Твой долгий сон

Тишину в палате нарушал лишь едва различимый писк приборов. Здесь всюду до тошноты пахло хлоркой, лекарствами и сыростью. Всегда холодные, потрескавшиеся батареи не дарили тепла или хотя бы намека на него, отчего ощущение неизбежности смерти с каждой секундой все больше возрастало. Уже давно над горизонтом поднялось солнце, лучи которого, пробившись сквозь наглухо затворенные жалюзи, выстраивали на белоснежном полу причудливый узор. Серые стены, краска на которых местами облупилась, дивили на сознание, будто тиски сжимали твое тело. И эта небольшая палата:шагов восемь шириной и семь длинной, напоминающая гроб, и этот удушающий спертый воздух, которым невозможно дышать, и все что было в ней, от растения желто-зеленого цвета до потрескавшейся, затертой иконы того же оттенка, криво весящий на стене над входом-создавало гнетущую атмосферу, которая буквально сводила с ума. В палате стояла всего одна постель, окруженная множеством приборов. На черном экране виднелась зеленая полоска, изредка подскакивающая вверх и, будто нехотя, показывали состояние здоровья пациента. Им оказался совсем молодой юноша лет пятнадцати-двадцати. Его белое, слегка отдающее нездоровой зеленцой, исхудавшее лицо, не тронутое ни одной эмоцией, ничем не отличалось от этих ужасных больничных простыней.Глаза, под которыми темнели синяки, казалось сейчас совершенно проваляться внуторь черепа, а бледно-голубые губы были плотно сжаты в тонкую, неразличимую полоску. Щеки совершенно впали, уродуя юное лицо, словно тот надел маску смерти.В обе ноздри небольшого носа с горбинкой вставлено некое приспособление для дыхания. Давно нечесаные черные волосы разметались по подушке, создавая резкий контраст с болезненно бледным телом юноши. Руки его, совершенно безжизненно, лежали по бокам. Из вен, особе выделяющихся на прозрачной коже, тянулись всевозможные проводки и трубочки. Его грудь находилась в состояние покоя,он не дышал... Живот больного втянут от голода настолько, что спокойно можно было бы различить органы. Юноша выглядел безмятежным, словно спал... Но спал он уже не один день. Некогда прекрасный молодой человек сейчас выглядел как скелет, безжизненная, уродливая фарфоровая кукла. Противно... Рядом на стуле , сгорбившись, сидел посетитель в длинном больничном халате, нелепо висевшим на плечах. На вид он был не старше больного. Его каре-зеленые глаза глядели в пустоту, ничего не выражая. Густые брови сошлись на переносице, словно сейчас он о чем то задумался. Щеки его, пылали здоровым румянцем, почти не заметным на загоревшей коже. На круглом лице виднелась трехдневная щетина, удачно гармонирующая с темно русыми волосами, аккуратно уложенными и слегка блестевшими от лака. Подбородок юноши покоился на сцепленных руках, а локти стояли на коленях. Его мускулы предавали ему вид слегка упитанный, но при этом выглядел он совершенно здоровым. В палату без стука вошла медсестра, а следом ворвался привычный для нее запах спирта, смещенного с цветочным ароматом духов .Юноша уже привык к этому:девушка всегда обрабатывала этой жидкостью руки, боясь подцепить какую-небудь заразу. Кажется, ее звали Анна,она была практиканткой, ей было около за двадцати и смена ее всегда выпадала на числа, делящиеся на пять.В руке девушка держал несколько новых флаконов раствора, пару шприцов и ватный диск. Окинув юношей усталым презрительным взглядом она принялась за свою работу. Посетитель тяжело вздохнул, наконец выпрямившись. Мышцы спины, затекшие после продолжительного сиденья в неизменной позе, недовольно захрустели. Он устало перевел взгляд на затворенное окно, не в силах снова взглянуть на болезненное лицо юноши. -Анна... -голос прозвучал слабо из за долгого молчания и молодому человеку пришлось откашляться, чтобы привести его в норму. -Анна, можно открыть окно? -Не положено. -Ее голос, как всегда неприятно высокий, эхом оттолкнулся от стен. Посетитель было хотел что-то ответить, но медсестра смерила его тяжелым взглядом, и он решил промолчать. Все здесь угнетало. Даже эта муха, нервно потирающая лапки над кроватью больного, казалось всем своим видам старалась разозлить посетителя. Хотелось кричать от безысходности и отчаяния, охватывающего все больше с каждой минутой. Юноша обернулся и окинул грустным взглядом медсестру. Она не была красавицей и ноги у нее росли от ушей. Острые колени нелепо торчали из под короткого халата, а значит сегодня девушка пришла в юбке. Все еще было не ясно как она стояла на этих нелепых тощих лодыжках и как она могла держать вещи этими неровными короткими мизинцами и длинными, паучьими пальцам. Да и вся она была, словно вырезанная неумелым мастером мраморная кукла с угловатым, неестественно тощим, телом, большим носом, глупо смотревшимся на почти детском лице, и тонкими губами, и этими острыми, низко опущенными скулами. И даже глаза -зеркало души, были глубоко посажены и смотрелись, совершенно несуразно, будто их вырвали у какой то старой игрушки и отдали ей. Они не были холодными, не были теплыми, не живыми не мертвыми, их слишком голубой цвет больше раздрожал, нежели радовал. Словом вид ее во многом отталкивал, и все же была в ней всей эта неясная, неописуемая красота, которая манила посетителя, и одновременно пугала его. Все больше он замечал за собой, как завораживаю его ее легкие, но нервные движения, подскакивающая, громкая походка и этот запах, влетающей с ней в помещение становился чем то родным и притягательным. Даже громкий, скрипучий голос, со временем стал казаться ему нелепой, но красивой мелодией. -Анна. -Произнес он ее имя, словно пробовал его на вкус. Шутка ли, но это самое обычное имя сейчас казалось ему чем то внеземным и невероятно возвышенным. Однако девушка, занятая заменой лекарства не расслышала его. Молодой человек усмехнулся. Сегодня она выглядела иначе, казалось стала еще краше и милее... А может он уже сошел с ума от безысходности. Молодой человек резко поднялся со стула, взял сумку и быстрым шагом направился к выходу из палата, не в силах больше смотреть на мертвенно бледное лицо друга. У самого выхода его настиг едва различимый голос Анны. -Скажите, Георгий , зачем все это? Эти приходы в больницу, эти бесконечные часы у его постели, эти траты на поддерживание его жизни... Зачем? Зачем?... этом вопрос повис на этаже больницы, где лежали люди, находящиеся в состоянии комы. Кто то пролежал день, некоторые месяц, а были и те, кто лежал здесь года, но... Зачем? Они мертвы. Мертвы обсалютно все от девочки семи лет, попавшей в аварию, до старика, чье сердце уже не может биться, но мозг еще продолжает существовать. Так зачем же эти мучения? Ответ прост и сложен одновременно. Да, их тело уже одной ногой в могиле, но оно еще существует и это вселяет в их семью надежду, которая, к сожалению, вскоре развеется и будут слезы,и крики,и истерики, и всевозможные проклятья и обвинение врачей, и медсестер, и самого Создателя в их невероятном горе, а потом наступит смирение... И они подпишут бумагу и тела их близких отключат от аппаратов. Следом похороны и все... был человек, нет человека. Девушка еще что то говорила, но Георгий Пешков ее уже не слушал, он сидел на кресле у палаты и готов был рвать на себе волосы от беспомощности. А ведь всего месяц назад все было иначе, ах, как глупо поступил Марк. Все могла быть сейчас по-другому.