Долбанная бесконечность

Видя огромную толпу, Зейн искренне пытается не ревновать, но Лиам выглядит сногсшибательно, а фанаты кричат так громко, что у него мурашки бегут по коже. Зейн старается сосредоточиться на приятном. На том, что Лиам выглядит потрясающе. Настолько, что он уже постоял сегодня на коленях, показывая, как ему нравится, что Лиам решил выгодно подчеркнуть свои ноги новыми брюками. И, хотя у них был секс, очень много секса сегодня утром и еще немного днем, Зейна не покидает чувство, что каждый в этой ликующей толпе хочет украсть у него весело смеющегося и приветливо размахивающего рукой Лиама. Если бы Лиам не был так воодушевлен, Зейн бы обязательно сказал ему, что думает насчет всех этих концертов. Что-то вроде: «Какого черта ты выглядишь так сексуально с кем-то, кроме меня?» или «Никто не должен слышать твой голос. Он только для меня». Но это было бы ханжеством. Хотя Лиам мог бы сказать то же самое. Зейн даже был бы не против услышать подобное. Если бы он сказал: «Пой только для меня одного», Зейн бы тут же распрощался с карьерой. Впрочем, он и так пел только для него одного. Всегда. У Лиама неплохой зал, наполненный волнением, гормонами, эндорфинами и неоновым светом. Все взбудоражены, и Зейн взбудоражен тоже, как если бы это был первый концерт, на котором ему довелось побывать. Он самый большой фанат в этом зале — даже джинсы жмут и ладони становятся влажными. Он знает, кому посвящены эти песни. И ему нравится, что Лиам произносит это во всеуслышание. Он улыбается даже во время пения. У Зейна по телу катится настоящая волна — смесь возбуждения, волнения, желания. Он рассматривает Лиама с такой жадностью, будто видит впервые. Лиам каждую секунду разный. Он меняется. Зейн хочет его по-особому и любит его по-особому, потому что иначе вообще никак. Он пытается сосредоточиться на Лиаме, на его музыке, но ему чудится, будто они одни, как утром. Они трахаются. Бесконечно, как цифра восемь упавшая на бок. И до самого окончания его выступления Зейн думает только о руках, которые сжимают микрофон также, как его запястья сегодня. Зейн еле дожидается, пока Лиам закончит с фотографиями и автографами, не стесняется даже менеджера, набрасывается, обхватывает руками и ногами, лезет языком прямо в рот. И это всего несколько часов вдали друг от друга! Когда начнется тур, он и вовсе сойдет с ума. Он будет слать ему обнаженные фотографии каждую свободную минуту. Будет записывать такие голосовые сообщения, от которых Лиаму даже станет неловко. Ему кажется, будто они уже разлучились, и Зейн рычит прямо в поцелуй. Он никому его не отдаст и никогда не будет его ни с кем делить, это Лиаму лучше уяснить раз и навсегда. – Ну, тише-тише, – смеется Лиам, когда Зейн прижимается щекой к его щеке, а сам торопливо расстегивает брюки. – До дома-то подожди... – Не хочу, – отвечает Зейн, сжимает его член через ткань, выдыхает почти с облегчением. Ему нравится, что Лиам хочет его так же сильно, пусть и противится, говоря про какие-то правила приличия. Зейну плевать на приличия. Если он хочет Лиама, значит, он хочет Лиама, и он не собирается ждать. Его никогда не волновали отговорки вроде: «Сюда может кто-то войти» или «Эй, это же новая машина!». Лиаму стоило трижды подумать, прежде чем появляться на свет настолько сексуальным и соблазнять Зейна всем своим существом. – А я устал между прочим, – говорит Лиам, и Зейн глядит на него почти с гневом. Он такой неуемный. Лиам смотрит на него, а видит семнадцатилетнего мальчика, который пришел к нему в номер и, на ходу скидывая футболку, сказал: «Трахаемся прямо сейчас». Никаких предпосылок. Вообще ничего. Потом только узнал, что «I <3 U», красной ручкой нацарапанная на салфетке и подпихнутая на день Валентина под подушку, не шутка кого-то из парней, а вроде как признание в любви. И что Зейн, вроде как, неоднократно ему намекал, пока они откатывали первый тур по стране. Конечно, он увлекся. Зейном вообще сложно было не увлечься, особенно, когда он так старался. И он внимательно следил за тем, чтобы на