ног тычется его горячий член. Маленький - Миюки знает, его в душевой из-под пуза-то не видно. Из горла вырывается истерический тихий смешок, и страх едва-едва отпускает. Предательские слёзы отступают, и Миюки, всхлипнув, втягивает носом воздух с запахом чужого пота и смазки. Нечего тут бояться, не убьют же они его. Переживёт. А с утра в лицо всем посмеётся. Это почти не больно - из-за своего пузища Азума даже член вставить не может, елозит между ягодиц по скользкой смазке, только иногда надавливая на сжавшуюся дырку. Миюки смешно, и он расслабляется, сберегая силы, пока Азума натужно пыхтит сверху. У Миюки была маленькая хрупкая надежда на то, что всё это закончится быстро, но она вскоре рассыпалась в пыль. Азума слезает с него - Миюки чувствует его противный пот на всём своём теле, - и его без особого труда перекатывают на постели, укладывая на живот, а потом и вовсе ставя на колени. Руки и ноги прижаты накрепко, вырываться бесполезно, но когда чужая ладонь снова касается лица, Миюки уворачивается и шипит: - Не буду кричать, - ну правда, какой идиот до такого опустится в подобной ситуации? Добавляет: - Задушите же. И его милостиво утыкают щекой в подушку, позволяя свободно дышать. Вместо рук на лодыжки опускается тяжесть чужих коленей, и это реально больно - Миюки даже не успевает отреагировать, когда в его задницу проталкиваются скользкие пальцы. Края жжёт, но внутри не чувствуется боли, только странно это всё - и как им не противно? Миюки вот противно и стыдно, очень, и он сильнее вжимается лицом в подушку, вцепляясь зубами в наволочку и зажмуривая глаза под повязкой. Да пошли они. Пусть делают что хотят, лишь бы побыстрее. Больные ублюдки. Пальцы всё скользят и скользят внутрь и наружу, и боли уже не чувствуется - Миюки ловит себя на том, что провалился в этот ритм, и не так уж сам процесс противен. В конце концов, кто-то получает от этого удовольствие, он в порно видел. Но девчонок же там не взаправду насилуют... Хотя, кто знает. Плевать. Когда член - гораздо здоровее, чем у Азумы, - начинает проталкиваться внутрь, Миюки тихо воет в подушку и даже не замечает, что его гладят по спине, пока при нём впервые не заговаривают: - Расслабься, легче будет. Голос кажется знакомым - Миюки вспоминает лицо семпая, но не имя. И тут же раздаётся глухой звук удара, причём, бьют не его, а наверняка того самого семпая. Вот и разлад в банде. Нечего проявлять сострадание, да? Миюки следует совету и даже на секунду чувствует нелепую благодарность к своему насильнику, но лишь пока тот не врезается в него своим членом по самые яйца. Миюки орёт в подушку, а его руки и спину тут же прижимают с новой силой, не давая ни дёрнуться, ни выгнуться. Некогда думать об унижении, когда боль дерёт тело и сознание в клочки. Ему снова зажимают рот, а Миюки вцепляется зубами в чужие пальцы, и вроде бы становится чуть легче. Трахают его долго, то быстрее, то медленнее, растягивая собственное удовольствие и его агонию. А он стоит на дрожащих коленях, безвольный в чужих руках, и молится о том, чтобы это прекратилось. Чтобы вот это больное и горячее внутри перестало набухать и рвануло уже, испепелив его дотла. Он не в силах сопротивляться, когда его снова переворачивают на спину, и третий насильник, раскинув слабые ноги в стороны, ложится на него сверху. Миюки не осознаёт даже, как приподнимает зад, чтобы тому было удобнее впихнуть свой член - очухивается, лишь когда обнимает его за шею, прижимая к себе. Член движется внутри в одном ритме, руки обхватывают задницу, поднимая над кроватью, и Миюки сам задирает ноги выше, чувствуя, что вот так, так член попадает по тому болезненному комку сильнее. Неясное ощущение всё усиливается, Миюки шепчет как в бреду «быстрее», и «ещё», и «вот так» - не помнит уже, где он и с кем, что происходит - ему просто нужно, нужно ещё чуть-чуть... Миюки кричит в голос, потому что это невыносимо, его будто ошпаривает изнутри кипятком, выворачивает наизнанку всеми чувствительными нервами, он не понимает, больно ему или хорошо, а внутри всё продолжают взрываться горячие звёзды. Миюки пытается не подавать признаков жизни, пока шорохи вокруг не стихают. Хлопает дверь, и только тогда он стаскивает с лица промокшую от слёз маску и жмурится от резанувшего по глазам света. В комнате никого нет, даже вещей семпая, который жил с ним. То ли выгнали его отсюда, то ли тоже участвовал... Миюки всё равно. Он пытается вспомнить все те ощущения, закружившие его под конец, и в животе всё сладко сжимается. Тянет глухой болью, но терпимо, а вот в пояснице стреляет совсем неприятно, и задницу саднит. Между ягодиц скользко - Миюки опускает руку, морщится, трогает припухшие края дырки. Вздохнув, проталкивает в себя пальцы, достаёт и разглядывает - смазка провисает прозрачными нитками, когда Миюки разводит их. Наверное, ублюдки пользовались презервативами. А вот у Миюки на лобке и животе подсыхает, склеивая волоски, белёсая сперма. Ещё несколько минут Миюки лежит, закрыв глаза сгибом локтя и пытаясь осознать, что его изнасиловали, а он кончил, и что эти невероятные ощущения волнуют его даже сейчас. Но стоит представить рожу пыхтящего на нём Азумы, как желудок сжимается тошнотным спазмом. Миюки со стоном скатывается с кровати и собирается в ванную. Что бы ни произошло, что бы ни случилось - завтра он обязан выйти на поле с улыбкой и показать, что его невозможно сломать. Для ублюдков это будет хуже плевка в лицо, Миюки знает. И от своих принципов не отступится.

