Общие воспоминания

Иногда, под соответствующее настроение, Ларри и Акменра играют в игру «А помнишь?». Собственно говоря, это даже не совсем игра: в ней нет особых правил, нет проигравших и выигравших. Скорее это просто поток воспоминаний: трогательных, волнующих, иногда смешных. К ним порой хочется возвращаться: например, чтобы снова пережить то, что было тогда. Или чтобы в очередной раз поразиться в глубине души, что, оказывается, уже столько времени у них общая жизнь. Пусть хотя бы по ночам и не всегда рядом друг с другом. Воспоминания могут быть самые разные: «А помнишь, какое у тебя было ошарашенное лицо, когда я из саркофага вылез?»; «А помнишь, как твой папа такой — целуй мой жезл? — Ага, а ты на меня смотришь во-от такими глазами — алё, Ак, он ничего не перепутал?»; «А помнишь, как я был диджеем, а ты смотрел на меня с балкона и ржал, а потом вдруг спустился и начал танцевать?». И так далее, и тому подобное. Есть, к сожалению, и темы-табу: например, «А помнишь, как ты пятьдесят четыре года звал на помощь, и никто тебя не выпускал». Правда, с дополнением в виде «...никто меня не выпускал, а тут вдруг ты пришёл и выпустил» — можно. Про «А помнишь, как я падал тебе на руки» Ларри сам не любит вспоминать, хотя Акменра иногда над этим иронизирует. Но Ларри до сих пор не видит в этом поводов для иронии: каждому может стать нехорошо, даже древнеегипетскому фараону. А в тех условиях — можно даже сказать, что ему особенно. Хотя с уточнением «...но здорово, что ты в то время как раз был рядом» — тоже допускается. Потому что это уже — о другом. А сегодня Акменра хитро прищурился и сказал: — А помнишь, что Ланселот тебе про меня говорил? И думал, что я не слышу? — Нет, — удивлённо посмотрел на него Ларри. — Не помню. А что он про тебя говорил? — Ну как же, — Акменра отбросил простыни и сел. — Помнишь, когда мы в Британском музее шли в египетский зал к моим родителям, и ты ему рассказывал, что цель нашего путешествия — волшебная пластина, которую я несу? А он был такой болван, что подумал... — А-а-а, — вспомнил Ларри, — подумал, что ее нужно у тебя отнять? Ну да, это помню! — Ты главного не помнишь, — продолжал Акменра вкрадчиво. — Что он тогда лично про меня сказал. Что я худой и крепкий, но слабый. Ну, помнишь? — Нет, — нахмурился Ларри. Хотя, правду сказать, он слегка кривил душой. Совсем чуточку. То, как Ланселот говорил про Акменра что-то оценивающе-малоприятное — в памяти осталось. Но зачем помнить такие слова? А ещё и то, как Ларри хотел тогда за это съездить Ланселоту по физиономии? — Он сказал, — веселился Акменра, — что отнять у меня пластину будет просто. Так же просто, как отнять конфетку у египетского ребёнка! Интересно мне знать, он хоть раз в жизни пробовал что-нибудь отнять у древнеегипетских детей, особенно у детей фараона? Я уже не говорю о том, что если бы он решил со мной побороться и реально отнять пластину... — Шансов бы у него не было, это точно, — согласился Ларри. И представил, как Ланселот, широкоплечий, мощный, на голову выше Акменра, протягивает руки к пластине — и как сильный и гибкий фараон кошкой проскальзывает у него под рукой, а Ланселот промахивается и падает, а потом пытается подняться на скользком плиточном полу, как скарабей, перевёрнутый на спину. Да, забавно. Даже сравнения, и те уже давно стали общими. — Вот и я о том же, — взволнованно ответил Акменра. — Посмотри на меня: я разве слабый? Он вскочил с дивана, выпрямившись: как был, без единой тряпочки на теле. Ларри посмотрел... и постепенно забыл, с чего они вообще начали. Тоже, кстати, любопытно: в разных умных книжках пишут, что влечение после стольких лет отношений начинает угасать, а у них как-то наоборот выходит. И сомнительно, что причина в какой-нибудь магии скрижали. Для древнего египтянина Ак ещё высок ростом, как ни странно. Прекрасно сложенный, подтянутый, с явными мышцами. Сильные руки, крепкие ноги. И всё остальное. Но, в общем, им обоим давно известно: кое-кому до сих пор очень нравится, когда Ларри его вот так разглядывает. — Видишь ли, — улыбнулся Ларри, — чаще всего рыцарям приходится оценивать ситуацию по тому, что они видят, а у Ланселота не было возможности видеть тебя... такого. — Думаешь, надо было показать? — Ну... мало ли; может быть, ты бы не возражал?.. — Переста-ань, Хранитель Бруклина! — рассмеялся Акменра, и по этому смеху Ларри понял, что заноза вынута, что в этом месте — больше не болит. Вот и прекрасно. — Я шучу, конечно, — сказал он вслух. — Но может быть, и хорошо, что пока только я знаю, какой ты сильный. Во всех отношениях. Тут теоретически могло бы быть «тебя пятьдесят четыре года держали взаперти, а ты вышел и меня от гуннов спас», но Ларри не стал рисковать. И решил сменить тему. — А помнишь, как мы с тобой вот так же тут валялись, и вдруг Макфи пришёл? — Это когда я прятался в шкафчике для одежды и думал, что, оказывается, лежать в саркофаге — ещё очень ничего?.. — усмехнулся Акменра. Ларри тут же обругал себя — «сменил тему, идиот», но Ак неожиданно взял его за руку: — А знаешь, что самое любопытное? Что мне сейчас это смешно, а не страшно. Может быть, ты и прав: я действительно сильный. — Ещё какой, — серьезно сказал Ларри. И потянул Акменра обратно на диван. А перед тем успел подумать, что это и вправду неплохая штука — общие воспоминания.