Стекло

Иногда смерть — слишком щедрый подарок. И ему никто не преподнес подобный дар. Ограждение его камеры — не стекло, хоть и такое же прозрачное. Что-то прочнее. Но он упрямо, день за днем, долбит в него кулаком. «Стекло» не поддается, но и он не сдается. Однажды оно треснет. Каждый раз, когда в камеру запускают газ, он надеется, что больше не очнется. И каждый раз ошибается: все становится только хуже. Удар, снова удар, еще один. Кожа на костяшках лопается, течет кровь — темно-зеленого, неправильного цвета. Он чертыхается, но не прекращает. Они меняют его, перекраивают, как сами хотят, и это хуже простого вируса. Боль скручивает внутренности, заставляя согнуться пополам и хрипеть; а когда он выпрямляется, то видит человека, стоящего с другой стороны стекла клетки. Наблюдатель задумчиво изучает зеленые потеки на стекле и не обращает внимания на узника. — Дюран! — он резко рвется вперед, обеими ладонями ударившись об стекло. — Предатель! Дюран — или Наруд, как его тут называют, — тихо смеется, качая головой. — Я никогда и не был верен вам, Стуков. Пойми это наконец. И уходит. Стуков снова ударяет кулаком по стеклу — плевать на раны, плевать на все! — и рычит сквозь зубы, стараясь не думать о том, что его собственный голос звучит так ненатурально. Он должен был быть давно мертв. Но эти подонки отказали ему в подобной привилегии. Разбитые костяшки зарастают неестественно быстро, только отныне вместо кожи на них уродливые коричневые наросты. Что ж, так больше шансов вырваться наружу. Он нравится ученым, а точнее — его мутации. Стуков слышит их слова. И все чаще слышит их мысли. Да, они довольны, но при этом не понимают, что их творение, которое они создали из его тела, только и ждет часа, чтобы обернуться против них. Очередной удар, за ним еще один. Окно не поддается. Рука уже больше похожа на уродливую клешню, а чужие мысли в голове стали привычными. Хоть и нестерпимо зудит внутри плеча, но этот зуд нужно игнорировать, продолжать пытаться выбраться наружу из чёртовой камеры, вкладывая в каждый удар всю ярость и ненависть к тем, кто сделал из него монстра. Дюран — единственный из ученых, чьи мысли Стуков почему-то не может услышать. Он наблюдает за своим подопытным с любопытством, с каким обычно наблюдают за морской свинкой, бьющейся о стекло вольера. — Интересно, как отреагировал бы Жерар, увидев тебя сейчас? Увидев, во что ты превратился, — он выглядел сейчас по-другому. Этим доктором Нарудом, как его называли. — Как жаль, что он больше ничего не увидит. Стуков зло смотрит на него, но молчит. Злость ему пригодится потом. Он только сжимает кулаки, представляя, как деформированные пальцы раздирают глотку этого урода. — Ты не человек, сукин сын, — сквозь зубы цедит он. — Как и ты теперь, Стуков. Наруд уходит, а он снова сжимает кулак и ударяет в стекло. И еще раз. Голова болит с каждым днем все сильнее. Они что-то сильно изменили в нем и теперь пожинают плоды. Он слышит их мысли. И чувствует разум множества других существ. Зергов. Они хотят сделать из него свою ручную собачку, управляющую этими тварями… — Черта с два, — вслух говорит он, и выпрямляется, вновь ударяя по стеклу. Он видел, во что превратился. Видел, отражение в стекле — жуткие светящиеся глаза, изуродованная рука и костяные выросты на плече. Он стал чудовищем — но так он сможет осуществить свою месть. Он вкладывает в удар всю ненависть и силу, которую теперь четко ощущает. Руку охватывает грязно-желтое сияние. Удар — и окно наконец-то трескается. Тут же раздалась сирена, но ему плевать. Он идет вперед, уже зная, что нужно делать. Пара лаборантов выскакивает в коридор, и Стуков тянет к ним изуродованную руку. — Страдайте, как страдал я, — говорит он, наблюдая, как корчатся люди под воздействием мутагена. Ему не помешает подкрепление, чтобы выбраться отсюда к чёртовой бабушке, и свежезараженные люди идеально подойдут на эту роль. Смерть для них — слишком щедрый подарок.