***

На утренней тренировке Миюки старается ни о чём не думать, просто выполняет одно упражнение за другим, лишь бы не обращать внимания на боль во всём теле. Пот течёт с него градом, запястья, опоясанные синяками, ноют, когда он замахивается битой или ловит мяч, а растянутые сухожилия того гляди и порвутся - ноги заплетаются, когда Миюки, наконец, уходит в душевую. Он невозмутимо намыливается, параллельно слушая болтовню Курамочи - тот пялился на него всё утро, а теперь будто старается привлечь к себе всё внимание, но изредка Миюки ловит его настороженны взгляды. И взгляды остальных ребят тоже. Все, кроме третьегодок, пялятся на него - на его синяки, Миюки знает это. Потому что на спине ещё можно набить самому себе, неудачно упав на гравий, но браслеты на руках и ногах так просто не поставишь, тут помощь нужна. Ему плевать, пусть думают, что хотят - всё равно не спросят. Никто никогда не спрашивал, всем всегда было насрать, что происходит с людьми вокруг. А это Сэйдо, здесь и подавно никто не встрянет. Миюки это и не нужно. На завтрак идти не хочется - Миюки уверен, что его стошнит прямо под стол после первой же порции риса. Но доставлять Азуме такое удовольствие он не собирается. А распахнув дверь, сталкивается нос к носу с Курамочи. - Ты чего тут отираешься? - с самой доброжелательной из арсенала своих ядовитых улыбок, спрашивает Миюки. - Мимо шёл, в столовку, - бурчит тот, отводя взгляд. - Ты с утра весь зелёный был, мало ли... - Какой ты, оказывается, заботливый. Наверное, в своей гоп-тусовке был белой вороной? Курамочи, что странно, не огрызается в ответ - смотрит в глаза так пристально, что Миюки хочется закрыться ещё одной парой очков. А потом его взгляд соскальзывает за плечо Миюки - тот тоже оборачивается и замечает у двери только одну табличку с именем - со своим. Значит, семпай с концами свалил. Совесть, что ли, мучает? Или... Они собираются наведаться к нему ещё раз? Миюки передёргивает плечами и, отодвинув Курамочи с пути, направляется в столовую. - Валил бы ты лучше в медпункт, - замечает Курамочи, нагнав его. - На поле бесполезен, наблюёшь ещё в свою ловушку. - Изливай свой материнский инстинкт на кого-нибудь другого, - рявкает Миюки. Тут же затыкается, одёргивает себя, но от одной лишь мысли, что сегодняшняя ночь может повториться, его изнутри всего вымораживает. - Ага, - говорит Курамочи без интонации и проходит вперёд, задев Миюки плечом. А Миюки пытается дышать глубже и взять себя в руки. Чего расклеился-то? Нормально всё будет. Дверь на ночь подопрёт стулом, а кто войти попытается - в окно сиганёт. Чёрт, да что за глупые мысли? Никто больше не придёт, всё будет хорошо. Хорошо.

***

Когда кто-то дёргает ручку двери, Миюки подскакивает на постели, сжимая в руках маску для сна, которую так и не осмелился надеть. Стул шатается, а в следующую секунду отлетает в сторону от пинка ногой по двери. Тихая паника взвивается от живота вверх и стискивает горло. А потом Курамочи включает свет, внимательно оглядывает перепуганного Миюки, поднимает стул и закрывает за собой дверь. - Всё ещё будешь мне пиздеть, как у тебя всё в порядке? - с вызовом спрашивает он. Миюки судорожно вздыхает, на секунду прикрывая глаза, тянется за очками, давая себе время успокоиться, и спрашивает, надеясь, что голос его не будет дрожать так же, как все внутренности. - Совсем мозгов нет? Какого чёрта ты врываешься ко мне посреди ночи? Курамочи тоже вздыхает и, засунув руки в карманы домашних штанов, проходит в комнату, присаживаясь на пустую кровать. - В чём дело, Миюки? Я бы поверил, что ты ужином вчерашним траванулся, но точно знаю, что отравление не вызывает паранойю и не оставляет синяков. И запираться на ночь в комнате от него не надо. От кого ты прячешься? - Это у тебя паранойя, напридумывал себе непойми что. Миюки замолкает и упрямо смотрит на Курамочи, Курамочи не менее упрямо пялится в ответ. Оба вздрагивают и переводят взгляд на дверь, когда за ней раздаются шаги. Кто-то останавливается прямо за ней. Миюки точно знает, кто это, и точно не хочет, чтобы это знал и Курамочи, потому едва тот поднимается - Миюки бросается ему наперерез, и они вдвоём заваливаются на постель. И вроде Миюки сильнее, вроде выше и шире в плечах, но в его арсенале нет приёмчиков из рестлинга - Курамочи с лёгкостью опрокидывает его на спину, нависает сверху, вклинившись между ног, а у Миюки чувство дежа вю мелькает в голове ослепительной молнией, и он замирает под чужим тяжёлым телом как испуганный кролик. - Сбрендил?! - шипит Курамочи, сильнее стискивая запястья Миюки пальцами. А потом его глаза распахиваются ещё шире, и он медленно отпускает одну руку, проводит по синяку. Миюки жмурится. - Блять, - ругается Курамочи и аккуратно поднимается с Миюки. - Блять, пиздец. Вставай, - говорит он, протягивая Миюки руку. А когда тот поднимается - разворачивает его к себе спиной и, задрав футболку, касается синяков - каждый ложится ровно под подушечку пальца, Миюки знает это. Но всё происходит так быстро, что он, ещё не оправившийся от той шокирующей вспышки, даже возразить ничего не успевает. - Кто это сделал? - рычит Курамочи, снова разворачивая его к себе лицом. - Кто-то из семпаев? Миюки, ну какого хера ты молчишь?! - А ты бы кому-нибудь рассказал?! - срывается Миюки и тут же жалеет об этом. Теперь врать бесполезно, сам себя сдал. Идио-от... Взгляд Курамочи мечется по его лицу, пока Миюки не опускает глаза. - Забудь. Просто иди к себе, я сам разберусь. И Курамочи, зачем-то сжав напоследок плечо Миюки, и правда выходит из комнаты. Господи, ну что за хрень творится, думает Миюки, устало опускаясь на кровать и подтягивая колени к подбородку. Чем и перед кем он так провинился? Он ведь просто хочет, чтобы его команда лучше играла в бейсбол. Всё! За что его так?.. В дверь тихо стучат, и Миюки, вздрогнув, с ужасом понимает, что забыл снова подпереть её стулом. - Эй, это я, - раздаётся голос Курамочи, и Миюки с облегчением выдыхает. Чёрт, за один день он издёргался так, что его и правда за психа могут принять. А Курамочи, меж тем, просачивается в его комнату и садится рядом на кровати, но не касается, и за это Миюки ему благодарен. - Я тут крем принёс от синяков, заживляющий, классный. Давай. Помогу со спиной, - отрывисто говорит он, вертя в руках тюбик. Миюки смотрит на профиль Курамочи, и будто видит его впервые. Надо же, первый человек, которому не насрать... Это странно - настолько, что не верится, и хочется по привычке отбрехаться и вежливо послать куда подальше. Но как-то поздно уже, и Курамочи знает о нём то, что больше никто знать не должен. - Ты никому ничего не скажешь, - отрезает Миюки и стягивает футболку, но успевает заметить, как Курамочи корчит возмущённую рожу. - За кого ты меня принимаешь, а? - огрызается он. И Миюки всерьёз задумывается над этим вопросом - кем Курамочи стал ему сегодня вечером? Надо же, его руки могут быть аккуратными... - Я сегодня здесь ночую, - заявляет Курамочи. - С какой радости? - Да не усну же, зная, что ты тут... Один. Или не один. Миюки поджимает губы. Окей, он тоже вряд ли сможет уснуть, каждую секунду ожидая худшего. Поэтому соглашается.

