хочется

На небе тянется рассвет из блекло-розовой масти; вид полон мельчайших дефектов в своем проявлении и рутинный до ужаса, но выбирать не приходится – зимой оттенки обыденно гаснут, мерцает сплошь белым. Дулата зима претит, раздражает дико; ветер – колючие орудие – бьется о шею лавиной зимних морозов – дерет глотку ужасно; очень неприятно. В подобное утро Дулату бы чего-нибудь теплого, солнечного: Азамата или морской духоты где-нибудь на острове. Первое, кстати, в разы лучше (И Дулату бы убиться от подобных мыслей) А этот Азамат, он, кстати, такой странный Он такой тихий и скомканный, словно жженая бумага; только пальцами коснись – взлетит, в прах обращаясь, прямо к лиловым звездам космической пустыни; из рук ускользнет и больше никогда не вернется. Дулату порой хочется подойти и спросить почему Почему ты такой странный (и почему ты засел в моих мыслях, думая, что там – твое законное место; к черту, нет) В пять утра у Дулата недопитая бутылка виски под ногами и откровения прямо таки раздирают душу. В венах бурлит дешевое пойло, приправленное горечью и мерзким зловонием – исполосованная душа подобного и требует - а в мыслях все тот же Азамат Образ Азамата въедается под кожу, липнет к линиям хребта вместе с отпечатавшейся в памяти карей радужкой глаз, голову дурманит; практически душит; (цепляет ведь, боже) Дулату хочется его к себе; ему хочется касаться хрупких запястий кончиками пальцев, отпечатываясь на коже коралловой окраской содранных ран; хочется слегка впечататься губами в малахитовые нити вен на тонкой шее и прикрыть глаза. Хочется, но кого это волнует