Детоксикация

Шум выстрелов наглухо заложил уши, вбиваясь в сердце короткими беспокойными импульсами. Онемевшие пальцы не чувствовались, и магазин я менял на не отмершем, алчущем крови, инстинкте. Порой я срывался на крик, животный и хриплый, — а последнюю обойму просто вбил кулаком. Точнее, попытался: металл лег не тем ребром и, скрежетнув, грохнулся на асфальт. Я шумно выдохнул и отбросил пистолет. Тот отлетел вперед, к импровизированной мишени — широкому бетонному блоку, усыпанному битыми бутылками да раздробленной галькой. Сколотый по краю штырь упрямо дырявил воздух, напоминая о совершенном промахе. Над головой монохромно серели облака, и я подставлял лицо под тусклый свет, жадно втягивая носом холод, собирающуюся влагу и горелый порох. По рукам, к занемевшим кистям, шла дрожь, которую не удавалось унять. Крепко сцепив зубы, я заставил себя отсчитать до ста, прежде чем наконец подумать: «Едва не сорвался. Снова». Я приставил пистолет к виску должника мафии — заигравшийся несчастный клерк, так и не нашедший для себя пути назад, из казино, — и взвел курок двумя часами ранее. Остановился сознательно, среагировав на кислый запах и разглядев в промежности мужчины мокрое пятно. Я велел ему бежать. И никогда, никогда не оглядываться. Домой клерк не вернется, гонимый стыдом и страхом; а выполненное задание ляжет очередной одобренной строкою в мое личное дело, но — несмываемым пятном на совесть. Я ощутимо не ладил с собственным телом, ведь оно натренировано на расправу: каждый мускул работал безотказно, рефлексы не отказывали в бою и лишь оттачивались — способностью. Обесценивать вложения в физическое превосходство над возможным соперником я не желал и осторожно нащупывал обходные тропы: через угрозы, легкие побои пробивался к взведенному курку незаряженного пистолета; прежнюю дерзость скрывал за внешним равнодушием; но дольше прочего перезаряжалось подсознание. Ведь прежний путь был не в сравнение проще, во снах и срывах — как последний. Я медленно втянул носом воздух и выпустил обратно через рот. И снова. И снова. И так — пока не полегчало. Кислород, разбавленный посторонними газами, проникал в самый сумбур мыслей и осторожно распутывал их. Ведь ничего необратимого не произошло, и принятое решение — ценить чужие жизни — не аннулировалось. Я боролся с собой прежним, привыкшим тратить патроны, а не время, и поначалу действительно имел право на кажущуюся слабость. Она обещала отступить позднее, когда я перестану выхватывать оружие из кобуры. Я прекрасно понимал, что это значит: спуск по карьерной лестнице, осознанная жертва в пику былому, в угоду принципам, следовать которым ощутимо вернее, чем убеждениям Портовой Мафии. Она клеймила жертв тремя пулями и раздробленной челюстью, но я выбрал другое. То, что казалось честнее и правильнее. «Не казалось, — я поправил самого себя, — а есть». Поймав момент отступившей дрожи, я опустился на асфальт — пыльный, усеянный поломанными сигаретами, — чтобы закурить. Пачка больше не грозила выпасть из ладоней, и я наконец смог затянуться, хмуро вглядываясь в смурное, под стать настроению, небо. Споткнуться на выбранном пути вполне естественно, и если не совершать ошибок, то обязательно пропустишь поворот, после которого вконец оподлеешь. Думать об этом мне нравилось гораздо больше, чем вслушиваться в продирающуюся к конечностям дрожь. Ее придется перетерпеть — от силы полчаса, не больше, — прежде чем удастся взлохматить волосы, перезарядить оружие и обратиться к боссу с просьбой лишить меня карьерных перспектив.