I'm bigger than my body, I'm colder than this home, I'm meaner than my demons, I'm bigger than these bones; And all the kids cried out, «Please stop, you're scaring me»... I can't help this awful energy, God damn right, you should be scared of me: Who is in control? Halsey — Control
Грейвс
Это была одна из тех нью-йоркских улочек, где мужчина в дорогом костюме и начищенных ботинках вызывает чувство острой, почти осязаемой неприязни. Обшарпанные узкие пятиэтажки, оплетенные ржавыми пожарными лестницами, поглощали тусклый свет зимнего солнца, и улица лежала в густой тени. Бродячие собаки растаскивали мусорные кучи и тут же драпали со всех ног от чумазых мальчишек с драными коленками, но в лихо заломленных кепках. Мужчины, которые попадались навстречу, пахли не лучше собак. У них были колючие взгляды, а редкие улыбки на лицах больше напоминали оскал. Женщины… Парочка из них притягивала взгляд, остальные держались, как тень от тени. Первые, ярко накрашенные и разодетые, смотрели в ответ с нахальным вызовом или томным кокетством, вторые торопливо семенили, опустив глаза. Люди, высыпавшие на улицу посидеть на ступеньках крыльца, пройтись по своей территории, посмотреть на других, а главное показать себя, напрягали чужака. Их косые взгляды, перешептывания, брошенные в спину смешки подпитывали его паранойю. Худая спина была напряжена, кулаки стиснуты. Мужчина остановился чтобы протереть глаза, слезившиеся от холодного ветра, но тут же пошел дальше, еще ниже надвинув шляпу на лоб. Двигался он целеустремленно и не слишком быстро. А хотелось бежать. Казалось, это был единственный способ освободится от нервной энергии, пожирающей его изнутри. Как не убеждал мужчина себя в том, что аврорам не хватит смелости сунуться в не-магический Нью Йорк, страх все равно шептал свое. Опасность виделась ему в каждом темном закоулке, в каждом встречном незнакомце. Впрочем, вся эта бдительность была пустой тратой сил. Если авроры выследят его, то подкрадутся, спрятавшись под чары незаметности. Его бывшие подчиненные совсем не тупы. Во всяком случае не так тупы, как о них пишут ушлые журналисты. Но у беглеца был хороший стимул, чтобы обставить всех. Его свобода стояла сейчас на кону. Ему бы еще немного удачи. Потому что все не продумаешь. Лицо он сменил при помощи оборотного зелья, выбрав для себя неприметную физиономию молодого русоволосого парня. Да вот не сообразил, что в этом районе дорогой костюм будет привлекать больше внимания, чем дырка вместо носа. Черный сверкающий ауто-мобиль свернул на улицу, прохожие жались к домам, давая дорогу, кто-то при этом махал рукой, кто-то приподнимал шляпу или кивал. Чужак предусмотрительно убрался с дороги, но парень, идущий навстречу, едва не задел его плечом. Обернувшись, он успел перехватить презрительный взгляд. Тонкие губы были растянуты в ухмылке, едва тлеющая сигарета свесилась из уголка рта. Желание двинуть наглецу в челюсть было сильным, но не сильнее инстинкта самосохранения. Боксом колдун занимался давно, еще до войны. Впрочем не имело значения хорошим будет его удар или так себе, драка все равно закончится не в его пользу. Дружки, что наверняка околачиваются рядом, придут на помощь товарищу. Обидчика изобьют, бросят в канаву, напоследок обчистив карманы. И никто не встанет на защиту чужака. Эти мысли промелькнули в его голове и тут же исчезли, быстро как не-маговские самолеты за горизонтом. Он пошел дальше, и только стиснутые зубы выдавали его ярость. Презрительный смешок в спину, заставил сбиться с ровного шага. Нет, обошлось, парень двинул своей дорогой, видимо, его ждали дела поважнее драки с пришлым. Конец пути, такого длинного, если проделать его на своих ногах, был близок. Вот и последний дом на улице, дальше пустырь и свалка. Ветер приносил сладковато-тошнотворный запах гнилья, который наслаивался на запах конского навоза и живодерни. Та находилась отсюда в двух кварталах, он хорошо запомнил карту, но ее вонь накрывала всю округу, как огромный зонтик. К тому же страх обострил его восприятие. Казалось, прямо