Тайны Великого леса

Беспокойно шумел Великий лес. Мрачно поскрипывали ветвями вековые дубы, тоскливо помахивали ветвями многолетние березы, злорадно шелестели тяжелыми лапами огромные ели. Наверное, только розовым кустам было безразлично, что там бормочут себе под нос неприлично высокие деревья — они кокетливо склоняли головы перед невероятной, ослепительной, чистейшей красотой Возлюбленного Супруга. Тот осматривал листья полыхающе-красных роз, касался капель росы на лепестках нежно-розовых, бережно вдыхал аромат звеняще-желтых, хмурился, глядя на некрупные бутоны пестрых. Он долго держал в тонких, изящных, чутких пальцах бутон голубой розы; она, казалось, подалась ему навстречу, жаждая отдаться, украсить собою хотя бы туалетный столик Возлюбленного Супруга; он же, вздохнув, осторожно отпустил ее, обещая самому себе, что еще вернется — и к этому кусту, и к своим попыткам добиться невероятного, никогда доселе не существовавшего цвета у роз. Возможно, ему повезет, и дело ограничится пятью тысячами попыток; возможно, везение обойдет его стороной, и придется довольствоваться известными цветами и формами бутонов. Владыка эльфов стоял у двери на балкон, наблюдая за Возлюбленным Супругом — он стоял в комнате наследного замка, перед ним простирался родовой же парк, незаметно перераставший в Великий лес — его же владения, и в парке хозяйничал его единственный и даже Возлюбленный (а куда деться после ритуала второй ступени) супруг. За спиной ядовито шипели советники, умудряясь при этом выглядеть надменными и отстраненными, на юге собирались грозовые тучи, и сложно было не удержаться от мыслей о некоем символизме в грядущем погодном явлении, и очень не хотелось думать, чем именно была вызвана оная какофония, и не делать этого было недопустимо. Ибо, как очевидно было всем, а в первую очередь Владыке эльфов, за решение, каким бы оно ни было, в любом случае отвечать ему. На том же юге, где нынче собиралась гроза, стояла огромная армия, охочая до чужих богатств и смертей, жаждущая битв и грезящая боевой славой. Возможностей для нее оставалось немного: за спиной орда уже оставила обглоданные до камня степи, за ними — закоптелые скалы, и где проходила, не оставляла ничего. Народ разбегался, искал убежища кто на архипелагах, кто в восточных и западных королевствах, люди вели переговоры об утверждении военных союзов, и пока была возможность позволить амбициям брать верх над здравым смыслом. Но долгоживущие — лесные и горные эльфы — видели и помнили многое, и кое-что из этого хотели бы забыть; и горные эльфы, чудовищно жестокие создания, жившие подгорьях, славившиеся упрямым норовом, заносчивые и обидчивые, решили побыть благоразумными. Это тем более было им выгодно, что их владения лежали всего лишь самую малость в стороне от пути, по которому вроде собирались катиться орды завоевателей — а те бывали ужасающе изобретательными, и туннели, залитые жидким огнем, десятки живых жертв, сожженных на медленном огне во славу их божков, просто всевозможные пытки, которые применяли к случайным пленникам, разведчикам и простым воинам, взятым в плен, были знакомы горным не понаслышке. Что горных, что лесных эльфов было мало, они плодились крайне неохотно, ибо всегда находились занятия куда более приятные, чем годы подготовки, годы, когда вынашивался наследник, и десятилетия, когда эльф восстанавливался, так что потеря одного становилась нешуточным уроном. Потеря дюжины — угрожала выживанию всего племени. Горные эльфы уже потеряли около семидесяти своих братьев. Лесные — четырех. И поэтому горные, всегда презиравшие лесных, которых иначе как поленьями, бревнами, топляками или каким-то подобным образом не называли, прибыли к лесным с намерением добиться военного союза. Владыка велел разместить их на окраине родового сада — и его советники, по крайней мере самые старые, старательно плевались ядом вот уже четвертый день. И были другие, помоложе — те бывали в человеческих землях: торговлю ли вели, искали вдохновения или просто развлекались; и они сталкивались с беженцами или теми, кто встречался с ними. Они подбирались к войскам южников на расстояние двух полетов стрелы, до них доносились запахи паленых волос и мяса, и, придя в себя, отблевавшись, если людскими словами говорить, эти эльфы