Это по-нашему

— Погоди, как ты сказал?.. Ларри переспросил не потому, что недослышал: просто ему нравилось, как это звучит. Как вообще звучит весь этот мёртвый язык, а в особенности то интересное слово, которое Акменра произнёс в очередной раз, ласково проводя пальцами по элементам своей скрижали. — Себде, — повторил Акменра. — Тайи себде. — Она так называется? Вот тебе раз. А мы-то всё — скрижаль, пластина... — Да не то чтобы называется: какое у неё может быть название, это же не компьютер, — на последнем слове Акменра слегка запнулся: не привык ещё. — Просто отец, когда отдал её мне, так и сказал: это теперь самое ценное, что в твоей жизни есть. Самое дорогое. — Так это в переводе значит... — «Моя драгоценность». Тайи себде, — повторил Акменра ещё раз. — Тайи — это значит моё? — Моё, моя, мой. Помнишь, я тебе говорил? Тве — я, тайи — моё, и... — Однако закручено! А «ты» как по-вашему? — Нтек, — сказал Акменра с лёгким горловым призвуком, и у Ларри почему-то пересохло во рту. — Ты, или тебя — одинаково. По этому... как его? По смыслу надо смотреть. А «твоё» — тайек. — Тут главное — твоё и моё не перепутать, — Ларри был уверен, что шутит, но лицо при этом залилось краской, как... даже сравнения такого не находилось. Даже в детстве он так не краснел. — Как-нибудь не перепутаем, — Акменра вроде бы тоже шутил, но взгляд у него был — очень странный. — Вот, например, скрижаль — она твоя. Тайек себде? — Да. А «моя» — тайи. Хорошо у тебя получается! Хочешь, я тебе ещё по-нашему скажу какие-нибудь слова? — Скажи, даже интересно. Какие? — Ммм... А какие ты хотел бы? Ларри припомнил, как мама ему говорила в детстве: «Мало ли чего ты хотел!» Вот-вот, именно это сейчас в голове и всплыло. — Например, музей, — выкрутился он. Ак неожиданно обрадовался: — Не было у нас такого слова! Честно! — Логично, — Ларри напустил на себя серьёзный вид и почесал в затылке. — Музей — это место хранения всяких древностей, а в ваше время ещё и древностей толком не набралось. Акменра уже в открытую хохотал: было непривычно, если честно, видеть его таким. Раньше — или царственная сдержанность, или лёгкая улыбка, на крайний случай — застывшая мимика и чёртики в глазах. А тут! Но с другой стороны, знакомы-то они едва месяц. Судя по всему, сторожу ещё многое предстоит узнать о своём подопечном. — Тогда, например, жизнь? Как это по-вашему будет? — Анх, — Акменра пожал плечами, как бы говоря: «Ну и элементарщину ты спросил, сам же должен знать». — А душа? — Ба, — ещё одно пожатие плечами из серии «это же всем известно». — Здоровье? — Сенеб. Ну перестань, Хранитель Бруклина, ты ещё скажи, что не знаешь, что такое «анх, уджа, сенеб эк джет!» — Чего? — Ларри честно ощутил себя идиотом. — Повтори ещё раз? — Анх — это жизнь, — терпеливо начал Акменра. — Уджа — благополучие. Сенеб — здоровье. Джет — вечность. А теперь сложи? — Эээ, — ощущения «я идиот» перешли в чувство «я не выучил урока и теперь жутко торможу у доски». — Да будешь ты жив, благополучен и здоров вечно, — торжественно произнёс Акменра. — Фактически это аналог вашего «здравствуйте», только чаще — особое приветствие для правителя. Так что выучи на всякий случай, а то будешь опять — привет, Ак!.. Он снова заржал. Весело ему, блин. — Я попробую, — вздохнул Ларри. — Как там? Анх... уджа... сенеб... эк джет? — Супер! — Ак даже захлопал в ладоши. Детский сад. — Сам вон совсем уже по-нашему разговариваешь, — Ларри тоже не упустил повода подколоть фараона. Тоже мне, приветствие ему особое! — Ещё скажи «клёво, чувак». — Клёво, чувак, — послушно повторил Акменра. И они расхохотались уже оба. Дьявол, как же неожиданно весело с ним. Неожиданно здорово. Ларри вначале думал — ну вот, сейчас начнётся: я правитель земли моих предков! А оказался улыбчивый парень, с мозгами, с различными интересами, с безумной тягой к знаниям и отличным чувством юмора, пусть порой и специфическим. Вот сейчас он тут сидит практически рядом, точнее — напротив, так близко, что приходится касаться друг друга коленями. Учит какого-то ночного сторожа древнеегипетским словечкам. И смеётся. Просто потому, что ему это обучение явно нравится. Однако Ларри знает уже много слов: жизнь, душа, здоровье, вечность... А теперь ещё одно: драгоценность. Тайи себде — моя драгоценность, моё самое дорогое, самое главное в жизни. Так-то лучше, а то всё — скрижаль, скрижаль! Красиво же. Прямо по-волшебному.

