1986
За неделю до освобождения из тюрьмы, двадцатипятилетний Чарльз Хьюберт решил забить ещё одну татуировку. Его спина уже была покрыта нацистской символикой. Ему не хватало черепа в каске со свастикой. — Я не могу жить в доме, где воняет восточными пряностями, — жаловался он своему соседу по камере, который наносил последние штрихи иглой. — Лучше жить на улице. — А что, твоя сестра всё ещё зовёт тебя к себе? — Она мне не сестра! — рявкнул Чарльз через плечо. — Сколько раз нужно повторять? — Тихо, не дёргайся. А то испортишь рисунок. — Эта девчонка — какое-то генетическое недоразумение, не сделанный вовремя аборт. — Ну, аборт никогда не поздно сделать. Даже двадцать лет спустя. Только за это сесть можно. Надолго. Рассмеявшись над собственной шуткой, зэк вновь принялся за работу. — Папа был настоящим человеком, — продолжал Чарльз, — американцем с большой буквы. Отслужил в Корее. Руки на себя наложил оттого, что крыша поехала после всего, что он видел. Я тебе никогда не говорил, как мой отец умер? Ну вот. И мать, курва, променяла его на какого-то чурку-наркомана, которого вытащила из-под моста. Этот ублюдок ещё набивался мне в отцы! Помню, как на Рождество подарил мне конструктор. Хотел, чтобы мы вместе строили. Он же, типа, на инженера учился. Решил породниться со мной, паскуда. Я его чёртов конструктор в унитаз спустил, так что у соседей трубы забило. Мать пахала за двоих, а он крутил свои альбомы весь день. Два года прошло, пока она поняла, что он за мудак. Он свою маленькую паразитку неформалам пытался сбагрить за наркоту. Но теперь они нашли друг друга. Живут душа в душу. Воспитывают её выблядка, которого она нагуляла, пока жила в чулане над подарочной лавкой. Она пацана своего выставляет гением. Типа, он в свои три года задачи по тригонометрии решает. Вундеркинд ёбаный! Она хочет меня с ним познакомить. Типа, это мой племянник. Бандит расхохотался, обнажив обломанные зубы. — Откуда столько злобы? Ты такой забавный во гневе, Чарли. Что я без тебя буду делать? А если честно, ты сильно волнуешься? Не готов ты дышать вольным воздухом, приятель. Чувствую, что ты скоро вернёшься за решётку. Вот херанёшь кого-нибудь кастетом. — Начиная с тебя, урод.***
— Поверь мне, белая раса вырождается, — говорил Блейк Четти своему ученику. — Не подумай, что я рехнулся. Вот увидишь, к концу двадцатого века наши люди будут доминировать. Когда я поступил в Дрексел, я был единственным индусом во всём университете. А сейчас половина инженерного факультета состоит из наших. Восемнадцатилетний Сунил Махендру с трепетом слушал своего репетитора по начертательной геометрии. Они сидели на крыльце старого пригородного дома и пили лимонад, в лучших американских традициях. Лимонад был терпким и отдавал горчинкой, но Сунил, у которого родители принадлежали к касте браминов и которые выпускали его из дома только в наглаженной белой рубашке и костюмных брюках, мужественно, не морщась, потягивал напиток. Перед ними в песочнице возился трёхлетний мальчик с чёрными глазами и русыми волосами. Маленький инженер занимался тем, что строил мост из сухих веток. — У тебя впечатляющая родословная, — сказал Блейк внуку, будто тот мог вникнуть в смысл его слов. — Чего только не намешано: индусы, шотландцы, скандинавы. С такой генетикой ты далеко уйдёшь. Не вздумай скрывать, что твой дед индус. Слышишь меня? В твоих жилах течёт кровь великих мистиков и философов. А то ещё возьмёшь и запишешь «белый» в графу расовой принадлежности, когда будешь поступать в институт. — Индусы — белые люди, — раздался голос. — Папа, сколько раз мы с тобой об этом говорили? На крыльцо вышла девушка лет двадцати в растянутом спортивном костюме. Спутанные чёрные волосы были затянуты в пучок. При виде её синие сухие губы Блейка растянулись в какой-то странной улыбке, нежной и виноватой. — Сунил, кажется, ты не знаком с моей дочерью Фионой. Невзирая на своё безупречное воспитание, старшеклассник не смог скрыть шока от увиденного. Его смуглая рука дрогнула и чуть не выронила стакан с лимонадом. — Пппп… приятно познакомиться, — выдавил он с трудом, стараясь не отводить глаза. Сама девушка не обращала на него внимания. Скрестив руки на