яростно поддержали людей, решивших заручиться поддержкой Владыки лесных эльфов в борьбе против напасти. После очень долгих размышлений Владыка распорядился о шатре для людского посольства. На безопасном расстоянии от горных эльфов — хищников, клыкастых тварей, ненавидевших людей, как только одно разумное существо может ненавидеть другое. Но, наверное, и в скрытой попытке защитить своих горных собратьев, ибо люди, пусть их было жалких четырнадцать человек, владели весьма изощренным и смертоносным оружием, с которым, вдобавок, управлялись до отвращения ловко — вроде всевозможных арбалетов и мушкетов, против этого никто, и даже горный эльф, так просто не защитится. Но и чтобы уберечь людей: эти слабые создания были беспомощны против теней, выскальзывавших из-за деревьев, чтобы нанести один-единственный, но смертоносный удар, и все мушкеты оказывались бессильны. Меньше всего ему хотелось, чтобы в его владениях пролилась кровь кого угодно из них — упрямых, тупых в своей одержимости созданий. Нужно было определиться, чью поддержку принимать. Советники разделились на два враждующих лагеря; при этом Владыка предпочитал не думать, имели ли отношение к убежденности советников перстни, серьги и ожерелья, пояса и пряжки, все из драгоценных камней и благородных металлов — и, с другой стороны, выкованные с изумительным мастерством, зачарованные невероятными заклинаниями кинжалы и стилеты, сабли и кольчуги, которыми его верные эльфы щеголяли с заметной гордостью. И какое бы решение Владыке ни принять, виноват будет только он: задним умом наверняка выяснится, что если бы он выбрал других союзников, все оказалось бы куда лучше. Кроме этих его тревожили и иные мысли. Возлюбленный Супруг. Моложе его на три десятилетия, сговорен в супруги дедом и каким-то его давним приятелем, приданого — шиш да немножко, гонора — на половину Великой казны, и по какой-то глупости дед, когда их сговаривали, согласился на средний обряд. Наверное, что-то его приятель имел этакого против деда, что пришлось уступить и позволить щенку, почитай без роду без племени, обрести почти ту же власть над Великим владыкой, что и тот над ним. И было браку Владыки семнадцать лет, и пора становилось задуматься о наследниках, а Возлюбленный Супруг не соглашался становиться Тем, Кто дает жизнь. Не то чтобы Владыка его не понимал: обряды, подготавливающие тело эльфа к новой жизни, были сложны, утомительны, забирали много сил, а потом еще носить в себе новую жизнь, этакого паразита, что в прямом, что в переносном смысле — сомнительное удовольствие. Потом восстанавливать силы, магию и внешность, и не всегда они возвращались в полном объеме или возвращались, но как-то не так. Он был готов сам пройти обряды, но — не то время, не было у него этой свободы, он, властвовавший над эльфами и Лесом, становился хранителем и уникальной магии, и она была необходима в это время. А советники требуют. Наследника. И союзников. И одновременно. Владыка перевел взгляд с розовых кустов, которые Возлюбленный Супруг старательно общипывал, и печально возвел глаза горе. Юноша был очень привлекателен, в меру тщеславен, в меру глуп. В дела Великого леса не лез, советников недолюбливал всех подряд, что Владыку утешало. Было бы неприятно отбиваться от нападок двух лагерей еще и на супружеском ложе. Шипение за спиной начинало перерастать в угрожающее рычание. Владыка скосил глаза на отражения в стекле: позы были по-прежнему полны достоинства, лица — не лица, неподвижные маски, волосы лежали, не шелохнувшись. Избавиться от советников было невозможно еще часа четыре, затем ужин, который разбавят гости, и — Великий лес — хоть бы он обошелся без бойни людей и горных кузенов, а в полночь нужно было присутствовать при обрядах у заповедного родника, куда за ним наверняка увяжутся не менее четырех советников. Наверное, раньше рассвета на пару часов передышки рассчитывать не приходилось. Дверь с грохотом распахнулась. Советники застыли с приоткрытыми от оторопи ртами: без доклада советника-распорядителя? Без стука? Без разрешения Владыки?! Разумеется, это был Великий Волхв: больше трех сотен лет от роду — еще не дряхлость, но возраст весьма преклонный, особь скандальная ровно настолько, насколько искусная в волшбе, жадная до вин и курений, ленивая до