***

Как понимает позже, решение оказалось поспешным - на следующий день Курамочи не отходит от него ни на шаг. На тренировках, в столовой, по дороге в школу и обратно, и в обеденный перерыв - он постоянно рядом, будто сторожевой пёс. Не то чтобы компания Курамочи сильно напрягает, Миюки и раньше общался с ним гораздо больше, чем с остальными, но в сложившихся обстоятельствах он чувствует себя каким-то инвалидом, к которому приставили сиделку. Вечером Курамочи ловит его у входа в комнату и зовёт помахать битой с Зоно и Джун-саном. - Мне геометрию надо делать, - ни капли не врёт Миюки, а Курамочи отмахивается и отвечает, что уже всё сделал и даст списать. Ладно, это слишком заманчивое предложение, чтобы его отклонять. Поздно вечером они вчетвером последними принимают ванну, Курамочи приносит Миюки тетради, а пока тот скатывает домашку - по-тихому отрубается на той же койке, что и вчера. Миюки чувствует раздражение пополам с благодарностью, и не будит Курамочи, а сам засыпает куда быстрее, чем рассчитывал. На следующий вечер Курамочи притаскивает к нему приставку и Рё-сана, аргументируя это тем, что у него телек сломался, и им негде играть, и вообще они не помешают. В этот раз Миюки засыпает первым, а наутро обнаруживает Курамочи спящим на полу с джойстиком под щекой, и всю тренировку стебёт его за оставшийся на лице след от кнопок. Миюки даже не замечает, когда его надтреснувшая было жизнь возвращается в привычное русло. Точнее, не совсем привычное: помимо того, что он перестаёт вздрагивать от каждого прикосновения, и снова может спокойно надевать маску перед сном, круг его общения заметно расширяется. Каждый вечер в его комнате собираются семпаи-второгодки и их с Курамочи ровесники. Ни одного третьегодки - а ведь Миюки ни словом не обмолвился, даже не намекнул о том, кто тогда пробрался ночью в его комнату. Проницательность Курамочи с каждым днём поражает всё больше и больше. И не сказать, что он надоедает - нет, он не лезет в душу, просто всегда рядом. Не настолько близко, чтобы Миюки чувствовал себя некомфортно, но достаточно, чтобы можно было дотянуться в любой момент. Также в жизни Миюки появляется не шибко умный и талантливый, но добрый и простой как валенок Зоно. Нори, который жадно ловит каждое слово Миюки и безоговорочно верит ему, и тихий надёжный Ширасу. Громкий Джун-сан и ехидный Рё-сан - ко второму Курамочи относится по-особенному, и Миюки с удивлением замечает, что ему это не нравится. Потому он часто отвлекается на игру в сёги с Тэцу-саном - хотя тот совсем не умеет играть, да и не живёт в общаге, но всё равно зависает со всеми в комнате Миюки. Даже Крис-семпай, необщительный и отстранённый, предпочитает читать книги именно здесь, не игнорирует собрания питчеров и кетчеров, и даже иногда даёт Миюки дельные советы. Миюки же окончательно расслабляется. Без страха смотрит Азуме в глаза, ухмыляется ему без тени сомнения - будто чувствует за спиной поддержку остальных ребят. Наконец-то он ощущает себя частью этой команды. Когда к ним на поле приходит неизвестный никому пацан - Савамура - и сходу наезжает на Азуму, заступаясь за Нори, Миюки считает своим долгом помочь ему. Когда они вдвоём выводят Азуму в страйк-аут, то последний кусочек мозаики встаёт на своё место, и Миюки снова видит весь мир правильным и цельным. Он говорит, что будет ждать Савамуру, и уходит с поля победителем.

