Дом тоже способен обнять. Р. Валиуллин, "Привязанность"
"Мне надоело". Стук каблуков тяжёлых армейских сапог по начищенному паркету - стук-стук, стук-стук. "Здесь всё не так, всё чужое". Звяканье застёжек рюкзака за спиной - звяк-звяк, звяк-звяк. "Чем замазать тоску по месту, где нас нет?" В тишине дома звуки раздаются ещё чётче, гулко отзываются от каждой стены, каждого окна, каждого зеркала и возвращаются назад. Есть чёткий ритм - стук-звяк, стук-звяк, шаг - ответное бряцанье за спиной. "Ты упорно ждешь телепорт домой, чтобы торкнуло По старой формуле, в дом родной, где нет орднунга*" Гилберт останавливается, "звяк" раздаётся в последний раз, и наступает тишина. Дом, бывший родным - Большой Немецкий дом, как когда-то он сам любил его называть, теперь давит на него своими идеальными чистыми стенами, сверкающим паркетом и идиллистическим пейзажем за стеклом окон. Всё это так вылизано, так... Неправильно. "Позади рай, но раз, увы, камикадзе мы - Впереди мир камер газовых Армий Власова, казней массовых, но Всё же тянет назад " Он вернулся сюда для того, чтобы побыть дома, побыть с семьёй, но почему тогда куда ни подайся - всё кажется наигранным и будто игрушечным? "Что это значит? Почему всё обернулось так? Почему мой дом теперь - не мой?" Тысяча вопросов - неизвестно, где же взять на них ответ. " - Я хочу домой. А где он, этот самый мой дом? Где я чувствую себя дома? Кто стал мне семьёй?" Гилберту требуется только пару секунд, чтобы дать ответ, и с десяток минут, чтобы понять, осознать, но не принять этот ответ. Он в тупике, он прилетел, как ему казалось, домой, но дома здесь не нашёл - просто здание, просто люди, которые когда-то были родными. Так что же случилось и где теперь искать дом? "Когда все дороги Ведут в никуда Настала пора Возвращаться домой" "Пора домой. Ты ведь и сам понимаешь, где твой дом, просто не признаёшь этого". Он встаёт, замочки снова звякают, а сапоги снова стучат по паркету. Гилберт распахивает дверь и уходит, не оглядываясь. Ледяной ветер с размаху влетает ему в лицо, забивается в лёгкие, как будто делая вдох за него, обжигает щёки, нос и горло, заставляет их краснеть, щиплет до боли, но Гил улыбается - он возвращается домой. </i>Домой, где его ждут, где всё так обычно, плохо, грязно и по-родному, где холодно и влажные вихри швыряют комья снега, перемешанного с водой и грязью, откуда-то со стороны Невы, и какая-то ненормальная чайка каждое утро долбит по стеклу клювом, будя их обоих. "Он ждёт", - улыбается Гил. "Он точно ждёт, а я жду ещё больше". С берлинского морозца он плюхается в тёплое нутро такси и привычно уже бросает короткое "до аэропорта", суёт немного помятую денежную бумажку с изображением какого-то стиля* вперёд, а затем вытаскивает из глубины кармана телефон и немного дрожащими пальцами находит заветное имя в контактах. Вызов. Гудки. - Алло? - на другом конце голос немного заспанный. "Опять спит до обеда", - усмехается про себя Гилберт. - Это я. - Наступает молчание, голос собеседника становится более чётким, будто просыпается, и приобретает нотки удивления. - Гил? - Ну нет, блять, Лиза. Ты чего, ещё не проснулся? - Да проснулся я, проснулся. С чего ты вдруг решил... - Я лечу домой. Снова повисло молчание. Гил переводит дыхание. - Домой? А сейчас ты... - "...