***

Очередное пробуждение после заката прошло как обычно: в четыре руки размотали бинты, натянули «выходной костюм», нахлобучили дешрет — не красота ли? Ларри даже невольно залюбовался тем, как Акменра стоит, распрямив плечи, и готовится «выйти в народ». Хорош, сил нет! Просто грех не подколоть. — Всё прекрасно, повелитель! Ваши подданные жаждут лицезреть вас!.. — Ларри, — обернулся Акменра с улыбкой, — пойди, пожалуйста... Он нахмурился, пощёлкал пальцами, а потом растерянно признался: — Забыл. Ну скажи сам, как это по-вашему? Ларри подумал, что можно было бы предложить вариант «в задницу», но побоялся, что прозвучит слишком двусмысленно. А уж в сочетании с кембриджским «пойди, пожалуйста» вместо привычного «иди ты» — и вообще смешно. — Если устроит, можешь просто сказать мне — заткнись, чувак, — предложил Ларри. — Я подумаю, — кивнул Акменра. И вдруг спросил: — Хочешь потрогать? Это было так неожиданно, что Ларри испугался. — Что... потрогать? — Скрижаль. Я давно хотел тебе показать. Она... как живая. Ларри нерешительно протянул руку, словно боясь обжечься. — Да ты же, когда за Сесилом бегали, в руках ее таскал! А сейчас боишься. Потрогай, не бойся, — фараон своей ладонью припечатал руку Ларри к золотым квадратам. — Чувствуешь, какая тёплая? Ларри чувствовал, да. Какая она тёплая: рука Акменра на его руке. Ларри показалось даже, что Ак словно поглаживает его пальцы своими. Да ну. Точно показалось. — Тайи себде, — произнёс вдруг Акменра хриплым шёпотом куда-то в пространство. Глаза у него при этом были абсолютно чумные. — Ну да, — обрадовался Ларри знакомой теме. — Тай-ек. Твоя! Я не перепутал? — Нет, — очнулся Акменра. — Клёво, чувак. И Ларри стало так хорошо-хорошо. Наверное, оттого, что его рука была на волшебной скрижали. На драгоценности.

***

Ак всё чаще повторял это слово, точнее, два: тайи себде. Словно тревожило его что-то. Словно он боялся потерять эту свою пластину: хотя Ларри смотрел за нею во все глаза, ещё и шакалов настропалил. Выучил на древнеегипетском «Ахаа, семес!» — стоять, следить. И пальцем на скрижаль показать при этом. «Себде», — добавить суровым голосом. Ларри так забавлял этот процесс, особенно то, как здоровенные шакалы благоговейно кивали в ответ на его распоряжения. Конечно, Ак перед этим выдал им какую-то краткую инструкцию: «Ирмутен она зио»! Ларри пока не знал этих слов, а когда спросил — Акменра ответил, что потом переведёт. И перевёл: «Подчиняйтесь этому человеку». Вот они и подчинялись. И кланялись ещё: Ларри вздрагивал каждый раз, да и как не вздрагивать, когда тебе кланяются шестиметровые громилы!.. Ак веселился — привыкай, мол. А охранникам своим кричал — клёво, чуваки! Они переглядывались и вроде как пожимали плечами, но перечить правителю не осмеливались, а вопросы задавать — тем паче. Ларри однажды стало их жалко, и он спросил у Акменра, как будет — «фараон хвалит тебя». Ак сказал: — Несу-бити сермет нтек. Запомнишь? — Постараюсь. А несу-бити — это что? — Не что, а кто. Это я. — Ты?.. Это твоё очередное имя? — Не имя, — усмехнулся Акменра. — Это и есть фараон. По-древнеегипетски. — Чего?.. — Как это... сейчас... отвисни, чувак, — произнёс Акменра с каменным лицом. — Фараон — это заместительное слово: означает «тот, кто живёт в большом дворце». Его придумали потом, уже в эпоху Нового царства, чтобы простолюдины не упоминали вслух настоящих царских имён, даже тронных титулов. То, что я теперь зовусь именно так, я узнал только в Кембридже, представляешь? А в наше время египетский правитель назывался несу-бити — принадлежащий тростнику и пчеле. Это символы Верхнего и Нижнего Египта. Можно ещё коротко — небтауи. То есть — властитель обеих земель. — Однако, — потряс головой Ларри. — Просто крыша едет. — Крыша? — Акменра недоумевающе посмотрел наверх. — Как это — едет? Куда? — А! Это по-нашему значит — схожу с ума. — Но в прошлый раз ты говорил, что это будет «крыша течёт?» — У нас многозначный язык, и так и так можно. Понимаешь? Давай лучше что-нибудь на вашем повторим ещё раз. Жизнь, душа, здоровье? Акменра замолчал. Сглотнул. Выдохнул. — Тайи себде, — прошептал он после паузы, глядя куда-то Ларри за спину. — Тайи анх... Тайи ба... — Тайек, тайек, — улыбнулся Ларри, подчёркивая окончание слова. — Вон она, на стене висит, никуда не делась. Драгоценность твоя, душа и жизнь. А что ты на меня так смотришь? — Я? — Акменра вздрогнул. — Я обычно смотрю... Я ничего. У меня, наверное, просто... крыша едет. И течёт.

