Я живой

Лезвие рассекает кожу, оставляя тонкую красную полосу. Воин Света смотрит на свою ладонь; кровь стекает по запястью, собираясь у согнутого локтя, и частыми каплями падает на землю. Это, без сомнения, именно кровь – теплая, живая, человеческая. «Это не может быть правдой. Она наверняка ошиблась… или, в своем гневе, не нашла другого способа уязвить меня. Но как же тогда быть со всеми остальными признаками?» Воин Света вкладывает кинжал в ножны и ищет, чем перевязать рану. Каин долго смотрит на его перевязанную ладонь, прежде чем задать вопрос. – Мелочь, царапина, – отвечает Воин Света. – Манекены? – спрашивает тот, и от этого слова сердце проваливается куда-то в живот. «Наверное, я никогда больше не смогу видеть в них просто врагов», – появляется непрошеная мысль, и, чтобы прогнать ее, Воин Света пытается сосредоточиться на проблемах. – Нет… Если бы манекены пустили мне кровь, разве ограничились бы они этим? – Ты прав… – Каин запинается, как будто хочет высказать какую-то мысль, но сомневается, что это стоит делать. Воин Света ждет и он, нервно передернув плечами, наконец, продолжает: – Как думаешь, их вообще можно победить? С этой безжалостностью невозможно бороться, да и превосходят они нас числом. – Нет, – снова произносит Воин Света и отворачивается – чтобы Каин случайно не прочитал на его лице его настоящие мысли. – Когда мы убиваем одного, на его месте появляются два. Они лезут из ниоткуда, и, если мы не найдем способ как-то уберечься от этого – мы просто погибнем, и все. Каин молчит несколько секунд – словно опять борется с сомнением. – Послушай. А что, если нам не пытаться превозмочь предопределенность, а смириться с ней? Я тут услышал кое-что важное, думаю, тебе тоже будет интересно. Воин Света слушает. Половину того, что говорит Каин, он знал, еще о части догадывался. Но никогда не пытался посмотреть на это с такой стороны. – Значит, побежденные воинами возрождаются в следующем цикле, а убитые манекенами умирают навсегда, – задумчиво произносит он. – И Гольбез сказал тебе об этом? – Да. – Ты думаешь, ему можно верить? Он воин Хаоса, а значит, наш враг. Кто знает, какие цели он преследует? Каин еле заметно пожимает плечами. – Я не знаю, – признается он. – Но это слишком похоже на правду, чтобы оказаться уловкой. К тому же… – он опять запинается. – Может, это глупо, но мне хочется верить тому, кто пришел из одного со мной мира. «Ты везучий, у тебя есть Сесил и Гольбез. А мне и верить-то, получается, некому». Воин Света запрещает себе дальше думать об этом и с усилием возвращается мыслями к ситуации, в которой они оказались. Предложенный Каином план рискован, и, будь на примете хоть что-то получше, Воин Света назвал бы его предателем и вступил в бой – уже за одну эту идею. Но ничего лучше нет, и вряд ли появится в ближайшее время. – Погружать всех в сон, чтобы они пришли в новый цикл с новыми силами… – К новому циклу ситуация с манекенами может измениться, – произносит Каин, и в его голосе звучит сомнение. Очень понятное: Воин Света сомневается не меньше. – Я с тобой, – наконец говорит он, и Каин облегченно вздыхает – так, словно не верил до самого конца. – Но с одним условием. – Каким? – Погружать в сон будешь ты. Я готов сражаться с ними – но не наносить последний удар. Каин молчит. Криво усмехается: кажется, в этих словах он видит совсем не то, о чем действительно думает Воин Света. – Ладно, я согласен, мне не привыкать… И все же, могу я узнать о причине такого условия? «Убитые манекенами не возвращаются. Я не уверен, что после моего клинка кто-то проснется». – Нет. Нет, не можешь. Когда Каин приносит новую весть – что воины Хаоса могут управлять манекенами – Воин Света почти не удивляется. Только ощущает уже привычный холод в животе. Каин покрывает полосу чистой ткани купленной у мугглов мазью и прижимает к ране на боку, не переставая говорить: – И тут неизвестно откуда вылезает Эксмерть и напускает на меня десяток манекенов – моих же копий. Они определенно его слушались, я еле ушел. Думал даже, придется Фириона там бросить. Воин Света молчит, он не знает, что сказать. Каин трет кулаком усталые глаза – как непривычно видеть его без шлема – заканчивает перевязку и, морщась, надевает нагрудник. – Ненадолго это, кровь из носу надо где-то зелье раздобыть… Слушай, я не знаю, слушаются ли они всех или только Эксмерть, но у нас в любом случае серьезные проблемы. «Более серьезные, чем ты себе представляешь». – Я должен отправиться к Космос немедленно. – Удачи, – отвечает Каин. – А я отдохну и отправлюсь по следам Зидана. Воин Света его уже не слышит. Космос прижимает тонкую ладонь к груди. Этот жест, такой беспомощный, странно не вяжется с образом всесильной богини, и Воин Света опускает глаза, чтобы не думать, что ранил ее именно он. И все же повторяет: – Вы не думаете, что опасно держать