обычной работы, обладающая самомнением, слишком огромным даже для эльфов, одновременно безрассудно смелая и трусливая. Советники захлебнулись своим негодованием, но смогли не закашляться: в присутствии Великого Волхва это могло вызвать потоки очень болезненных слов с его стороны. Они раздвинулись — немного, на полшага, но этого достаточно было, чтобы Великий Волхв беспрепятственно прошел между ними. А иначе он и жезлом мог огреть, и не заступился бы никто за жертву. Владыка тихонько вздохнул и повернулся к нему. Он был уверен, что оторопь сменилась злорадством, и советники следят за ним, затаив дыхание, но уже — от алчного, издевательского интереса. — Ты! — заорал Великий Волхв, упирая жезл прямо в грудь Владыке. — Ты, куриная твоя душонка, воробьиный ты потрох, сделай ты с этими недоумками хоть что-нибудь! Ты же над каждой травинкой тут властен, да что там, от моря до моря надо всем властен, а этим шавкам вот так беспрепятственно везде бродить позволяешь? Где твоя княжеская гордость, сосунок?! Владыка отвел от груди жезл: волшебная штука, используемая в качестве накопителя, крайне опасная вещь, с которой, к сожалению, волхв обращался не самым благоразумным образом. Прямое действие не поглотит ни один накопитель, а волхв был в таком возбужденном состоянии, что случиться могло всякое. — Там же, где и всегда, дядя, — вежливо ответил Владыка и осторожно принюхался, пытаясь распознать запахи курений. Точная оценка их состава была крайне полезна, чтобы знать, рассчитывать ли на недолгую вспышку гнева, опасную ненаправленными заклинаниями страшной силы, и сладкий сон, следующий за ней, или долгий и утомительный скандал, перетекающий в бесконечное нытье. — На голове, на груди, и в казне. Что именно интересует тебя? — Ага, а по саду тягается твоя печаль и уныние? — буркнул волхв, всхлипнул и сел на скамью рядом с окном. Владыка обреченно покосился в сторону сада, не особо рассчитывая, что за пределами владения начнет происходить нечто, требующее его непременного отсутствия на одной скамье с дядей и обязательного присутствия за несколько десятков лиг от него. Советники затаили дыхание. И не нужно было ни поворачиваться, ни ловить их отражение в стекле, чтобы представить, как они вытянули шеи и жадно пожирают глазами сцену, разворачивавшуюся перед ними. Почтительно склонив голову — как-никак старику было за триста лет, и не все из них он провел, устраивая скандалы венценосным родственникам и вкушая приятностей с их изысканного стола, и был старшим братом отца, категорически отказавшимся от «тупейшего из занятий под звездами — властвования над этими чахлыми побегами благородного Древа», скорее часто, чем иногда исключительно полезным Венцу эльфов, — Владыка опустился на скамью рядом с волхвом. Бережно взяв в руки хрупкие старческие кисти, он проникновенно спросил: — Что случилось, дорогой дядюшка? Волхв подозрительно посмотрел на него, негодующе, но и не без высокомерия стрельнул взглядом в сторону жадно следивших за ними советников и всхлипнул. Вырвал руки и яростно стукнул кулаками по груди Владыки. — Эти дикари! — истерично воскликнул он. — Эти необразованные, невежественные, вульгарные, неотесанные дикари! Он уткнулся лицом в грудь Владыки — тот не смог не поморщиться: по своему обыкновению, дядя был порывист, а приложиться лицом о расшитый драгоценными камнями сюртук — так не только ушибиться, но и поцарапаться можно, что, с учетом преклонного дядюшкина возраста и очень тонкой кожи, могло иметь крайне неприятные последствия. А волхв упоенно рыдал на груди Владыки, причитая, проклиная каких-то дикарей и время от времени ударяя его по груди или плечам кулаком — и оказывалось, что в его руках сохранилось немало силы. Поначалу Владыка растерянно смотрел на серебристо-белую макушку под своим носом, не представляя, что именно следует делать в этой ситуации, затем собрался с духом и успокаивающе погладил волхва по спине. «Ну будет, будет», — успокаивающе произнес он. Невинные, казалось бы, слова вызвали новый поток слез и причитаний. Судорожно вздохнув, Волхв отстранился от него, схватил за грудь и затряс. — Он пригласил меня в свою спальню! — завыл он. — Меня! В свою! Спальню! И гнусно ухмылялся при этом. О, дикари! Презренные дикари! Он снова упал на грудь владыки