***

Как бы там ни было, но состояние фараоновой крыши беспокоило Ларри все больше. Акменра сделался каким-то рассеянным, молчаливым, стал реже смеяться и чаще отводить взгляд. Что-то было не то, и Ларри считал своим долгом помочь. Чем только мог. А чем — это и надо было наконец выяснить. Однажды он явился в египетский зал перед рассветом — как всегда: это был уже привычный ритуал «отхода ко сну». Посмотрел, как Акменра стаскивает свои одежды: мало того, что в последнее время он буквально упёрся, что будет переодеваться самостоятельно, да ещё и руки у него странно дрожали. Все-таки Ларри не зря решил, что пора поговорить. — Ак, что с тобой творится? — В каком смысле? — Акменра то ли вообще не понимал, о чем идёт речь, то ли старательно делал вид. Треклятая древнеегипетская выдержка!.. — Со мной всё в порядке, — наконец соизволил он произнести, уже забравшись в саркофаг. — Всё хорошо, правда. Я просто... устал. И много думаю. Вокруг столько информации, всё нужно изучить... кстати, мы будем ещё учить новые слова? — Ак, — нахмурился Ларри и сел на каменный край саркофага, словно на край кровати к больному. — Не вешай мне лапшу на уши. Не надо. — Что, прости, не делать тебе на уши? Я вроде бы ничего не... — О-о-о, — Ларри поморщился, словно у него болели зубы. — Не обманывай меня, в смысле. Итак, что происходит? Я же вижу. Чувствую, если угодно. Акменра молча рассматривал потолок. Хмм, недавно говорил, что Ларри упрямый: а сам-то!.. Ларри тоже выжидательно молчал. И дождался. — Понимаешь, Хранитель Бруклина... у меня есть проблема. — Какая? Скажи, мы решим. По крайней мере, попробуем. — Мы? — переспросил Акменра. — Ну... может быть... И опять замолчал. Время шло. — Ак?.. — Ларри подумал, что ещё пять минут — и он потеряет терпение. Но тут Акменра неожиданно сказал, продолжая пялиться в потолок: — Тве мервет нтек, Ларри. И после паузы, переводя дыхание, словно марафон бежал: — Тве аоби нтек. И заткнулся. — Что ты сказал? Переведи? Акменра резко мотнул головой: — Нет. Закрывай, пожалуйста. Скоро время. Ну да, словно ничего и не случилось. Правитель хренов! — Наплевать на время, в конце концов. Можно подумать, не видал я тебя! Молчание. Значит так, да? Кто кого переупрямит? Хорошо. — Ладно, отдыхай. Я сам переведу. — Удачи, чувак, — сказал Акменра и закрыл глаза. Ларри опустил крышку саркофага и отправился в библиотеку музея. Там была прорва словарей, но Ларри поздно вспомнил, что надо знать не только, как слышится, но и как пишется: чёртовыми иероглифами!.. Он промаялся до конца смены, потом нахлестался кофе, переоделся и пошёл домой. И в холле у стойки информации встретил Ребекку. — О, привет! Слушай, ты ведь знаешь древнеегипетский? — Какой именно? — огорошила его коллега. — Их что, несколько? — Конечно. Есть староегипетский ранний — Додинастический период, староегипетский классический — Древнее царство, потом среднеегипетский классический — Среднее царство и переход к Новому, потом новоегипетский логографический — период Рамессидов, потом демотический, птолемеевский, коптский... Тебе какой? Ларри почему-то подумал, что Ребекка издевается. Хотя, может, оно и правда? Нельзя же вот так сразу столько всего придумать. Значит, придётся сознаваться. — Мне нужен тот, на котором Ак говорит. — Акменра? Это проще. Четвёртая династия, значит, классический староегипетский. Я его немного знаю. Ну... не всё, но что-то вспомнить могу. А почему ты не можешь у него самого спросить? — Так он уже... спит, — развёл руками Ларри. — А мне срочно. — Даже так? И что переводить? — Сначала посмотрим, что я сам знаю. Тве — это я, — рассуждал Ларри вслух. — Нтек — ты, или тебя. А между ними было... было... вот дурак, не записал! Погоди, сейчас. О, вспомнил! Мервет. И ещё аоби. — Мервет? — переспросила крайне удивлённая Ребекка. — И аоби? То есть — тве мервет нтек и тве аоби нтек? — Да, да, — закивал Ларри. — Правда, у меня с произношением не... — Погоди. Это он сказал? Тебе? Сам? Лично? А в каком... эээ... контексте? — Он сказал, что у него проблема, — Ларри начал сердиться. — Когда я спросил — что такое, он мялся, мялся, потом выдал эти две фразы, а когда я попросил — переведи, сказал — нет. — А-бал-деть... Ты не шутишь, точно? — Чёрт подери, мы же не в цирке! Говори скорее, что с ним? — Эти фразы значат «Я люблю тебя» и «Я желаю тебя». — Что?.. — То, — ответила Ребекка. — Ты хотел знать? Вот и живи теперь с этим. — Ты не шутишь? — Сам же сказал — мы не в цирке. — Великий Осирис, — выдохнул Ларри. — Вот это да.

