На поводке

Себастьян ненавидит Сиэля. Ненавидит этого заносчивого графа, высокомерие которого достигает величин Мирового океана. Ненавидит его речь, его до обморожения ледяной тон и каменную выдержку. Все сказанные Фантомхайвом слова — по большой части вынужденная ложь, фальшь и наглый обман; его приказной тон изнутри режет мозг человеческой оболочки свободолюбивого дворецкого; его непоколебимость при общении с существом, что занимает первое место в пищевой цепи, что при отсутствии контракта раздавило бы его, словно надоедливого грязного червяка…выбивает из колеи. Себастьян Михаэлис — один из наилучших бойцов адского войска. И опуститься до статуса дворецкого было необходимостью, причем недолговременной. Каждый выберет аппетитную золотистую ножку индейки вместо гнилого яблока, а Себастьян был жадным, вечно голодным воплощением греха, он не мог упустить душу, ведущую за собой ароматный пряный шлейф, которую случается встретить раз в половину тысячи, если повезет, лет. Это был первый раз, когда самоуверенный и беспристрастный демон пожалел о своем выборе, до отчаяния и тупого раздражения. От бесшумного гнева хотелось всерьез перерезать себе глотку. И делать это снова и снова, потому что демоны не умирают. Если будучи человеком Сиэль раздражал его не настолько, чтобы переломить хрупкую, тоненькую полупрозрачную шейку, то в обличье демона его хотелось долго, очень долго, с особым упорством и остервенением мучить до самого конца света, ведь, как известно, демоны не умирают. Даже за столь долгий срок пытки над графом не могли бы надоесть Себастьяну. Надо признать, Сиэль прекрасно овладел искусством «выведения» стойких и беспристрастных демонов из себя, ведь Микаэлис даже секунды не потратил бы на подобные мысли ради какой-то мелочи. А план «Самые жестокие и мучительные варианты пыток специально для заносчивого графа» был уже идеально продуман до незначительных деталей. Даже дети дьявола способны на какие-либо чувства, правда, чувства эти ограничиваются смертными грехами: жадность, похоть, гордость… Едва ли дело доходит до примитивных человеческих эмоций. Иначе как горем или грустью свое состояние дворецкий описать не мог. У него нагло, прямо перед носом отобрали вкуснейший деликатес, заморозили, забетонировали и, поставив обратно на обеденный стол, заставили вечность наблюдать. Проблема в том, что он не может отвести от блюда взгляда. Дело не в силе воли — в цепях, что держат его без возможности двигаться, и воображаемые цепи есть ни что иное как контракт. Надо же быть таким глупцом, чтобы не предусмотреть подобный исход событий! Наверно, изначально Михаэлис чувствовал обиду, тоску по ожиданию трапезы. Но стоило испорченной еде познать всю прелесть демонской сущности, как печаль испарилась, и на смену ей пришел чистый и искренний гнев. Микаэлис ненавидит Сиэля. — Ты голоден, Себастьян? Граф смотрит на своего дворецкого с легким прищуром, его тонкие губы трогает лисья улыбка, и демон видит в этих отвратительных багряных глазах диких смех, слышит, как беззвучный хохот продирается сквозь глотку юнца. Он даже не ощущает ни капли вины за то, что заставил голодного дворецкого ежесекундно содрогаться от исковерканного отражения былого господина. Он просто пользуется своей властью, топчет гордость идеально чистыми, натертыми Себастьяном, сапогами и унижает собственного пленника. Сиэль элегантно разрезает торт на восемь равных частей, как истинный аристократ пользуется специально предназначенными для данной трапезы столовыми приборами и кладет кусочек лакомства в рот, облизываясь. Теперь Фантмохайву не нужна еда, физически он не нуждается в пище. Графу просто нравится дразнить слугу и смотреть на него с легким прищуром и лисьей улыбкой на тонких губах. — Не особо, господин. — Отвечай «да» или «нет», дворецкий. Я не желаю больше наблюдать