горизонте не было соперников. Чуть не убил Лиама, когда нашел открытку с глупым романтическим стишком. Раньше, чем Пейн успел объяснить, что прошел вроде как год с начала их отношений, и он собирался увековечить это событие, получил прямо по лицу. Парни, не разбирая, что произошло, кинулись их разнимать и тоже попались под горячую руку. Зейн ни секунды не сомневался, что кто-то из них решил подкатить шары к Пейну за его спиной. Потом, конечно, с подчеркнуто небрежным видом собирал то, что осталось от открытки с пола, и весь вечер склеивал. В порыве злости он сразу растерзал злополучную картонку на мелкие кусочки и разбросал по комнате. Лиам тогда все смотрел на его сосредоточенный профиль и думал, что никогда не сможет любить кого-то сильнее, чем Зейна. А ведь они тогда были в сущности совсем детьми, не то, что сейчас. – Ладно, хрен с тобой, – не хотя соглашается Зейн и отворачивается, всем своим видом показывая, что недоволен, а Лиам сгребает его в охапку, покрывая поцелуями макушку, затылок и шею. – А дразнить-то меня зачем? – Я тебя люблю, – мурчит Лиам. У Зейна все тело передергивается. Он как-то сказал, что может кончить только от его голоса, и они не раз это проверяли, но сейчас Зейн явно по-прежнему напряжен — Лиам успешно удостоверяется в этом, неторопливо поглаживая его через джинсы. – Поедем кататься? – Если собрался дразниться, то лучше сразу домой, – говорит Зейн, и его глаза закатываются, потому что Лиам не останавливается даже после того, как замечает его стояк. – Штаны-то хоть расстегни, изверг. Лиам снова смеется. Приходится вызывать такси, потому что Зейн не дает ему отодвинуться даже на пару дюймов. Он против того, чтобы Лиам вел сегодня машину — хочет целоваться на заднем сидении, и кто Лиам в сущности такой, чтобы отказывать Зейну, когда он так хочет его? Так что, они еле-еле открывают дверцу такси, вваливаются на заднее сиденье — Лиам едва успевает сказать адрес, прежде чем Зейн закрывает ему рот. Это долбанная бесконечность. Лиам со счету сбился, сколько раз они ждали друг друга, сколько раз сосались в гримерной, а трахаться начинали прямо в такси. Это невозможно прекратить или изменить. Он хочет Зейна, Зейн хочет его — они тянутся друг к другу, как магниты, как атомы, как любая другая ерунда, которая имеет схожие свойства. Зейн всегда сердится на него, когда он возится с замком, а когда дверь распахивается, заваливает его прямо на пол. Он не может ждать. Он скучает, даже если Лиам отлучается всего на пару минут. Лиам тоже скучает. Он чувствует себя помешанным. Его голова каждую секунду забита Зейном, с тех самых пор, как сердце впервые пропустило удар во время их первой встречи. От нетерпения у Зейна дрожат колени и руки. Он никогда не любил сильнее. Он вообще никогда не любил до Лиама, если на то пошло. Ему плевать, что Пейн у него первый и единственный, это сущая мелочь в сравнении с тем, что Лиам полностью в его распоряжении, любит его, хочет его, ценит его и дорожит им. И у Зейна на самом деле нет поводов для ревности (кроме того, что красивее Пейна нет никого на свете) — Лиам каждый день находит причину сказать ему: «Я тебя люблю». – Ты красивый, – говорит Лиам, глядя на него снизу вверх. Зейн нетерпеливо ерзает у него на бедрах, ждет, пока Лиам возьмет его за талию. Он не стесняется, что бы они ни пробовали, но одно только «ты красивый» заставляет его зарумяниться. – Я готов. Зейн опускается на него. Один раз, второй, третий. Это тоже долбанная бесконечность. Это лучше, чем секс, хотя секс у них совершенно особенный. Когда они друг в друге — это нечто абсолютно прекрасное. Будто они были созданы для того, чтобы дополнять друг друга, чтобы никогда не разъединяться, чтобы впечатываться губы в губы, голос в голос, глаза в глаза. Лиам чувствует весь спектр его эмоций. Каждый раз, как в первый. Он растворяется в голосе Зейна, плавит его тело, заполняет собой полностью, держит за руку, ощущает каждый импульс. Зейн все, что ему нужно. Он — все, что нужно Зейну. Это правильно. Это долбанная бесконечность.