***

Одно в этой идиллии не даёт Миюки покоя - навязчивые сны и мысли, которые одолевают по утрам. Что странно, это не кошмары, Миюки ни разу не снилась рожа Азумы или кого-то из семпаев, кого он подозревал в соучастии. Там, в его снах, нет страха, нет сжимающих до боли грубых рук - там ему просто хорошо. Проснувшись, Миюки не может вспомнить деталей, но точно знает, что ничего страшного с ним не происходило. Остаётся только тянущее чувство лёгкого возбуждения в животе, которое не мешает перевернуться на бок и снова уснуть. Когда семпаи покидают клуб, Миюки задумывается о том, что с той злосчастной ночи ни разу не пытался подрочить, даже мысли такой не возникало. Он тренировался до седьмого пота - воспоминания о собственной слабости и беспомощности угнетали и мотивировали задерживаться в качалке подольше, - а всё свободное время был окружён командой и Курамочи. Не то чтобы теперь его комната перестала напоминать проходной двор, но он перебрался на верхнюю койку и научился засыпать под чужой гомон. Просто у него больше нет личного пространства. Впервые Миюки задумывается об этом, когда просыпается посреди ночи после очередного неясного сна и понимает, что выкинуть его из головы в этот раз не получится. Проводит рукой по едва твёрдому члену в штанах - приятная дрожь пробегает по коже. Миюки стягивает маску и, свесившись со своего второго яруса, оглядывает тёмную комнату. Тихо и пусто, на часах - начало третьего. Можно попробовать, решает Миюки, стаскивая штаны. К запаху смазки приходится привыкать заново - в нём чудится примесь запаха чужого пота. Мотнув головой, Миюки ставит телефон на беззвучный режим и запускает любимый порноролик. Всматривается в черты лица и фигуру девушки, но не чувствует ни-че-го. А когда проматывает в середину и попадает на самый разгар процесса, на языке начинает горчить едва не до тошноты. Выключив и запихнув телефон под подушку, Миюки закрывает глаза сгибом локтя и сжимает скользкие пальцы, всё ещё обхватывающие член. Он читал в интернете, что после сексуального насилия могут возникнуть подобные проблемы, но у него-то всё в порядке! Он даже жертвой себя не очень-то и ощущает, так, накатывает временами, но быстро проходит, и он живёт дальше. Всё как обычно. Он не боится. Ему снятся эротические сны. И рука приятно скользит по члену - когда он вспоминает об этих самых снах. Просто не думать о той ночи, не вспоминать - представить что-то новое. С тем, кому он может доверять. Миюки представляет. Отпинывает одеяло и раздвигает ноги шире, представляя, как Курамочи вжимает его в постель. Как в тот раз: его лицо сверху, напряжённые руки, которыми он стискивал запястья, его узкие крепкие бёдра, прижавшиеся между ног Миюки. Миюки никогда ни с кем не целовался, но пытается собрать по крупицам описания из книг, кадры из дорам, пытается вообразить, каково было бы целоваться с Курамочи. Как они смотрелись бы со стороны. Как его руки скользили бы по члену Миюки. Вздохнув, он опускает руку ниже и касается между ягодиц. Напрягается и расслабляется, поглаживая себя - немного щекотно и приятно. Хорошо. Неловко перевернувшись на постели, Миюки встаёт на колени и, выдавив в ладонь ещё смазки, растирает её вокруг сжимающейся дырки. Не даёт себе времени на сомнения - проталкивает внутрь палец, а второй рукой снова обхватывает член. Не больно совсем, ощущения смешиваются, и Миюки понимает, что именно этого ему не хватало. Скользящего внутри пальца и образа Курамочи под закрытыми веками. Раньше он управлялся гораздо быстрее, но сейчас одной руки мало, а когда их две, ощущения слишком разнятся, невозможно сосредоточиться на чём-то одном. Ему мало. Он проталкивает в себя второй палец - острая боль колет сознание, и внутри всё сжимается от этого самого чувства, что так потрясло его в ту злополучную ночь. Стоп, не думать об этом, не вспоминать. Курамочи... Игнорируя тянущую усталость в запястье, Миюки проталкивает пальцы быстрее и глубже, и эта боль вспышками разжигает томное возбуждение. Миюки не замечает, что в его сбившееся дыхание вливаются тихие стоны. Всё тело напрягается и преддверии скорого удовольствия, и оргазм выжимает все силы, все мысли - всё, кроме восхитительно острого чувства наслаждения. Миюки готов поклясться, что в жизни не кончал так ярко. Он собирает себя заново, растёкшегося по кровати, и ждёт, когда ноги перестанут дрожать - не хватало ещё грохнуться с лестницы, когда вниз спускаться будет. Он думает о том, что дрочил на Курамочи, и ему за это ни капельки не стыдно. С губ слетает тихий смех. А когда Миюки всё-таки приходит в себя, спускается и надевает очки, то привыкшие к темноте глаза выхватывают новые детали окружения комнаты. Например, что нижняя койка всё это время была занята, и не кем-нибудь, а... Блять, пиздец, думает Миюки словами Курамочи. - Прости, - неловко проговаривает вслух. Курамочи лежит к нему спиной, уткнувшись лицом в самую стену, и не подаёт признаков жизни - даже дыхания не слышно. Не спит, понимает Миюки. И спешит выскользнуть за дверь. А когда возвращается из ванной, комната и правда пуста. Миюки надеется доспать оставшиеся пару часов, но мысли о том, что Курамочи его слышал, не дают покоя. В животе тянет привычно и томно. Кажется, он попал.