тебя в неподобающем для своего хозяина виде. Себастьян стискивает челюсти так, что зубы его оболочки начинают крошиться и, конечно же, мгновенно восстанавливаются. Теперь такие мелочи не скроешь от слуха Сиэля, и эти малейшие проявления старательно сдерживаемой ненависти только раззадоривают мальчишку, являются лишь очередным поводом для гадкой ухмылки. — Извините, господин. Нет, я не настолько голоден. Жизненная энергия человека, с которым демон заключает долгосрочный контракт, является источником силы для сверхъестественного существа. Адский мусор питается гнилыми душами грязных и испорченных людишек. При отсутствии возможности осуществления двух этих вариантов демон теряет свою силу, что произошло и с Себастьяном. Стоит ли озвучивать, как повел себя граф? Микаэлис еще помнит прежнюю искру плохо скрываемого беспокойства в небесно-голубых, пускай клейменных печатью, глазах, помнит дрожь волнения юного голоса, стоило получить слуге незначительную травму. Микаэлис не может позволить себе забыть такие смешные вещи, потому что теперешнее поведение графа прямо противоположно поведению человека. О какой тревоге может идти речь? Увидев мертвенно-бледного, даже для демона, Себастьяна на полу, граф несколько раз потыкал того в бок сапогом, подарил пару пощечин и в итоге притащил тело нетрепыхающейся девчонки, вряд ли намного старшей самого графа. Небрежно сбросив ношу на дворецкого, тот без колебаний перерезал ей горло, подставляя лебединую шею ко рту лежащего. Не то что бы Микаэлис был гуманистом, но он бы предпочел забрать жизнь у повидавшего виды юнца, чем у невинной, пустой, ничего не знающей о жестоком мире девушки. Слишком приторные души гурманов не интересуют. Безразличный взгляд Сиэля, его резкие и точные движения, полное равнодушие к жизни человека — все это никак не сходилось с образом бывшего господина. …теперь Себастьяну позволено выгуливаться, когда силы его начнут иссякать. Но более часа ему не дают, а если за это время он не найдет желающего заключить сделку, то будет питаться тем мусором, что притащит Сиэль. Микаэлис никому не позволял с собой подобного обращения, трапеза для него была искусством, несравненным удовольствием. Фантомхайв отнял эту возможность, заставляя питаться сильнейшего демона меркантильными людишками. Фантомхайв в принципе отнял у Михаэлиса все, посадил на цепь и записал в разряд не ломающихся вечных игрушек. Себастьян ненавидит Сиэля. Пожалуй, его ненависть превосходит гнев божий, потому что хуже отнятой души может быть только бунт этой души против создателя. — Набери мне ванную. Пока граф нежится в теплой воде, от удовольствия прикрыв веки, дворецкий позволяет себе разглядывать юное тело. Его занятие не несет сексуального подтекста, просто в такие моменты Сиэль выглядит как раньше. В такие моменты останавливается время, звуки отдаляются, и гнев ослабевает. Граф не шевелится, и, соответственно в его поведении не прослеживается резкость и молниеносность движений, присущая демонам; его глаза закрыты, и Микаэлис не может видеть кровожадность, адское пламя, что въелось в некогда нежно-голубую радужку. Сейчас Фантомхайв кажется прежним, и Себастьян ненавидит Сиэля, потому что он заставил его познать чувство тоски. Ресницы взмывают вверх, и секундная стрелка возобновляет ход. — Подойди. Фантомхайв знает, что дворецкий рассматривает его, что безуспешно пытается найти, разглядеть в нем остатки мертвого маленького мальчика Сиэля и не может не огорчиться, снова не находя в юноше прежнего господина. Фантомхайв знает и обожает манипулировать Себастьяном именно таким образом, ведь нет лучше для демона развлечения, чем играть с чувствами любящего. Когда дворецкий становится рядом, граф поднимается на ноги. Капли воды струятся по бледному телу, Микаэлис замечает это боковым зрением, так как отвести взгляд