за его спиной шумел оживленный перекресток, цокали копыта лошадей, гудели ауто-мобили, но все это было далеко. Что ж, может за сегодняшний день он пересек столько перекрестков, что их гомон застрял у него в ушах? И он, одиночка, преступник в бегах, ничего не мог противопоставить непредсказуемому миру, у которого было больше способов его достать, чем голов у гидры. Мужчина поднялся по стершимся ступенькам крыльца, рука взялась за тяжелое дверное кольцо с головой жабы. В последний момент он помедлил и заставил себя посчитать до двадцати. А потом глухо постучал три раза. Не-маги видели зеленую дверь, но не видели кольца. Для них за этой дверью была обшарпанная ночлежка, пропахшая кошачьей мочой, прокисшей едой и нищетой. Если же дверь открывалась для колдуна, то его встречал сладкий запах медуницы и охранник, сидевший на шаткой замызганной софе. Слишком большой и массивный для человека, но недоросток по меркам великанов, он, скорее всего, был полукровкой. Лысая голова уткнулась в свежий номер «New York Ghost», который в толстых лапах выглядел клочком бумаги. Дверь захлопнулась, посетитель сделал шаг вперед, переступив через грязный коврик. Полувеликан не спешил поднимать голову. Тусклый рожок давал мало света, так что сосредоточенное чтение выглядело дешевым спектаклем. Наконец, верзила с нарочитой аккуратностью сложил газету, и сунул ее в нагрудный карман белой рубашки. Карман был под стать размеру рубашки, газета влезла туда без труда, наружу торчал только самый кончик. Маленькие темные глазки уставились на гостя. Охранник поднялся, как и многие крупные люди, он двигался с нарочитой медлительностью. Молодых авроров эта неторопливость часто обманывала, они путали ее с заторможенностью. А потом горько жалели о своей ошибке. Гость тоже раз обжегся по неопытности, усвоил урок и больше осторожности не терял. Ему не стало легче оттого, что не-маговский мир остался позади. Здесь он не чувствовал себя дома, просто вступил на другую территорию тоже враждебную, но хотя бы знакомую. — Я тебя не знаю, — процедил верзила сквозь кривые зубы. Выпрямившись во весь рост, он заполнил коридор, макушка подпирала потолок, а массивная фигура скрыла от глаз посетителя закрытую дверь, что вела внутрь дома. — Керкерал Маклей знает, — отрезал колдун. Он спокойно встретил недружелюбный взгляд, уверенный, что если нужно — сможет отбиться. Здесь в куполе отслеживающих магию чар зияла прореха. Маклей хорошо платил, чтобы стражи порядка не лезли на его территорию. — Он — занят. — Для меня у него найдется время. — Уверен? — Да. — Ну, посмотрим, — бульканье, которое вырвалось из горла верзилы, должно быть, было смехом. Гость настороженно наблюдал, как охранник снова уселся на софу и развернул газету. Колдун медленно прошел мимо. Он был уверен, что какая-нибудь пакость не заставит себя ждать. С верзилы станется активировать контур охранного заклинания. И действительно — его обдало колючим холодом, на секунду магия полностью сковала тело, убедилась, что у него при себе нет опасных темных артефактов, и отпустила. За дверью был пустой коридор. Вся жизнь этого так называемого «синдиката» шла внизу под домом. Если хорошо прислушаться, то можно было разобрать тихие стуки и призрачные голоса, проскользнувшие вверх по системе вентиляции. Но мужчина не прислушивался, он и так знал, что отсюда во все стороны разбегается разветвленная сеть подземных туннелей, лестниц, мостиков и переходов. Они соединяли мастерские, лаборатории, склады, схроны, тайники и даже целые подземные колонии. Никто и не догадывался о масштабах теневого Нью-Йорка, пока не-маги не взялись копать свою собственную подземную дорогу. Департаменту сокрытия тогда пришлось из кожи вон лезть, чтобы правда не получила широкой огласки в немагическом мире. Однако собственные журналисты не один месяц мусолили тему дьявольских катакомб. И то, что никому не удалось проникнуть дальше первого уровня, лишь подогревало всеобщее любопытство. Слухи плодились со скоростью крыс и с каждым днем становились все невероятнее. Одни