и зарыдал громче прежнего. Советники недоуменно переводили взгляды друг с друга и на владыку с волхвом, в их глазах читался вопрос, граничивший с пониманием. Собственно, о ком шла речь, было почти очевидно. Человеческий посол явился отчего-то в сопровождении человеческой же принцессы, а в ее свите состоял некий рыцарь. И вот он, тупой настолько же, насколько огромный, а огромный настолько же, насколько ловко управлявшийся с оружием — а в его мастерстве могли убедиться все желающие, ибо этот дикарь упражнялся каждое утро, с рассвета и до полудня, причем делал это с голым торсом, с непонятной целью подергивая всеми мышцами поочередно, — с удивительным постоянством делал непристойные предложения всем эльфам подряд, за исключением, наверное, только Высокого Князя, Владыки всех эльфов, и его Возлюбленного Супруга. Волхв подтвердил эту догадку, умудрившись между рыданиями выдавить историю домогательств сего рыцаря Ланселота. А увлекшись рассказом, ободрился, приосанился, бросил самодовольный взгляд на советника-казначея, всем видом говоря: «Понял, тупица, от чего отказался в свое время? Меня до сих пор вожделеют!» Затем, правда, спохватился, зарыдал с удвоенной силой, и Владыка не на шутку встревожился, что преклонных лет волхв рассыплется от рыданий. Тот же причитал: — … «самая красивая девица в мире»… глаза как сапфиры, кожа, как самый нежный шелк, локоны, как ручьи жидкого серебра… юное прелестное создание… Я! Меня! Меня юнцом обозвать! Невежа!!! Волхв снова уткнулся лицом в грудь Владыки, попутно пнув его и ударив несколько раз кулаками, завыл еще сильней, ушибшись; Владыка тяжело вздохнул, скользнул пальцами по ушибленному месту, творя обезболивающее заклинание, осуждающе покачал головой. Человек, кажется, нанес дяде самое страшное оскорбление из возможных: обозвал юнцом. Для любого эльфа молодость — не самое приятное, прямо сказать, состояние. Находиться в самом низу родовой лестницы, обладать скуднейшими запасами магии, быть почти полностью лишенным возможности контролировать даже то убожество, которое все-таки теплится в тебе — отвратительное, неприятное никому состояние. А помимо этого, как можно было принять тощего, бледного, тщедушного старичка за юнца? Да на его волосы посмотреть — любому ясно, сколько лет он прожил. Если коса хлещет по заднице, эльф находится ни много ни мало в середине пути и начинает видеть закат своей жизни, а если она по пяткам бьет? С трудом успокоив дядю, наобещав ему златые горы, выставив его наконец, Владыка в задумчивости прошелся по комнате. Он снова остановился перед балконной дверью, глядя то на горизонт, то на розовые кусты, рядом с которыми уже не наблюдалось Возлюбленного Супруга. Очень осторожно за его спиной произнесли: — Они действительно несколько, кхм, чрезмерно… — Чрезмерны, — подхватил другой голос. Первый, чуть смелее: — Только и делают, что требуют… — Причем не лучше, а больше! — Больше вина вместо лучшего вина! — … крепче и забористее! — Требуют мяса, и ладно если бы только это — тот тупица Ланселот осмелился отправиться на охоту! — В заповедном лесу! — И ПРЕУСПЕЛ! Часть советников захлебнулась собственным негодованием, другая угрюмо молчала, прикидывая, как бы с достоинством выйти из непростого положения. — И та девица, — презрительно произнес советник-распорядитель. Его слова сочились черной желчью, они явно предназначены были для самонадеянных глупцов, зазвавших в эльфийские земли людей. Владыка закатил глаза, с неимоверной силой сжал челюсти, с трудом удержался, чтобы не заскрипеть зубами или не застонать от отчаяния. Он не имел бы ничего против простоватого, но легко управляемого рыцаря, находил вполне разумным посла и готов был терпеть дюжины других людей, но эта принцесса — она была невыносима. Советники наступали справа и слева, увещевали, заклинали, призывали — запускали по противникам ядовитые стрелы упреков, притворной лести, призывов к здравому смыслу и необходимости заботиться о Великом лесе, когда тем удавалось приводить более привлекательные аргументы — шипели, скрипели, кряхтели, но готовы были наседать до победного конца. Владыка снова прикидывал: людей, по последним оценкам, раз в сто двадцать больше, чем лесных да горных эльфов, они не помнят, что за ублюдок властвовал над ними два венца