рядом с собой… манекена? – Кто тебе сказал? – шепчет Космос. «Это неважно», – думает Воин Света, но не может остановить собственную память, и она снова погружает его в осколки воспоминаний – осколки, возвращенные совсем недавно. Он путешествует с темнокожей, остроухой девушкой, проходит с конца в конец весь этот изломанный мир, сражаясь рядом с ней – и во имя ее. Ее чуть нахальная, очень задорная улыбка вселяет в его сердце надежду, что вся эта бесконечная битва все же может закончиться миром. После очередной победы она обнимает его… …она лежит на земле, ее глаза остекленели, а грудь – сплошная рана от исполинского меча. Он понимает, что это сделали манекены, рвется им отомстить, и тогда Шантотто – Шантотто, которую он никогда прежде не видел в таком гневе – в лицо ему произносит правду, которую он предпочел бы не знать. «Прише. Ее звали Прише». Воин Космос, убитый манекенами. Один из многих. – Какая разница, кто? – спрашивает он, наверное, слишком резко. – Это ведь правда. У меня единственного из всех нет никаких воспоминаний о родном мире, у меня нет даже имени. Я – Воин Света, манекен, отличающийся от тех кукол, против которых мы сражаемся, только тем, что осознаю происходящее. Космос молчит, не отнимая руки от груди. – И если воины Хаоса управляют ими – значит, они могут управлять и мной. – Разум, – произносит Космос, когда он заканчивает говорить. Повисает напряженная, полная страха и сомнений, тишина. Наконец Космос снисходит до того, чтобы пояснить свою мысль: – Ты сам сказал, что отличаешься от них тем, что осознаешь происходящее. Тот, у кого есть разум, всегда может выбрать сторону сражения. – Та девочка из воинов Хаоса, которая раньше дралась под управлением Кефки, а недавно пришла к вам, поспорила бы с этим. – Наоборот, – Космос улыбается. – Именно она – лучшее доказательство того, что я права. Воин Света не находит, что ответить. Только в момент, когда его меч сталкивается с мечом первого манекена, Воин Света осознает, насколько дурацким – и насколько гениальным – на самом деле был план Каина. Из-за него он, Воин Света, остался последним защитником Космос против сотен манекенов. Но все остальные воины Космос спят, и позже, когда он сложит свою голову в битве, а друзья закроют портал, они вернутся в обновленный мир. Это лучше, гораздо лучше, чем если бы они погибли здесь и сейчас. Он разрубает манекена с чертами Ваана пополам, стараясь не думать о том, что, не будь у него разума, был бы на его месте. Уворачивается от магии, размахнувшись, отрубает голову манекену Бартца. У манекенов нет крови – будь это сражение с людьми, он уже был бы покрыт ею с ног до головы. Позади него Космос. Воин Света поднимает и опускает меч, не обращая внимания на медленно накапливающуюся усталость. Он знает, что не сможет победить, но перед ним нет такой цели – главное, продержаться достаточно, чтобы Каин и другие закрыли портал. Чужой меч цепляет плечо, на землю падают несколько капель крови, но Воин Света не обращает внимания на рану. Он крепче стискивает щит и кидается на очередного врага. Их слишком много, а Воин Света устает, и когда он получает второй удар, затем третий, а манекенов не становится меньше, он ощущает, как это на самом деле тяжело. Но за спиной Космос, а где-то далеко друзья исполняют свой долг – и Воин Света понимает, что не имеет права сдаться сейчас. Но манекены прут бесконечной лавиной, его то и дело цепляют – то оружием, то заклинаниями, ведь невозможно закрыться щитом от десятка атак одновременно. Когда он, не выдержав, падает на колени, Космос кричит какое-то слово, и Воин Света умудряется услышать его даже сквозь шум битвы. «Это мое имя?» Все, что он запоминает дальше – ослепляющая вспышка света. «Я жив». Он лежит на земле, вокруг него брызги крови – его собственной. Воин Света, опираясь на руки, медленно поднимает голову и видит, что манекенов нет. «Космос? Их уничтожила Космос? В тот момент, когда я проиграл?» Другого объяснения нет, но и поверить в это он не может. «Зачем? Зачем ей спасать манекена – такого же, как те, что посланы убить ее?» Сквозь боль и шум в ушах приходит воспоминание: он сражается, и в тот момент, когда, кажется, надежды уже нет, Космос зовет его по имени – имени, которого не знал даже он сам. Воин Света с трудом поднимает левую руку и долго смотрит на след пореза на ладони. Космос спасла его – даже зная, кто он такой. В глазах темнеет: даже малейшие усилия сейчас оказались для него непреодолимыми. Правая рука подламывается, и Воин Света снова падает на землю. «Я сражался ради нее. Я не пропустил к ней ни одного манекена. Я… я выбрал, верно?» «Тот, у кого есть разум, сам может выбирать, на чьей стороне сражаться», – вспоминает он слова Космос и прежде, чем сознание уплывает, Воин Света успевает подумать одну – последнюю – мысль. «Я выбрал – значит, я живой».