Холод

Он фактически вжал меня в подоконник школьного коридора и не давал выйти. Я был ниже его на целую голову, поэтому для того, чтобы посмотреть мне в глаза, ему пришлось нагнуться и упереться руками в эту доску, что сейчас давила мне в поясницу. Он смотрел, не отрываясь, также как и я. Глаза у него были карие, и какие-то…холодные? Они отливали холодом, как медь. Как ни крути, а медь — металл, а металлы всегда холодные. Я, кажется, увидел в его глазах кусочек льда. Или это отражение подоконника? За окном была бесцветная, белая, холодная до дрожи в зубах зима. Даже школьное отопление не спасало, поэтому он был в свитере. И я не мог почувствовать тепла от него. Только холод. Я не мог ничего ему сказать, да и что бы я сказал? Он, видимо, тоже не хотел ничего говорить, просто молчал. Хотел бы я понять его, зачем он вышел вслед за мной, зачем догнал здесь и остановил. Но я плохо читаю по лицам, особенно по его отрешенному и бездушному лицу. Я лишь догадываюсь, что в последние две недели он как будто следит за каждым моим движением. Этот идиот, прожигающий свою жизнь в дыме сигарет, от которого постоянно несёт спиртом. Он всё смотрит, а я понимаю, что внутри у меня всё холодеет от его ледяного взгляда. От этого бледного и худого лица. Его глаза не бегают по мне, он смотрит уверенно, и в это же время отрешенно. Я начинаю замерзать. Мы стоим тут, в части школьного коридора, где никто не ходит, уже минут десять. По крайней мере мне так кажется.  — Скажи же уже что-нибудь.  — Что? — я оторопел. Почему я должен что-то говорить?  — Давай, скажи что тебе неудобно, — я почувствовал, что моя поясница начала затекать, как и руки, упиравшиеся в края подоконника, — что я мудак, ты ведь так думаешь? Думаю.  — Скажи, что тебе холодно! — он положил свои ладони на мои, отчего у меня пошли мурашки по всему телу. Лёд. Его руки просто ледяные.  — Скажи, что тебе страшно, — он сократил расстояние между нами до одного сантиметра.  — Скажи, и я уйду, — после паузы выдохнул он прямо мне в губы. Моё сердце бьётся со скоростью звука, я уверен, он слышит, как оно колотится. Так, успокойся.  — Ты… на ногу мне наступил, — я сказал это на выдохе, но легче мне не стало.  — Извини, — он встал подальше и наклонился так же, как и раньше.  — Ты всё время такой холодный?  — Что? — теперь его очередь удивляться. На мгновение его глаза стали выглядеть живее, но потом всё вернулось на свои места. — Да, всё время. От этого мне стало как-то не по себе. Поясницу и ладони кололо, хотя ладоней я почти не чувствовал. Дальше я не знаю, что случилось в моей голове, какой выключатель переклинило, но я полностью преодолел этот сантиметр, отделяющий наши лица. Я его поцеловал. Его губы были холодные, как железо на морозе, обветренные и отдавали мятой. Я вытащил свои ладони из-под его ладоней, и положил их туда, где должно быть сердце. Его свитер был колючим, и видимо очень толстым, потому что я ничего не почувствовал. Ни сердцебиения, ни тепла живого человека. Он положил свои руки ко мне на щёки и ответил на поцелуй. Я замерз, отлип от подоконника и, наконец почувствовал его сердце. Один раз за несколько секунд. Возможно, что его ритм перебивался моим, который до сих пор наверно был слышен даже на другом конце коридора. Он оторвался от меня.  — Как же долго я этого ждал, — сказал он тихо-тихо. — Я тебя люблю. Я бы наверно упал, если бы я не опёрся на подоконник. Вот ведь новости! Но я же не…  — Я тоже тебя люблю. — пора бы уже признать это. Пора признать, что от поцелуя с девушкой я не получил такого же кайфа, и, чёрт, а ведь я сам за ним следил. В социальных сетях, случайно увидев его новое фото, осмотрел на него в два раза дольше, чем обычно. В школе взгляд сам падал на него, а когда его не было, я немного сожалел. Я его и недолюбливал за эти пропуски. Так и простояли до конца урока. А потом пошли домой и там я уже открыл для себя его тёплый взгляд. Ведь любой металл можно нагреть. *** А потом он умер. Через два дня после того, как признался мне в любви. Мы были на уроке, а он как всегда прогуливал, и вдруг к нам входят зам директор и психолог, переговаривают с учительницей, она охает. На перемене мы узнали — он умер. Просто не проснулся. Все говорили, что это были проблемы либо с лёгкими, либо с печенью, либо ещё что-то. Я тоже думал. И до меня дошло. Гипофункция щитовидной железы. Я когда-то читал у мамы в медицинском справочнике, что при гипофункции щитовидки у человека низкие температура, артериальное давление и понижение ударов сердца. Всё как у него. Теперь понятно, почему он не встал. У него просто остановилось сердце. А ведь если бы я догадался раньше, то он был бы жив. Об этом я думал, когда стоял на краю крыши девятиэтажного дома. «… — В детстве я всегда мечтал летать, хотя бы на самолёте.  — Я тоже…» Ну вот, один шаг, и я осуществлю нашу с ним мечту. И не будет больше угрызений совести и душераздирающих кошмаров. Мне было холодно, я вышел без куртки. Но я помню, как мне было холодно тогда, и как потом стало хорошо. Я распростер руки и шагнул в белую холодную бездну. К нему.