говорили, что есть туннели, которые тянутся под землей на сотни миль и выходят на поверхность в Канаде. Другие утверждали, что в самых старых частях подземелий древние чудища справляют нечестивые ритуалы, принося в жертву младенцев. Пару лет назад излишне бдительный волшебник наткнулся на рассказ не-маговского писателя. Сюжет был похож на одну из многочисленных городских легенд, которыми дети постарше пугали своих младших братьев и сестер. Пришлось провести расследование, но нарушения протокола секретности авроры не обнаружили и списали все на простое совпадение. Мужчина прочитал подозрительный рассказ скорее из любопытства, чем по долгу службы. Надо отдать не-магу должное, тот обладал богатой, хотя и больной фантазией. Ему же при упоминании теневого Нью-Йорка представлялась иная картина: не тайные культы и не древние боги, а тощие бледные существа не понятной видовой принадлежности, которые катили тяжелые дубовые бочки с драконьими сердцами, волокли на спине свинцовые сундуки с темными инкабулами, тащили клетки с экзотическим зверьем. Колдун ничего не мог сказать про Канаду, зато часть ходов точно вела в доки, через них в город попадало две трети контрабанды. Власти пытались что-то изменить, но каждый раз отступали. Кому-то руки связывало золото, кому-то страх. И все шло как оно шло. Мужчина шагал по коридору, считая контуры отслеживающих заклятий. Всякий раз когда он проходил сквозь чары, по телу пробегала неприятная дрожь. Ее нельзя было спутать с чем-то другим. Разве что столкновение с гигантской медузой могло бы вызвать сходные ощущения. Аморфное, студенистое, холодное нечто сначала жадно поглощало его, но тут же выпускало на волю, дав в спину едва ощутимый магический заряд. Раньше этим гадюшником управляло четверо матерых «крысюков», а перед самой войной появился пятый — молодой, но зубастый. Тогда еще никому не известный Миляга Маклей лез по трупам, резал глотки, продавал друзей, подкупал, запугивал, стравливал врагов друг с другом и в конце концов добился своего: остался один на вершине горы. С тех пор он помешался на личной безопасности. Колдун проклинал его паранойю, после шестого контура ныли зубы, а тонкие непонятного цвета волосы встали дыбом. И в тоже время он испытывал некое подобие сочувствия к Маклею. За два дня, проведенных в бегах, он порядком устал жить, вечно оглядываясь через плечо. А Керкерал держался уже пятнадцать лет и пока не думал сдавать свои позиции. Следующая дверь вела в небольшую приемную, хотя своего названия комната не оправдывала. На полу лежал старый ковер, у стены стояло два стула. Этим весь интерьер и ограничивался. На одном стуле развалился, вытянув ноги, рыжий парень, а другой занимала его шляпа. Наглость, которая чувствовалась в небрежной позе, и необычно яркий, почти медный цвет волос были теми двумя чертами, которые отличали членов клана Маклея. — Проходи, — бросил он, не потрудившись опустить газету. Колдун так и не увидел его лица. Едва он открыл дверь, как сквозь него прошла очередная порция чар. «Еще немного магии, — с невеселой усмешкой подумал он, — и я засияю, как фея». Мужчина, сидевший на столом, поднял голову: — Персиваль Грейвс. Не думал, что увижу тебя снова. Все вокруг говорят — ты умер. Бывший аврор потянулся к своем лицу. — Не бойся, с физиономией у тебя порядок. Но если хочешь обмануть старых знакомых, смени упаковку. За годы нашего знакомства твоя пижонская булавка для галстука успела намозолить мне глаза. — Спасибо за совет, — Грейвс сел на старый шаткий стул и положил шляпу на стол. Говорили, что у Маклея в доме сто комнат и в каждой хрусталь, мрамор и позолота. Однако рабочий кабинет одного из самых богатых колдунов Америки выглядел пустым, обшарпанным и бедным, как сиротская конура. На столе лежали бумаги, придавленные счетами, и толстые бухгалтерские книги. Привычным жестом хозяин кабинета наколдовал два стакана и плеснул туда виски из бутылки, стоявшей на краю стола. — Шотландский. Персиваль не отказался, хотя какая-то часть его души, так и не смирилась с тем, что ему приходится