разве не дома?" - недоговаривает Иван, и Гилберт его понимает, сразу же отвечая на незаконченную фразу своим коротким предложением: - Мой дом - рядом с тобой. Молчание повисло ещё более неловкое, чем раньше, и немец первым нарушает эту тишину. - Брагинский, ты там от разрыва сердца не помер? - "Боже, да я сам здесь сейчас от разрыва сердца умру", - тут же думается ему. - Нет, я... - голос собеседника немного дрожит. - Здесь я. С чего такие внезапные решения и слова? Ты же вроде всё время пытался от меня смыться к себе, а сейчас вдруг... - А сейчас "к себе" - это "к нам". Всё, дома разберёмся, я в час двадцать прилетаю, ты... - Я встречу. - В голосе слышится оживление и радость, Гил откидывается назад и закрывает глаза, улыбаясь. - Первый терминал? - Ага. - Блаженство разливается по телу мужчины словно горячий крепкий чай, который заваривает Брагинский, а всё от одной простой мысли... - Я тебя жду! "Ждёт. Он меня ждёт. Он - дома... Он - мой дом" Он не мог позже вспомнить, как сел в самолёт, как взлетели и что давали стюардессы на обед, да он и не ел ничего, только ждал, ждал эти два с половиной часа и не находил себе места. Очнулся он только тогда, когда за окном показался Петербург. Тут они с Брагинским обитали, препираясь, греясь в трёх пледах, когда не было отопления, сушились у батареи, когда промокали под "откуда-он-только-взялся" дождём, работали, кормили кота Макса, смотрели дурацкие фильмы, готовили еду и... Просто жили вместе. Жили, жили, да и как-то срослись воедино, как два дерева переплелись ветвями, что не разделить теперь. Как это случилось, и почему Гилберт понял это только сейчас? Вряд ли теперь кто-то разберёт. "Каждая судьба Завязана со мной И в памяти живой Давно снесенный дом" Самолёт - большая ядовито-зелёная птица одной популярной авиакомпании, - мягко опустился на посадочную полосу, а у немца бешено заколотилось где-то в ушах сердце, отстукивая одно слово, как мантру: "до-ма, до-ма, до-ма". Он берёт свой рюкзак с багажной полки, выходит из самолёта и как сумасшедший несётся по лабиринту Пулково-1. Люди оборачиваются вслед, смотрят, как на идиота, кто-то улыбается, кто-то ругается, но, господи, какое это имеет значение, если он, наконец, нашёл свой дом? "Шумная толпа Заполнила перрон И мальчик за стеклом Все машет мне рукой" На секунды приходит мысль о том, что неправильно это - он, немец самых чистых кровей, домом своим считает даже не русский город, а русского человека, но мысль эту Гил быстро гасит другой мыслью, кажется, сказанной вслух - это не имеет значения, потому что я счастлив. Он влетает в беспокойный зал ожидания с улыбкой на лице и останавливается - где? Где же он? На мгновение ему становится страшно - вдруг что-то случилось? Авария, занос, несчастный случай? - и только после томительно-длинных секунд видит его. Он, кажется, выглядит таким же счастливым придурком, как и сам Гилберт, и точно так же ищет знакомый до боли силуэт глазами. - Иван! - кричит во всё охрипшее горло Гил и улыбается, видя, как на родном лице сменяется масса эмоций, от удивления до исключительного счастья, и уже тогда несётся к нему, останавливаясь всего в двух шагах. - Ты и правда прилетел. - Смотрит своими чудовищно красивыми глазами сверху вниз немного удивлённо, но больше -взволнованно-радостно. - И я больше не улечу. - Немец делает ещё шаг, - Я нашёл свой дом. Он подаётся вперёд и решительно обхватывает сильными руками мощное тело Вани, чувствует, как он вздрагивает и сначала нерешительно, но потом со всей силы обнимает его в ответ, поглощая его, забирая его домой. "Я дома. Я с ним." Гилберт не говорит "я люблю тебя" - эти слова он припрячет как-нибудь на потом, на оставшиеся им миллионы счастливых и несчастных дней, а сейчас им вполне хватает близости друг друга и жара любящих тел. Они любят, они счастливы, они дождались друг друга, они нашли друг друга, они дома в объятиях друг друга - и пусть весь мир вокруг горит огнём.Любовью чужой Горят города Извилистый путь Затянулся петлей Когда все дороги Ведут в никуда Настала пора Возвращаться домой.
_________ *орднунг - нем. "порядок", слово используется в контексте именно немецкого порядка, уклада жизни чужой страны. *денежную бумажку с изображением какого-то стиля - имеется в виду евро.на банкнотах изображены различные архитектурные стили - античность, готика, ренессанс и т.п. *главная тема - Пора возвращаться домой - Би-2 feat. Oxxxymiron