***

Курамочи хочется башкой об стену биться от всего происходящего. Он не собирался сближаться с Миюки, знать о нём ничего не хотел, и другом ему становиться в планы не входило - Курамочи был уверен, что с таким засранцем дружить невозможно в принципе. Они и общались-то в основном по долгу сокомандников и в классе, ну и с остроумным собеседником обменяться шпильками было в прикол. А потом Миюки огрёб незнамо от кого - что с его характером было ну очень легко, - и Курамочи подкосило. От волнения аж затошнило, потому что помнил ещё, как в средней школе, прямо в холле, стоял стол, усыпанный цветами. С фотографией его одноклассника, обрамлённой чёрными лентами. Обычный пацан, нёрд очкастый, тихий и неконфликтный. Несколько раз приходил в школу с синяками, никому и дела не было. А потом не пришёл. Потом был стол вот этот в цветах, и фотография. На снимке он улыбался, по-дурацки щуря глаза. Совсем как в классе, когда одёргивал рукав школьного пиджака пониже, скрывая бордовые отметины - улыбался Курамочи, заметившему этот жест. Он даже имени этого парня не помнил - пока в школе на каждом углу не начали гудеть, мол, его семпаи затравили, вот и прыгнул с крыши. Курамочи задолбался думать об этом всём, то оправдывался, то винил себя - будто действительно мог что-то сделать. И понимал, что да, мог - да хоть бы подойти и спросить, как дела. Найти сотню левых причин, чтобы надрать жопы этим семпаям. Просто показать, что ему не всё равно. Но тогда-то ему как раз было плевать. И когда Миюки, бледный до синевы и едва не падающий в обморок на тренировке, разделся в душевой, Курамочи чуть собственным подскочившим сердцем не подавился - все эти воспоминания и переживания обрушились разом, сметая все барьеры спокойствия, которые едва удалось восстановить за прошедшие пару лет. Такая злость взяла, что хотелось просто припереть Миюки к стенке и вытрясти из него всю правду. Впрочем, Курамочи почти так и поступил, и правда эта шокировала ещё сильнее. Это тебе не потасовка, о которой можно намекнуть тренеру. Кто узнает - пятно на репутации на всю жизнь, а ведь многим выпускникам Сэйдо ещё в про-лиге вместе играть, и Миюки как раз из таких. Талантливый, наглый и совсем не умеющий держать язык за зубами. Рассыпающийся на глазах, но всё равно с улыбкой на лице. Даже Рё-сан интересовался этим случаем - не то чтобы Курамочи считал его безразличным мудаком, но это же Сэйдо, здесь каждый сам решает свои проблемы. Тогда до него доходит, что проблема-то общая. Каково остальным первогодкам знать, что их за гонор могут отпинать в тёмном уголке общаги? Это Курамочи класть хотел, семпаи там или кто: полезут к нему - огребут. А тот же Нори Азуме ни слова против сказать не смеет... И вот на этой мысли Курамочи осеняет. Миюки ведь единственный из всей команды, кто осмелился Азуме прямо сказать про нифига не спортивное пузо - ох, как семпай бесился... И на следующий день... Курамочи почти честно сказал Рё-сану, что Миюки отмалчивается, поделился своими подозрениями, Рё-сан согласился. Сказал, что они - с Тэцу, Джуном, Крисом и Танбой - что-нибудь придумают, и больше подобное не повторится. А Курамочи добавил, что нельзя оставлять Миюки одного, а то мало ли. Кто знает, что у него в голове? Как оказалось, в голове у Миюки в основном бейсбол, вместо манги он читает книги, а единственный предмет, по которому его средний балл выше пятидесяти - это история Японии. За это время Курамочи каким-то образом узнал о нём больше, чем о всех своих друзьях в средней школе вместе взятых: что креветки он ест лишь из-за нехватки йода в организме, а на помидоры у него аллергия, что сам он научился готовить, потому что рос без матери, что вся одежда в его повседневном гардеробе ужасных вырвиглазных цветов. Ну нахрен, Курамочи больше в жизни с ним в город на выходных не поедет - это будто какаду выгуливать. Но с Миюки весело. Не важно, препираются ли они между собой, или вдвоём стебут кого-то другого - когда Миюки выключает бейсбольного маньяка, то становится классным парнем. А кто-нибудь в команде кроме Курамочи знает об этом? Ничто не предвещало, но как так случилось? Когда Курамочи начал засматриваться на Миюки и думать всякую херню из сёдзё-манги? Мало ли красивых людей вокруг: Рё-сан, Фумия или Набе-чан - Курамочи мог бы сказать, что они в его вкусе. Но тут просто смотреть приятно, а Миюки - грёбаное залипалово и минимум мыслей в голове, а те, что удаётся поймать за хвост и осмыслить - в приличном обществе вслух не скажешь. То, что с ним сделали - это же пиздец, но Курамочи в деталях помнит, как втирал в синяки на спине заживляющую мазь и какая херня в голову лезла. До сих пор лезет, и с каждым днём всё настойчивее. Дождавшись, когда шаги Миюки стихнут в коридоре, Курамочи сбегает в свою комнату и никак не может выкинуть из головы его тихие стоны. Его сорванное дыхание и влажное хлюпанье смазки. От мыслей, что вертелись у Курамочи в голове, пока он слушал возню Миюки и зажимал руку у себя между ног, становится и тошно, и жарко. Думать так о своём друге, которого всего пару месяцев назад изнасиловали - мерзко. Но избавиться от своих фантазий кажется нереальным. А ведь Миюки ещё и спалил его... Боже. Противоречия разрывают Курамочи, и что, блять, с этим всем делать, он не представляет.