пить с ворами и подонками. Может быть когда-нибудь он скажет судьбе спасибо за то, что она вырвала его из старой жизни и дала шанс начать все сначала. Он вгляделся в красное, будто обгоревшее на солнце, лицо Маклея: покатый лоб, бритая голова, рот и нос — крупные, мясистые, а глаза маленькие, водянистые. Мантия висела на крючке, рядом с дверью, рукава дорогой сорочки были закатаны до локтей. На правой руке сквозь густую поросль рыжих волос виднелась старая татуировка — чье-то полустершееся имя. Однажды он заявил Грейвсу: все люди — подонки, просто некоторым еще не предложили, ту цену, за которую они готовы продаться. И тогда старший аврор решил для себя, что сделает все, от него зависящее, чтобы не стать еще одним подтверждением правоты Маклея. Сейчас он утешался тем, что пришел не просить, а предлагать сделку, но легче от этого не становилось. Персиваль взял стакан и сделал глоток: — Мне нужны документы. Два комплекта: для магического мира и для не-маговского. Фамилии разные, чем проще, тем лучше. — Собираешься уехать из страны? — Возможно. — Не откажу себе в удовольствии и скажу, что всегда ждал чего-то подобного. Мы с братом поспорили, еще когда тот был жив, на чем именно ты спалишься. Он был уверен, что ты поведешься на красивую бабу, а она подставит тебя по крупному. Все таки у людей вроде Маклея очень выразительный и точный язык: «поведешься», «подставит». Он, Грейвс, повелся на Гринвальда, а тот подставил его по крупному. — А я говорил: наш Грейвс однажды влезет в игру, которая ему не по мозгам. Ты, аврор, не так умен, как думаешь. Скажи, кто из нас прав? С покойника я денег не получу, но успокою любопытство, — он тоже глотнул виски. В его стакане спиртного оставалось больше чем в стакане Персиваля, тот был почти пуст. — Слухов ходит много, но им цена — сквиб и драготова четвертина. — Это государственная тайна. — Серьезно? Тогда я не вижу выгоды тебе помогать, одни проблемы. Так что давай ты сейчас свалишь отсюда и чтоб по тихому, избавь моих ребят от лишней работы. Персиваль вздрогнул, стул выдал его тихим скрипом. Маклей ухмыльнулся: — Плохо ты меня знаешь, если боишься, что я сдам тебя сыскарям. — Не забывай, Маклей, у меня есть на тебя компромат. — Брось, та мелкая грязная тайна, не стоит моего риска. — Мелкая — для преступника и контрабандиста, но не для человека, который хочет попасть в высший свет. Маклей сцепил пальцы и некоторое время задумчиво разглядывал поверхность стола. Наконец, он поднял глаза: — Где гарантии, что я получу все: и оригинал дела и копии? Ты ведь, хренова лиса, наверняка сделал копии. — Мое слово — твоя гарантия. Мне ведь тоже приходится верить в твою «принципиальность». — Документы будут через неделю. — Они нужны мне послезавтра. И я готов заплатить двойную цену за срочность. — Я их не печатаю. — По тем сведениям, которые есть у меня, — печатаешь. Персиваль допил виски, напиток был слишком хорош, чтобы оставлять что-то в стакане, и встал. — Я вернусь в субботу. — Грейвс, ты был неплохим аврором. Одним из немногих, которые заслуживали уважения. И все-таки я рад, что теперь у тебя не будет шанса назвать меня мистером Маклеем. Это была старая шутка. Еще до войны Керкерал пожаловался, мол аврор обращается к нему по фамилии, без должного уважения, на что тот ответил: когда приду тебя арестовывать, тогда и назову мистером. Перед тем как уйти Персиваль скупо улыбнулся Маклею. В этот раз охранная магия обошлась с ним мягче, коснулась ласковым ветерком, будто поцеловала на прощание. Рыжий все так же сидел в коридоре, держа перед собой газету. Грейвсу не в первый раз пришло в голову, что мелкие бандиты, держатся всегда немного напоказ, как актеры, которые играют бандитов на ярких подмостках Бродвея. Он достал портключ — черную перьевую ручку, газета не шевельнулась. Вихрь открывшегося портала, расшевелил страницы, но когда рыжий высунул голову, Персиваль был далеко.Криденс
