Рыжие косы и лицензия на убийство

Сэм, агент с двумя нулями перед личным номером, совсем не по-британски ненавидит слишком крепкий для нее Эрл Грей, собственные собранные в пучок волосы и свое полное имя. С последним, вообще-то, проще всего: «ноль-ноль-пять», — слышится то тут, то там ее короткий позывной, а рыжую гриву, огнем вспыхивающую под лучами тусклого лондонского солнца, она предпочитает убирать в косу, тугим канатом бьющую между лопаток при беге. Кью, этот чопорный британец средних лет, слишком рано начавший седеть, поговаривают, тоже недолюбливает свое настоящее имя, да его никто и не знает (Саманта однажды случайно слышит, как М называет того «Джерри», почти понизив голос до шепота, и откладывает это знание в крохотную шкатулку памяти как что-то столь же важное, как и служба Короне, если и не важнее). Ноль-ноль-пять, вообще-то, умница и профессионал, настоящий полевой агент, верный Службе и родине, ей ничего не стоит снова и снова унимать предательскую дрожь в пальцах, так иррационально возникающую каждый раз при объявлении нового задания и разъяснения деталей, но иногда мягкая податливая изнанка просится наружу, как тряпье из вспоротого дивана. Порой так сложно быть агентом, когда ты просто девчонка; квартирмейстер смотрит на нее почти что с жалостью, скептически нахмурив темные пушистые брови и поджав губы, а Сэм невольно выпрямляет спину до саднящей боли в позвонках. — Прошу вас, ноль-ноль-пять, постарайтесь на этот раз оставить от этих вещиц хоть горстку пепла, — сухо говорит ей Кью, вкладывая на стол перед агентом прибор за прибором, хотя они оба прекрасно знают, что уж она-то, как правило, необычайно аккуратна с выдаваемым ей оборудованием и обходится во время выполнения миссий минимальными потерями (в отличие от того же ноль-ноль-семь, попортившего когда-то предыдущему квартирмейстеру немало крови, нервов и гаджетов, от которых и пепла не осталось). — Я обещаю сделать все, что в моих силах, Кью, — излишне пафосно произносит Саманта, так необъяснимо для себя заворожено наблюдая за движениями его больших и, наверное, чуть шершавых рук, упаковывающих ее оборудование; квартирмейстер неопределенно хмыкает, кивнув каким-то своим мыслям, а уже меньше чем через час она снова слышит в наушнике его голос с ледяными скептическими нотами. Когда Сэм представляет, как тот при этом сердито или напряженно хмурит брови, она почти не выдерживает и чуть было не начинает хохотать, пусть даже в попытках уползти от очередного злодея по шахте вентиляции, связанной по рукам и ногам, не так много забавного. Ноль-ноль-пять умница, ноль-ноль-пять — самый молодой агент МИ-6, проявившая свои многочисленные таланты и завербованная за пару лет до своего совершеннолетия, ноль-ноль-пять стреляет без промаха, только правда в том, что… Только правда в том, что она не совершала никакого убийства, благодаря которому получила бы двойной ноль, правда в том, что у преступника, которого она вела, случился криз, а Саманта сколько-то-там-много-минут стояла перед ним на коленях, измазавшись в пене из его рта и пытаясь запустить тяжелое онемевшее сердце, потому что она где-то в глубине души не в силах просто оставить человека умирать. Кью, кажется, что-то там кричит ей в наушник, приказывая уходить; тогда еще до нее смутно долетает звук разбившейся кружки, которую мужчина движением локтя смахнул со стола, но это отходит на задний план (на сто тридцать девятый, если уж придираться к деталям). «Поздравляю с повышением», — говорит ей утром следующего дня Кью, столкнувшись с агентом в коридоре; Сэм нелепо теребит кончик убранных в косу волос, не зная, куда деть руки, и хватает открытым ртом воздух как большая аквариумная рыба, не понимая, почему ей дали двойной ноль и почему-почему-почему квартирмейстер так и не сказал М правду. Она ненавидит Эрл Грей, просыпаться намного раньше будильника, отсутствие логики, собственные собранные в пучок волосы и свое полное имя; последнее — ровно до тех пор, пока… — Саманта, — спустя столько опасных и тяжелых заданий, спустя столько времени взгляд мужчины из-под пушистых бровей полон тепла и беспокойства, а не скепсиса, упрека и жалости. Сэм не понимает, что изменилось, что и когда, но все внутри нее замирает от предчувствия чего-то радостного, а потом в груди будто взрывается огромный солнечный шар. — Джерри. Именно сегодня и сейчас мир в одночасье распадается на кусочки и складывается обратно так, как и должен.