***

Следующий день удивляет своей обычностью. Миюки ведёт себя как всегда, будто и не было того дурацкого ночного эпизода, и Курамочи на секунду допускает мысль, что ему всё приснилось. Но нет уж, он не настолько башкой двинулся, чтобы видеть во сне дрочащего Миюки. Утренняя тренировка проходит бодренько - без третьегодок народа на поле гораздо меньше, и Курамочи чувствует себя куда свободнее, когда не надо следить за каждым приближающимся к Миюки. И сам Миюки, кстати, тоже сегодня в приподнятом настроении - Курамочи замечает это с удовольствием и ловит себя на дурацкой улыбке. Школьный день проходит как обычно: Миюки зависает над записями менеджеров, а Курамочи пытается ему втолковать, что если тот продолжит заваливать тесты, тренер его из первого состава попрёт, и не посмотрит, что достойной замены нет. Вообще, кто из них очкарик, а кто хулиган? Это Миюки должен задротить над лабораторными, а не наоборот! А вечером, когда все уже расходятся после ставших традицией посиделок у Миюки, и Курамочи тоже собирается - вот сейчас, только босса уделает, - сам Миюки внезапно садится рядом на пол перед телевизором и берёт второй джойстик. - Я думал, ты только в сёги играть горазд, - замечает Курамочи. - Стрит файтерс? - МК давай, я тебе жопу надеру, - ухмыляется в ответ Миюки. Курамочи готовится к худшему - с Миюки никогда не знаешь наверняка, в чём он профи, а где полный лузер - но уже к концу первого боя понимает, что даже в футбол Миюки играет лучше, чем в файтинги. - Ты впервые, что ли, джойстик в руки взял? - смеётся он, третий раз подряд уделывая Миюки вчистую. - Да просто ты слишком хорош, тебя от приставки не оторвать, - огрызается в ответ Миюки и толкает Курамочи, прижимаясь плечом к его плечу. Курамочи шарахается от него как ошпаренный - тепло его тела, запах лосьона после бритья, и тот особенный, который накрепко переплетается с запахом пота, когда помогают друг другу с растяжкой перед тренировкой... Он это уже позже осознаёт, когда оказывается на безопасном для психики расстояние. - Неинтересно с тобой играть, пойду, пробегусь перед сном, - говорит Миюки. Курамочи только кивает, снова пялясь в экран. Переодевшись, Миюки задерживается на пороге, будто ждёт чего-то. Но Курамочи не оборачивается, пока не хлопает дверь.

***

Какой же он идиот! Тупой, абсолютный, просто феерический идиот! Миюки одёргивает себя, когда понимает, что начал бормотать вслух, и прибавляет скорости. Ни хрена пробежка не помогает избавиться от мыслей. Господи, ну как можно быть таким кретином?! Навыдумывал себе всякого: команда, друзья, поддержка... Будто забыл, как раньше было. Мало ли, у Курамочи чувство справедливости обострённое, синдром рыцаря, а Миюки - просто первая попавшаяся принцесса, которую надо было защитить. Вообразил себя особенным - а что особенного? То, что его попользовали как шлюху, а он крышей поехал? Немудрено, что Курамочи даже прикасаться к нему противно... Миюки запинается на ровном месте, падает - содранные колени тут же начинают ныть - и едва успевает отползти с дорожки к траве, прежде чем его выворачивает наизнанку. Желчь дерёт горло, слёзы обжигают глаза. Ну нахер это всё, со злостью думает Миюки, умывая лицо холодной водой. Нахер команду, друзей, и Курамочи тоже нахер. С ним столько дерьма по жизни случалось, и ничего, справлялся в одиночку. Теперь зато знает, каково ебаться в жопу - минус один рычаг давления, плюс к жизненному опыту. Плюнуть и растереть. Забыть, будто не с ним всё это было, и вечер сегодняшний дурацкий - тоже не с ним. Пусть всё станет как раньше, думает Миюки. Пусть снова всё будет в порядке. А когда возвращается - в комнате нет ни Курамочи, ни его приставки. Вот так. Нахер его, сам себе кивает Миюки. И до боли прикусывает губу.

***

Третий день. Третий грёбаный день Миюки морозится, держит дистанцию и бесит Курамочи. Он, конечно, и сам хотел придерживаться определённых рамок, чтобы не наделать глупостей, но Миюки-то какого чёрта его отталкивает? Причём так неявно, но Курамочи достаточно изучил его, чтобы понимать, когда его "привет" означает "привет", а когда "пошёл на хер". Это обидно, в конце-то концов! Они же стали друзьями - в этом Курамочи уверен. Не стал бы Миюки кому попало рассказывать о своей семье, не стал бы выслушивать о семье Курамочи, если б ему было плевать. А теперь Миюки, на предложение помочь с растяжкой, говорит, что уже договорился с Ширасу, хотя Курамочи точно знает, что это пиздёж, и эти двое сегодня даже не говорили друг с другом. - Пойдём, разговор есть, - шипит Курамочи и направляется за склад с инвентарём, прислушиваясь к шагам Миюки позади. А едва они скрываются от чужих глаз - толкает Миюки в грудь и прижимает спиной к стене. - Какого хрена происходит? Чего бегаешь от меня? - прямо спрашивает он, глядя в лицо Миюки снизу вверх. Вот ведь вымахал за полгода! Когда они впервые встретились, Миюки был с ним почти одного роста, и хватать его за грудки было куда удобнее. Курамочи сглатывает и переступает на месте, всей грудью ощущая тепло Миюки. Смотрит, как тот облизывает губы, как вздрагивает адамово яблоко под кожей, и как Миюки прикрывает глаза, выдыхая. - Чего ты хочешь, Курамочи? - как-то устало спрашивает он. Тебя! - едва не срывается с губ. - Хочу узнать, что с тобой опять происходит. - А тебе не всё ли равно? - Ты, блять, прикалываешься?! - Курамочи даже отступает назад от неожиданности. - Конечно мне не всё равно, мы же... Друзья? - не совсем уверенно заканчивает он. И только тогда понимает, что ни разу не говорил об этом вслух. Миюки криво улыбается - такая улыбка у него получается, когда очень нужно состроить хорошую мину при плохой игре - и признаётся: - Я не хочу с тобой дружить. - Да почему?! - отчаянно спрашивает Курамочи, снова подаваясь вперёд и заглядывая Миюки в глаза. Он правда не понимает, что за дерьмо в этот раз завелось у Миюки в голове. А тот вдруг вздыхает особенно тяжело и, наклонившись, касается губами его губ. Курамочи даже отреагировать не успевает, как Миюки распрямляется и бочком отходит в сторону. - Исчерпывающий ответ? - усмехается он и чешет в сторону поля. - А ну стоять! - опомнившись, командует Курамочи и тащит Миюки за руку обратно к складу. - Дебила, блин, кусок. Два куска! Да стой ты, дай уже скажу! И вываливает на Миюки разом все свои переживания, чувствуя, как краснеет лицо, и воздуха от волнения не хватает. А напряжённые плечи Миюки медленно опускаются, рот приоткрывается от удивления, и Курамочи, не договорив, прижимается к этому рту губами, проталкивает внутрь язык и тянет Миюки за шею, чтобы наклонился уже, лосяра, а то неудобно. - А ну прекратить разврат, - раздаётся тихий голос Рё-сана, и Курамочи будто ветром сдувает подальше от Миюки. - Совсем стыд потеряли. Миюки, тебя Крис зовёт. - А? А, да, я... Пойду, - выдавливает он и беспомощно смотрит на Курамочи. - Потом поговорим. Тот кивает, и они с Рё-саном остаются наедине. - Мы тут, это... - Да я видел, - замечает Рё-сан с ехидной улыбочкой, от которой у Курамочи мурашки по телу пробегают. - Сегодня для разнообразия соберёмся в комнате у вас с Маско, ты же унёс приставку. - О, - глупо говорит Курамочи, и офигевает, когда до него доходит. - Только не наглейте, малышня, - строго говорит Рё-сан. - Идём тренировать филдинг.