груди, она стояла над отцом, точно учительница над двоечником. Несмотря на неровный пигмент и узловатые шрамы на лбу и на щеках, было видно что она родилась миловидной. Скулы и подбородок были изящно очерчены, а чуть вздёрнутый кончик носа придавал её чертам ту самую дерзость, которую художники диснеевских мультфильмов запечатлели в своих героинях. Больше всего бросалось в глаза её очевидное наплевательское отношения к своему облику. Она ни прибегла ни к каким уловкам, чтобы сгладить свои несовершенства. — Фиона проводит много времени в центре города, — продолжал Блейк. — Она увлекается фотографией и берёт классы в художественном институте. — Давай не будем, — отрезала девушка. — Не перебивай меня. Я имею права хвастаться твоими достижениями. Не спорю, я мало занимался твоим воспитанием, но в тебе моя кровь. Когда твой сын получит Нобелевскую премию, ты поймёшь, что ощущает родитель в такие минуты. На помощь девушке пришёл Сунил. — Пожалуй, мне пора, — сказал он, взглянув на часы. — Мне ещё в библиотеку надо. Для меня отложили книгу по физике. На следующей неделе экзамены. Доброго Вам дня, мистер Четти. И Вам… Фиона. Собрав свои тетради и потрепав трёхлетнего мальчика по русым волосам на прощание, Сунил побежал к своей машине. — Мне определённо нравится этот парень из семьи Махендру. Отец дантист, мать офтальмолог. Он на два года тебя моложе тебя, но у него старая душа, которая прошла уже несколько реинкарнаций. — Ты видел, как он на меня смотрел. Будто я тварь из чёрной лагуны. Девушка произнесла эти слова без всякой горечи. Она не жаловалась, а лишь констатировала факт. — Ты знаешь, что твою внешность можно значительно исправить. Помнишь, что сказал пластический хирург? Ты ещё легко отделалась. — Я пошла к нему только чтобы ты от меня отстал. Мне очень комфортно в моей подпорченной шкуре. Если ни один мужчина больше не посмотрит в мою сторону, я не буду из-за этого лить слёзы. — Это ты так сейчас говоришь. Через пару лет твои взгляды изменятся. Тебе в конце концов надоест жить с чокнутым отцом. Возможно, ты захочешь настоящую семью, с настоящим мужчиной, а не призраком. А для этого… — Я должна стать «настоящей женщиной»? Шпильки, укладка, макияж? — Я не об этом. Вернее, не совсем… Мне кажется, ты лукавишь, Фиона. Прячешься за своими шрамами. — Всё с точностью наоборот. Я впервые за всю жизнь не прячусь. Да что тебе доказывать? Ближе к делу. Я только что говорила с Чарли по телефону. Хорошие новости. Он, наконец, принял наше предложение пожить здесь первое время. Через два дня его выпустят, и я его заберу. Мне понадобится машина. И придётся вынести весь хлам из спальни на втором этаже. Блейк вздохнул и провёл пальцами по лбу, точно услышав неутешительный диагноз. — Твоё предложение, Фиона. Не наше. Прости, но я не разделяю твоей радости. Ты знаешь моё отношение… Да, он твой брат, хотя мне он никем не приходится. И я понимаю, что не имею права его осуждать. Мне судьба подарила второй шанс, и Чарли заслуживает не меньшего. Безусловно, ему нужно время встать на ноги, найти какую-то работу. Кто его ещё возьмёт? Это отдельный вопрос. В лучшем случае устроится на бензоколонку. Я никогда не сидел в тюрьме, но я слышал, что оттуда люди выходят… Сама понимаешь. Мне тревожно за тебя и за Мартина. Чарли очень неуравновешенный молодой человек. Я, конечно, буду стараться держать себя в руках, но если он посмотрит косо на тебя или твоего сына… Последние слова он бормотал вполголоса. Девушка уже не слушала его. Плюхнувшись в песочницу рядом с сыном, она помогала ему строить Тадж-Махал. Глядя на них, Блейк начал мысленно готовиться к предстоящим месяцам бессонницы. Ещё два дня хрупкой семейной идиллии, пока их всего лишь трое. А потом? Его горизонт, как и лицо его дочери, никогда не будет безупречно ясным и чистым. Его отцовская любовь оставляла отметины на теле его дочери — сначала чернильное пятно татуировщика, а потом ожоги. Все его прошлые попытки удержать или защитить её несли катастрофические побочные эффекты. Примирив наконец мистика и учёного в себе, Балакришнан Четти пришёл к выводу, что карма — или рок — это запутанное физическое уравнение, баланс проклятий и благословений.