назад, у людей вообще короткая память, два поколения спустя они с теми же степняками брататься будут. Один чуть ли не визжал, расхваливая ремесла людей, а цепь у него новая, работы топорной, но самоцветы в ней чистейшей воды; рядом с ним причитал другой, восхищаясь доблестью ратной, приводя в пример все того же рыцаря Ланселота — туп, а значит, пойдет на любого врага, биться будет до последнего, не думая о своей жизни, а только о величии царствующего рода, а ткань на его камзоле вроде простая, да золотыми и серебряными нитями расшита, и не с человеческих ли приисков то золото и серебро? И в ответ им: ничто не сравнится с искусностью горных родов, те чуют металлы, самоцветы и что угодно еще, а у самого на поясе кортик незаметный, но так искусно зачарованный, что у Владыки глаз подергиваться начинал, когда он пытался разобраться в чарах; а еще один чуть не с кулаками кидался на своего же кузена, ратовавшего за человеческих воинов: усомниться в отваге горных эльфов — да виданное ли дело?! Решение принимать было сложно невероятно; и выбора не оставалось, понятно, что времени на раздумья и промедления у них не было, кочевникам его достанет, чтобы собраться и огненной лавиной покатиться по родным землям. И решиться, что лучше: союз со скоротечным, забывчивым человеком или с угрюмым, мстительным и своенравным кузеном из подземных владений. Владыка разродился изысканной речью, которую каждый из присутствующих понял по-своему, и отправил советников восвояси, причем каждый выходил из покоев Владыки уверенный, что именно к его мнению тот в скором времен и прислушается. Владыка повернулся к гобелену на стене: удобнейшей штуковине, красивой, насколько и полезной. Возлюбленный Супруг отирался в подозрительной близости к личной сокровищнице Венца, чего следовало ожидать. Горные эльфы толпились вокруг советника-распорядителя — тоже ожидаемо: больно хороши у него туфли, не один десяток заклинаний на них наложен, мало кто из лесных способен на те коварные плетения, которые можно было распознать. Рыцарь Ланселот упражнялся под окнами башни волхва — тот, к счастью, мирно спал в ливрейной. И нечто подозрительное приближалось к самому Владыке — судя по гобелену, оно находилось не дальше десяти шагов от него. Он резко развернулся к окну: с перил спрыгнула девица Мария-Сюзетта, наследная принцесса, невесть какими неправдами втершаяся в человеческое посольство. Прыжок был несколько лишен изящества, и можно было навскидку назвать не менее пятнадцати причин: совершенно идиотская прическа, точнее, ее отсутствие — девица упорно отказывалась плести косы, трясла локонами, и рыжую шерсть с ее головы находили по всему дворцу, несмотря на заклинания чистоты и убирающие коврики; маниакальная страсть к обуви с огромными каблуками — даже дядюшка-волхв, в молодости очень любивший украшать себя самыми непредсказуемыми способами, не отваживался на подобные пыточные орудия высотой больше двух с половиной дюймов, принцесса Мария-Сюзетта же регулярно похвалялась каблуками высотой в четыре с третью дюйма; странная одежда, снизу обнажающая ноги до середины бедра, сверху поддерживающая жестким корсетом ужасные наросты, именуемые женской грудью. Эльфы — что лесные, что горные — сочувственно относились к вынужденному разделению людей на два пола: человеческая магия была слишком слаба, а возможно, сами люди слишком ленивы, чтобы творить заклинания, достаточно сложные для зачатия и рождения ребенка от двух особей. Заметно недоверчивее они воспринимали идеалы красоты, этим полам соответствующей, и таковых, как заявлял человеческий посол, в делегации было аккурат два: огромный и мускулистый, что битюг, Ланселот, и неприлично выпуклая в груди и ягодицах Мария-Сюзетта. Уже одно это вселяло значительные сомнения в мудрости посла, но это, пожалуй, были единственные сумасшедшие идеи оного; по большому счету, их можно было ему простить, если бы Мария-Сюзетта не пыталась запустить коготки во Владыку эльфов. Итак, девица спрыгнула с балюстрады балкона и игриво улыбнулась Владыке. Тот не на шутку испугался этого оскала, а ведь с горными львами сражался, с русалами пивал, а затем и дрался, с гномами к центру земли спускался. — Какой у вас удивительный дворец, ваше величество, — промурлыкала девица Мария-Сюзетта, медленно