***

У Курамочи руки от волнения дрожат, когда он хватается за дверную ручку комнаты Миюки. Рё-сан прямым текстом намекнул, что сегодня комната в их безраздельном распоряжении, но чем, блин, они будут заниматься? Впрочем, этот вопрос отпадает сам собой, когда дверь перед ним резко распахивается, и Миюки затаскивает его в комнату, тут же прижимая спиной к стене и целуя. Целоваться он не умеет, это Курамочи ещё днём понял, но у них будет время это исправить. Миюки не даёт ему ни секунды, целует и прижимает к себе, притираясь бёдрами, и его твёрдый член удобно ложится в ладонь Курамочи, когда тот засовывает руку ему в штаны. - Ты чего без трусов? - задыхаясь, спрашивает Курамочи, когда Миюки отпускает его рот и вылизывает шею. Господи-боже, приятно-то как, охренеть просто. - Не задавай тупых вопросов. Раздевайся, - командует Миюки, и Курамочи от его тона становится не по себе. А вдруг всё будет не так, как он фантазировал, надрачивая под одеялом? Вдруг Миюки сейчас завалит его и сам трахнет - Курамочи совсем к такому не готов! Как-то думалось, что после произошедшего... Блять, да что ж такое. - Погоди, Миюки. Постой, - просит Курамочи, придерживает Миюки за плечи и заглядывает в дурные глаза, не скрытые линзами очков. - Всё в порядке? - Лучше не бывает, - кивает тот. - Ты будто обдолбанный. - У меня крыша едет, - жалуется Миюки, шепчет быстро, уткнувшись лицом в шею. - И хочется, и страшно... Чёрт, не хочу бояться. Не хочу больше, заебало это чувство. Будто ямы на дороге - то нормально, то проваливаешься с головой. Курамочи зарывается пальцами в его влажные после ванной волосы - почти физически ощущает рухнувшую на него ответственность. Блять, он же не знает ни черта, кроме нескольких статей в интернете и пары порно-роликов. Чего Миюки от него ожидает, и как эти ожидания оправдать? - Слушай, у меня такой фигни ни разу не было, - неловко признаётся Курамочи. - Уверен, эта ночь в любом случае будет лучше, чем мой первый опыт, - фыркает Миюки, а у Курамочи будто кубик льда по внутренностям прокатывается. Какого чёрта он творит? Надо просто заставить Миюки забыть это дерьмо, вот и всё. - Миюки, - зовёт Курамочи. Поднимает его лицо со своего плеча и, обняв ладонями, целует в губы - медленно, аккуратно, так нежно, как только может. И Миюки расслабляется, обнимает за талию, поддаваясь неспешному ритму Курамочи. Вот так хорошо, неспешно, чтобы было время подумать над следующим действием. Стянуть с Миюки футболку и поменяться с ним местами, прижав к стене. Опуститься на колени. - Боже, - выдыхает Миюки, когда Курамочи проводит языком по его животу. Мышцы напрягаются красивым рельефом, Миюки запрокидывает голову, и Курамочи нравится его реакция. Он проводит ладонями по ногам и чувствует в кармане штанов некий предмет - Миюки с улыбкой достаёт тюбик смазки, и Курамочи, взяв его, стягивает его штаны к самым лодыжкам. - Не пялься ты так, а? - краснея, просит он, и смотрит на стоящий член перед своим лицом. - А то укушу. Миюки тихо смеётся. - Прости. Это заводит - то, как ты стоишь передо мной на коленях. Я хочу смотреть на тебя. - Извращенец? - Возможно. Миюки выпутывает ноги из штанин и расставляет их шире. А Курамочи смущается так, будто это он тут полностью голый стоит. Ох, он заставит Миюки закрыть глаза. Выдавив в ладонь смазку, проводит ею между ягодиц. Миюки дрожит, когда он разглаживает складочки кожи, и вздрагивает всем телом - Курамочи проталкивает внутрь палец и одновременно берёт в рот головку члена, придерживая ствол свободной рукой. - Чёрт, два давай, я подготовился, - отрывисто выдыхает Миюки, и Курамочи слушается. Внутри он горячий и гладкий, и сжимает так, что развести пальцы просто нереально. Во рту солоно от смазки, Курамочи боится брать глубже и задеть зубами, просто облизывает головку, забираясь кончиком языка под крайнюю плоть, а Миюки мечется на его пальцах и явно пытается не дёргать бёдрами - получается так себе. Курамочи поднимает взгляд, и возбуждение омывает изнутри тёплой волной - Миюки так кайфует от его простых действий, так чувственно откликается на каждое его движение, такой открытый и податливый... Курамочи старается взять глубже, отвлекается и случайно дёргает пальцами чуть резче, будто пытаясь подтолкнуть Миюки к себе - и по языку разливается тёплая сперма. Курамочи глотает её прежде, чем успевает о чём-то подумать, а Миюки сжимает его пальцы до боли и вздрагивает всем телом, продолжая кончать. - Прости, - выдыхает он, сползая по стене на пол. Пот блестит на лице, искусанные губы покраснели - Курамочи любуется, прокатывая