***

Ларри вошёл в египетский зал сразу после заката. — Привет, чуваки, — сказал он шакалам. Те закивали. Ларри переглотнул и произнёс суровым голосом: — Ахаа, семес. Стоять, следить! Но показал не на скрижаль, а на ворота в экспозицию. Шакалы переглянулись и заступили вход, скрестив для надёжности копья. — Сермет, — Ларри поднял руку. — Молодцы! И пошёл к саркофагу. — Ак? Надо поговорить. Вылезай. Ак вылез и начал стаскивать бинты. Молча. — Ну вот что: хватит. Давай помогу, — произнёс Ларри как ни в чем не бывало. Притянул фараона ближе к себе. Размотал его до пояса, тоже молча. А потом сказал на ухо: — Тайи себде. Акменра вздрогнул: — Скрижаль? А что с ней? — С ней все хорошо, работает... а при чем тут она? Я сказал — тайи. Мой. Акменра поморгал, а потом его лицо словно осветилось: — Ларри... Ты уверен? Господи, вот только этого не хватало!.. Просто кивнуть. И достаточно будет. — Хочешь потрогать? — прошептал Акменра. — Скрижаль? Ак молча помотал головой: нет. И положил руку Ларри себе на грудь, туда, где обычно был ускх: будь он сейчас там — его край царапал бы кожу, а так под ладонью ощущалось только тёплое и живое. — Тве мервет нтек, Ак, — сказал Ларри негромко, не убирая руки. — Тве аоби нтек. — Тайи анх, — подхватил Акменра, задыхаясь. — Тайи ба... Ларри убрал руку, но только затем, чтобы начать стягивать форменную куртку. Акменра подошёл ближе и стал расстёгивать пуговицы на его рубашке. Они оба сталкивались руками, бестолково друг другу мешали, и от этого было совсем хорошо. — Ак... ты правда ненормальный. Вот что ты делаешь? — По-моему, это ты делаешь, а я тебе помогаю. У нас обоих... крыша, да, — кивал Акменра. — Уехала! Протекла! Я правильно говорю? — А я?.. Знаешь, оказывается, на твоём языке произносить такие вещи куда легче: я вроде бы не понимаю, что говорю, и мне не стыдно. — А почему тебе за это должно быть стыдно?.. — Ну... — Ларри наконец решился озвучить и это тоже. — Кто ты — и кто я? Тебе вон даже приветствие особое нужно, а мне... Акменра наконец закончил с пуговицами, распахнул на Ларри рубашку и, даже не стаскивая полностью, просто сдвинул её назад, на плечи, а потом торопливо прижался всей грудью, шепча куда-то между ухом и щекой: — К Сету всё особое. Скажи: «Привет, Ак». Вот сейчас же скажи, это в конце концов приказ... Ларри фыркнул и отодвинулся, чтобы посмотреть Акменра в лицо. Фараон — как-то привычка уже к этому слову! — был прекрасен: раскрасневшийся, взлохмаченный, со сбившимся дыханием и совершенно ошарашенным взглядом. — Эх ты... небтауи, — улыбнулся Ларри. — Несу-бити... или как там тебя? — Заткнись, чувак, — сказал Акменра. А потом взял за подбородок и поцеловал. Ларри ещё успел подумать перед тем, как ему слегка прикусили нижнюю губу: ну, Ак даёт. Вот это по-нашему.