подходя к нему. Выпуклые ягодицы, с особенным рвением подчеркнутые многими слоями ткани, залихватски покачивались при этом. — Я знакомлюсь с ним комната за комнатой уже который день и не могу не восхищаться изяществом отделки и богатством убранства. Владыка содрогнулся и от тона девицы, и от «величества». Велик один лишь Лес, а мурлыкали подобным образом горные львицы, смогшие наконец отогнать самцов от туши вепря и наслаждавшиеся парным мясом. Мария-Сюзетта игриво тряхнула плечом, грудь томно вздымалась в декольте, рыжие локоны рассыпались по плечам. Владыка не без отвращения подумал о шерсти, сыплющейся на пол, и о плоти, безжалостно сжимаемой корсетом. Девица же приближалась к нему, и ее зеленые глаза поблескивали алчно, кровожадно, собственнически. К его облегчению, дверь распахнулась. Стража застыла в ужасе под мрачным взглядом Владыки. Двое самых смелых склонили голову, один из них обратился к девице: — Любезная принцесса, личные покои Владыки неприкосновенны. Она кокетливо засмеялась — эльфы закаменели: тембр голоса был примитивным, но в меру приятным, мелодика так себе, но с гармонией дела обстояли удручающе плохо, для нежного эльфийского уха брань портовых пьяниц выходила куда приятней, чем этот смех. Глаза Владыки налились кровью, двое эльфов, заметивших это, подхватили Марию-Сюзетту и вытащили прочь, оставшиеся сжались в ужасе. — Дядю сюда, быстро! — заорал Владыка. — Немедленно! Притащить сюда из ливрейной эту пьянь! Через пять минут стражники поставили перед ним толком не проснувшегося волхва. Тот пошатнулся, но устоял, потер кулачками глаза и, надувшись, наградил его осуждающим взглядом. Владыка посмотрел на стражей прищурившись, и их словно сдуло. — Здесь только что была человечка, — нависнув над волхвом, зашипел он. — Проверь все заклинания, обнови и усложни, чтобы ни одна человеческая дрянь не проникла в мои личные покои. — Человеки… — задумчиво произнес тот. — Где мы идем в обход, опасаясь замарать чулки, они шагают напролом, не боясь подрать портки. И доходят до цели, что характерно. Не всегда быстрее, не каждый раз успешно, но всегда полные жизненной силы и желания подмять под себя еще одну полянку. Он похлопал себя по бокам, достал флягу, отпил. Владыка вырвал ее из рук — волхв жалобно взвизгнул и посмотрел на него печальнейшим взглядом, осторожно шмыгнул, оттопырил губу. — И… — задумчиво произнес Владыка. — Ключ. И кисет. Давай-ка сюда. Получишь обратно, когда закончишь. Когда волхв отдавал ему требуемое, в его глазах стояли слезы. Владыка направился к двери, а за его спиной волхв хлюпал носом. Дверь закрылась. Он зловредно ухмыльнулся, нагнулся, задрал полы просторной робы и вытянул из-под подвязки еще одну флягу, сделал из нее глоток. — И это тоже, — негромко сказал Владыка, стоявший за его спиной. Волхв втянул голову в плечи, оглянулся, глядя на него круглыми глазами. — Щетины тебе в перину, — выдавил он. — Закончишь — верну. Закончишь скорее — верну скорее, — любезно уведомил его тот. Дверь снова закрылась. Волхв стоял с поникшими плечами. Это был его последний запас. Любезный племянничек еще и ключ от винного погреба прихватил — и без его дозволения туда не пробраться. Тяжело вздохнув, волхв принялся за дело. Понаблюдав за дядей с полчаса, убедившись, что тот не закурил чего-нибудь дрянного, а занимается делом, причем весьма увлеченно, Владыка удовлетворенно кивнул и отправился к южным постам Великого леса. Увы, путь его лежал мимо шатров человеческого посольства. Девица Мария-Сюзетта, наследная принцесса и изрядная вертихвостка, сменила платье на еще одно — короткое снизу и щедро обкромсанное сверху, обстреливала глазами посла и его помощников, стоявших вокруг нее полукругом и жадно глядевших в декольте. — Владыка! — томно окликнула она. — Мы обсуждаем погоду в вашем замечательном лесу. Она так отличается от той, которая царствует на север от леса. Сразу же за его границей начинаются снега, а у вас тепло и солнечно. Как вы добиваетесь такого замечательного микроклимата? Владыка скупо улыбнулся. — Сущие пустяки, любезная принцесса, — триста эльфов, сорок с небольшим веков непрестанного обновления заклинаний и восемнадцать магических источников. Попробуйте со своим розарием, начните хотя бы с двух лет непрестанной заботы. Он