незнакомый вкус на языке, и решает: - Нормально. - Где ты этому научился? - усмехается Миюки, глядя пьяными глазами. - На курсах начинающих пидарасов. На бананах тренировался, - убийственно серьёзно отвечает Курамочи. - Не спрашивай херню, всё чистая импровизация. - Круто. Хочу тебя, - кивает Миюки, поднимаясь. - У тебя не стоит. - Я... Не могу объяснить, это внутри. Чёрт... Просто иди сюда, - говорит Миюки, протягивая руку. - Хочу у зеркала, хочу видеть тебя. - Точно извращенец, - качает головой Курамочи, а у самого член вздрагивает и яйца поджимаются. - В тот раз... У меня глаза были закрыты, ничего не видел, одна темнота. А потом я трахал себя пальцами и представлял тебя. В то время как ты лежал на нижнем ярусе кровати и слушал. Кто из нас ещё извращенец? - Не вспоминай, - просит Курамочи. У него каждый раз внутренности скручивает, стоит лишь подумать о том, что Миюки пережил. - Заставь меня забыть, - просит он и манит к себе. Упирается руками в раму большого, в полный рост, зеркала, наклоняется и прогибает спину. Миюки красивый - весь, от пальцев ног до кончиков волос. Высокий, мускулистый, с широким разворотом плеч и мощными бёдрами. С приятным голосом и мягкими чертами лица. С наглыми выразительными глазами, сейчас без оправы очков, и милыми ямочками на щеках, которые появляются лишь когда он улыбается искренне. Нежность сдавливает грудь так сильно, что Курамочи едва не задыхается. Поднимается и стаскивает с себя всю одежду, прижимается к Миюки со спины, кладёт голову на плечо и смотрит на их отражение. По-дурацки смотрятся, им бы местами поменяться. Курамочи прикрывает глаза, касается губами влажной от свежего пота кожи и обещает себе, что да, поменяются. Как только он наберётся смелости. - Давай же, ну, - поторапливает Миюки, прогибаясь в пояснице. - Подожди, неудобно... Встань на колени, - говорит Курамочи и, опускаясь на пол, дотягивается до валяющегося неподалёку тюбика со смазкой. Выдавливает её в ладонь, оглаживает член и подаётся вперёд, придерживая его рукой. Сердце едва не разрывается от волнения, когда гладкие мышцы упруго обхватывают и сжимают его. - Господи, я сейчас кончу, - говорит он, упираясь лбом между лопаток Миюки. - Какой же ты, а... - Двигайся, - требует Миюки, и Курамочи слушается. Ощущения просто нереальные, он в жизни ничего подобного не испытывал. И Миюки стонет сладко, упираясь руками в раму зеркала, подаётся навстречу - его влажное дыхание оседает на гладкой поверхности. Курамочи видит, как напрягается его член, как проступают мышцы под кожей - сотню раз видел уже, но вот так - впервые, когда можно провести ладонью, сжать пальцами и дёрнуть на себя, выбивая ещё один громкий стон и теряясь в собственном удовольствии. Миюки выпрямляется, прижимаясь спиной к груди Курамочи, сам двигает бёдрами, а его взгляд, отражающийся в зеркале, обжигает страстью. - Давай же, сильнее, Ёичи, - шепчет Миюки, и Курамочи едва не срывается, когда он так с придыханием проговаривает его имя. - Так хочу тебя, господи. И Курамочи проводит руками по его выгнутой груди, оглаживает соски, обхватывает за плечи и сильнее поддаёт бёдрами, удерживая Миюки. Его стоны просто с ума сводят, и шёпот его - "вот так, да, хорошо, Ёичи" - будто капли адреналина в самое сердце. Этого слишком много, Курамочи и правда больше не выдержит - он обхватывает член Миюки ладонью - дрожь пробивает всё его тело, - и кончает, чувствуя, как Миюки выжимает его до последней капли. - Теперь-то мы всё выяснили, и ты больше не будешь бегать от меня? - на всякий случай уточняет Курамочи, когда они возвращаются из ванной, чистые и слегка оклемавшиеся. Миюки смотрит странно, а потом улыбается поганенько: - Если ты хочешь ходить по школе за ручку и на перемене есть бенто из одной коробки, то прости, тут я тебя обломаю. - Вот придурок! - злится Курамочи и пихает Миюки локтем под рёбра. - Ты меня по имени звал. - Ах, это... Ну, думаю, никто не удивится, если мы вдруг станем обращаться друг к другу по именам... Или ты против? - Да нет. Круто, - решает Курамочи. В конце концов, что между ними изменится? Кроме того, что теперь они будут заниматься любовью при каждом удобном случае - так ведь происходит у всех нормальных подростков, впервые попробовавших серьёзные отношения? Миюки улыбается - мягко, так, что на щеках появляются ямочки - и Курамочи даже подумать не успевает, как уже целует его искусанные губы. И такая нежность накрывает, что в переносице начинает подозрительно щипать. Ладно, возможно, что-то между ними изменится. Но Курамочи уверен, что эти изменения к лучшему.