от кровавых глаз он не смеет. Сиэль опять над ним смеется, глумится над его привязанностью. Фантомхайв целует мужчину, прокусывает губу до крови и, улыбаясь, отстраняется и наблюдает за гранатовой каплей, что успела скатиться по подбородку до полной регенерации тонкой кожи. — Не будь таким холодным, Себастьян. Граф пребывает в отличном расположении духа, веселится и позволяет легкомысленной улыбке то и дело проскакивать на лице. Микаэлиса его энтузиазм не трогает, взгляд дворецкого сохраняет ледяное спокойствие. И выдержке этого демона позавидует каждый, ибо сдерживающие цепи контракта уже не кажутся серьезной преградой, и в прекрасных мечтах наглый мальчишка задыхается в животной хватке изящных пальцев собственного дворецкого. — Это приказ, господин? Граф картинно дуется. Такой вопрос не может испортить игривый настрой юноши, ведь он знает, что произойдет дальше. Себастьян тоже знает, однако предпочитает не думать об этом. Оказывается, надеяться на что-то очень больно. Сиэль игнорирует ответ на собственный вопрос и, раскинув руки в стороны, снова отдает приказ. — Одень и отнеси в мои покои. Дворецкий бережно обтирает графа махровым полотенцем, позволяя мыслям хаотично резвиться в голове. Вот мальчишка весело смотрит на него сверху вниз, и через несколько секунд захлебывается собственной кровью. Сейчас юнец позволяет мужчине касаться своей спины мягкой тканью, и через мгновение эта ткань стягивает его хрупкую шею, кожа с мерзким хлюпом рвется на белоснежной спине, а хруст позвоночника ласкает слух. Какофония жалких криков, звука рвущейся плоти и перелома тонких косточек звучала бы изящнее сочинений Паганини. Ах, мечты-мечты… Себастьян подхватывает мальчика на руки, словно прикасается к единственному в своем роде антиквариату. Через мгновенье пара оказывается в покоях графа, и Микаэлис опускает мальчика на ноги перед кроватью. — Ты любишь меня? Сиэль оборачивается и через плечо смотрит на дворецкого. Микаэлис поджимает губы, взгляд его устремляется на зимний пейзаж за окном. — Ответь мне честно, Себастьян. Это приказ. — Нет. Демон уверен в своем отказе, его даже немного не привлекает наглое мерзкое отродье, что лишь усмехается на ответ и, отворачиваясь, садится на кровать. Тонкие пальцы зарываются в свежие простыни, нежно сминая их. Себастьян шумно сглатывает, он не желает оставаться более в этой комнате, это желание растет в геометрической прогрессии с каждой секундой. Но знает, что господин не отпустит и наблюдает за его обманчиво аккуратными жестами. — В последние дни ты вел себя хорошо, дворецкий. Я вижу прогресс в наших отношениях, твои проявления ненависти ко мне почти незаметны. Скоро мы достигнем полного понимания и доверия. И все же Микаэлис не сдерживается, издав презрительный смешок. Граф пожелал это проигнорировать. — Сегодня я буду щедр с тобой. Демон чувствует в груди разгорающуюся злость, отчаяние и…радостное предвкушение. Себастьян ненавидит Сиэля, потому что тот растоптал его гордость, укротил свободолюбие, унизил его честь. Но оставил надежду. Это самый гадкий и подлый поступок, на который был способен демон Фантомхайв. Граф поднимает голову, и взору дворецкого предстают два бездонных океана, отражающие нежный оттенок небесной безоблачной глади, столь невинные и безгрешные, такие родные, что Микаэлис не может не поверить в правдивость предстоящей картины. Он упорно ищет намек на искру, зародившую смертельный пожар в чистой радужке, ищет отголосок жестокости, жажды крови. Но не находит. Сиэль Фантомхайв улыбается той самой улыбкой, которую дворецкому посчастливилось однажды наблюдать на юном лице, не обремененным пороком и гнилью. — Себастьян, теперь ты любишь меня? Себастьян ненавидит Сиэля за то, что не может противостоять его безоговорочной власти и снова ведется на очевидную провокацию, не смея отказать.