задумчиво посмотрел на ее обувь и меланхолично пожал плечами. — Как ваш супруг? — дерзко спросил один из ее приближенных. Остальные недобро заухмылялись. — Так увлечен розами, что на другое времени не остается. Ни на этот ваш лес, ни на государственные дела. Или… он позволяет вам так думать? — Полагаю, запретить мне думать не сможет даже он, — отстраненно заметил Владыка, — и кто угодно другой. И — два года, право, такой ничтожный срок. Его вполне достаточно для моего возлюбленного супруга, чтобы вывести черную розу, и для человека, чтобы состариться… кстати, эти забавные морщины на ваших щеках — это дань человеческой моде или дрянной лекарь? Чудесные туфельки, любезная принцесса, замечательно иметь вас в гостях. Лекари моей личной стражи как раз ищут возможность опробовать новое костоправное заклинание. Отойдя от веселой компании подальше, Владыка резко повернул влево. Прибавлял шаг, тихо проклиная невозможность поглядеть на гобелен в своей комнате. Он вздрогнул, заметив за кустами кузенов из подгорья, пристально следивших за кем-то. Предположительно, в розовом саду Возлюбленного Супруга. Горные эльфы выпрямились, как один, и почти одновременно направились к нему. Владыка поднял руку, приказывая им остановиться, прошел мимо них, осторожно выглянул из-за куста. Возлюбленный Супруг сидел на скамье, подперев рукой голову, и уныло считал листья на дубе. Рядом с ним на одном колене стоял рыцарь Ланселот и читал ему поэму. Он подвывал, простирал руку, едва не сшибая со скамьи бедного юношу, время от времени замирал на полуслове и с глупой улыбкой тянулся к тонким пальчикам Возлюбленного Супруга, затем спохватывался и снова громоздил комплименты: персиковые ланиты, хрустальные озера глаз, лебединая шея, мед голоса и прочая дрянь, которую люди способны были изрыгать в неимоверных количествах. Владыка только вздохнул: Ланселот бы о драгоценных цацках королевской семьи рассказывать взялся, и Возлюбленный Супруг слушал бы, открыв рот, а этой шелухи у них триста восемь тысяч томов, сорок шесть из которых написаны им лично — в юном возрасте каждый эльф должен отработать каллиграфию. Второй князь горных эльфов задумчиво почесал нос. — Прикончить или лапы подкоротить? — деловито предложил он. Владыка поморщился, отмахнулся, неторопливо вышел на дорожку. Возлюбленный Супруг заметил его и засветился надеждой. Владыка подошел к нему, склонился, бережно взял руку, безвольно лежавшую на колене, и поднес к губам. Рыцарь угрожающе засопел, расправил плечи и звучно захрустел кулаками. Горные эльфы, стоявшие по обе стороны от Владыки, с интересом следили за движениями рыцаря, и руки их поглаживали оружие на поясе бережными, интимными движениями. Рыцарь набычился, Возлюбленный Супруг живо отодвинулся от него и заулыбался Владыке. — Возлюбленный супруг мой, — немного печально начал тот. — Приятно видеть вас в обществе человека, рьяно стоящего на защите чести и достоинства, что бы он под ними ни понимал. Прав ли я, и «Пламя заката» цветет прелестными бордовыми цветами? Или это «Красавица стольного града»? — Уже?! — восторженно воскликнул Возлюбленный Супруг, вспархивая со скамьи. — Ах, нет, нет! Это «Эльфийская гордость», определенно! А «Медовый поток», он… Он замельтешил руками у себя перед грудью. Владыка покачал головой с суровым видом и провел рукой на уровне плеч. Возлюбленный Супруг всхлипнул, заломил руки и унесся прочь. — Супруг? — потерянно крякнул Ланселот, вставая, и жалобно посмотрел на Владыку. — Не баба? Он же в юбке… и это… — он нарисовал рукой длинные волосы. Владыка тяжело вздохнул и сообщнически сказал: — У него лодыжки толстые. Только… — Он приложил палец к губам. Ланселот опасливо посмотрел вслед Возлюбленному Супругу, тяжело вздохнул и поплелся прочь, бормоча что-то себе под нос. Второй князь задумчиво произнес: — Полагаю, теперь нас не выпустят живыми из Великого леса. Мы узнали самую страшную тайну Благословенного Владыки и его Возлюбленного Супруга. — Чушь, — процедил Владыка. — В качестве знака доброй воли, венценосный брат мой. Самая страшная тайна. — Он торжественно осмотрел остальных. — Я грызу ногти. До сих пор не могу отучиться. Третий князь украдкой посмотрел на свои. Владыка величественно кивнул Второму князю. — Вашему старшему брату подготовят покои в Кедровом крыле. Буду рад приветствовать его. Хочу верить, что мой дядя уже придумал, как оградить Великий лес от… — он покачал головой и скривился. Второй князь ободряюще хлопнул его по плечу. Горные эльфы отбыли, чтобы сообщить своему народу радостную весть: у них есть союзник, они могут рассчитывать на своих братьев — лесных эльфов. Владыка вернулся в свои покои — волхв поджидал его, сидя на полу посередине комнаты. Владыка уселся рядом, бросил ему ключ от винного погреба, протянул флягу, другую оставил себе. — Сильно не оборонит, но и сразу ее не прорвать, — жадно отпив вина, гордо заявил волхв. — Попробуем пару землетрясений устроить. Сильно не задержит, но и в горы они не полезут. — Пустить реку и заманить туда русалов, — кровожадно оскалился дядя. — И отправить купцов. — К русалам? — К людям. Волхв сосредоточенно изучил флягу на просвет. — Лучше книготорговцев. Кровожадные эльфы, жестокие нравы, отцеубийства и пожирания младенцев. Все такое, — мечтательно заговорил он. — Деревья, прорастающие сквозь трупы врагов, цветы, до смерти дурманящие прохожих, эх, хорошо! Эти идиоты будут трепетать от ужаса при одном только упоминании эльфов, глядишь, и оставят в покое. Владыка недовольно покосился на него и встал. — Я всего лишь учился писать на южном наречии! — негодующе бросил он сверху. — Главное, чтобы монету приносили, — практично заявил волхв и отполз к стене. — Шел бы ты к своему сладенькому. Не мешай мне спать. Он зевнул, подсунул флягу под голову и заснул. Владыка обиженно передернул плечами и пошел в спальню. В ней Возлюбленный Супруг снимал с себя драгоценности. Услышав Владыку, повернулся к нему. — Возлюбленный супруг мой, властитель и мудрейший из мудрых, — защебетал он. — Ваше благородство несравненно, а сила духа простирается до небес. Владыка поставил стул рядом с ним, сел и поцеловал его руку. — Мы непременно съездим на ярмарку гномов, — успокаивающе произнес он. Возлюбленный Супруг нахмурился. Владыка осторожно спросил: — Людей? Русалов? — Этот мерзкий старикашка еще трезв? — процедил Возлюбленный Супруг. Владыка задумчиво посмотрел на потолок, не желая подтверждать, не имея возможности опровергнуть это. — Я… — его супруг вздохнул. — Подумал. Владыка подозрительно посмотрел на него. — Вы благородно предложили взять на себя великий труд по вынашиванию нашего наследника. Но ведь это значило бы, что кто-то другой должен заботиться обо всем этом. Не этот же… — сморщился Возлюбленный Супруг, имея в виду волхва. — И уж тем более не я. Это ужасно. И это постоянное общение с этими ужасными… всякими. Людьми. Горными. Всеми этими советниками. От-вра-ти-тель-но! Иными словами. Пусть этот пропойца что-нибудь придумает. Я согласен стать Тем, Кто дает жизнь. Он гордо вздернул носик. Владыка умиленно смотрел на него. Возлюбленный Супруг стрельнул на него глазами из-под полуприкрытых век, и он спохватился: — Ах, мой дорогой супруг! Что вы хотите получить в знак моей величайшей благодарности? — Ну… к гномам определенно нужно съездить, — деловито сообщил ему супруг. — Русалы — ну не знаю, но у них жемчуга, определенно нужно и к ним. Да. И я слышал, читал в «Лепестке», что в дворцовом розарии того… не помню имени… восточного герцога есть совершенно невероятные пестрые розы. С зелеными прожилками, представляете? Вы не хотите отправить посольство туда? А еще у его соседа, того барона, который разводит лошадей, есть дивные орхидеи, совершенно изумительные. Их изображения публиковали в прошломесячном выпуске «Вестника цветочных достижений». Ваши послы могли бы наведаться и к нему. Он продолжал; Владыка прикидывал, что если отправить послов по всем маршрутам, то в Великом лесу не останется эльфов. — Впрочем, — неожиданно произнес Возлюбленный Супруг и пересел ему на колени, — Мы можем начать с того, что вы победите кочевников. Не хотите начать с того, чтобы вырастить перед их носом леса? У меня есть пара заготовочек. Я давно мечтаю их опробовать. Владыка растерянно усмехнулся. — Конечно, такой красоты за две ночи не получится, — самодовольно ухмыльнулся Возлюбленный Супруг, указывая на дубы за окном, — но что-нибудь гадкое, плетистое и колючее определенно выйдет. — Определенно выйдет, — повторил Владыка и хмыкнул. За окном обрадованно шумел Великий лес.