В ушах застыл монотонный вой гибнущей подземки, та его часть, что не была пожрана бездонными туннелями, кротовьими норами изрывшими твердь под Нью-Йорком, сделавшими основу шаткой, непрочной. Ударить тут, ударить там, выбить опоры и клинья — и огромный город шатнётся влево, завалится вправо, в секунды рухнет, как карточный домик. С ним сгинут все люди. Бессердечные нескончаемые толпы, неустанный человеческий муравейник: уличные попрошайки в грубо залатанных штанах и с голодными глазами, слепые счастливые семьи, румяные булочники и серьёзные банкиры, орущие песни забулдыги и ушлые карманники, хмурые полицейские и перемазанные сажей фабричные рабочие. Волшебники и не-маги. Все будут равны перед ликом смерти. Немного честности этому городу не повредит… — Всё позади, — шептали голоса ласково и убаюкивающе. Каким-то образом им удавалось заглушать стоны выгибающихся балок и рёв выдираемых вместе с рельсами шпал. — Всё закончилось. Мы позаботимся о себе. Мы позаботимся обо всём. Шептали дети без лиц, давно сгинувшие. Их души были пойманы темнотой, как паучьей паутиной, и не добрались до Рая. Теперь дети жили в тенях, жили под сердцем мальчишки-обскура, жили в шипящем вокруг него сонме чёрного клубящегося песка. Они знали, о чём говорили. Они были всесильны и жаждали уничтожить город, который не принёс счастья Криденсу Бэрбоуну. Внизу был кто-то. Внизу — трое. Незнакомец, убеждающий успокоиться и присмирить внутреннюю тьму. Обманщик, убеждённый в том, что Криденс настолько глуп, что послушается его сразу после раскрывшейся лжи. Спасительница, чья помощь никогда не приходила ко времени. Никого из троих не хотелось слушать. Их временное перемирие отдавало фальшью. И не зря. Тьма ощерилась жуткой пастью, почуяв приближение группы волшебников. Трое внизу протестовали, пытались остановить криками и жестами ведомых темнокожей женщиной, но были бессильны. Очевидно, был дан приказ разобраться с угрозой, устранить мальчишку, которому более нет места ни среди обычных людей, ни среди волшебников. Слепящие вспышки ударились в темноту, разрывая её в клочья. Криденс не чувствовал боли, но кричал от страха, от первобытного ужаса, потому что понял: его не пытались убить, из него выдирали обскури. Он чувствовал, как магическими зарядами выбивают нечто жизненно-важное, нечто, без чего он не сможет существовать, как без скелета — чёрную, безобразную, грязную душу, которая одна и замены ни для кого не предусмотрено. Пусть пропиталась дешёвой типографской краской, впитавшейся через пальцы и отравившей кровь, пусть переплелась с тварью, способной только убивать… пусть. Уж лучше такая, чем вовсе никакой. Лучше держаться за неё, чем окончить век в лечебнице для душевнобольных, день за днём глядя пустым взглядом на пейзаж за окном. Лучше погибнуть вместе, если выбора нет. «Я не хочу умирать, — билось в голове, вторя колотящемуся в висках пульсу, — Господи, пожалуйста, я не хочу умирать». Юноша вцепился в грудь обеими руками. Глупо. Как будто ему удалось бы удержать хоть что-то… хоть кого-то… Мгновение — и всё пропало.***
Стоило носителю лишиться чувств, как обскури, недолго повисев в углу, никем не замеченное, ускользнуло. Оно поднялось над крышами, позволило ветру сопроводить себя за кварталы от того места, где самозванец с выцветшими волосами и жутким взглядом был взят под арест магами, где в руинах лежала станция метро и не было места, чтобы спрятаться. Нужно было укрытие получше. Сперва обскури понесло мальчишку к приюту, в котором он прожил большую часть жизни. Туда, куда они возвращались каждой ночью, разорив дом очередной надменной дамочки или размозжив об стену машину нахального толстосума. Увы, от здания мало что осталось. Обрушившийся потолок, груда кирпичей вместо стены, переломанная мебель… люди, склонившиеся над телами женщины и девушки, люди в костюмах, плащах и шляпах, люди с волшебными палочками в руках, как те, в метро. Маги. Живая тьма зашипела, метнулась в обратном направлении, проскользнула в щель под окном одной из квартир в доме напротив. Это была детская спальня. В кровати ворочался и сопел малыш. Обскури подобралось к нему ближе, чтобы почуять возможную угрозу, но ребёнок спал крепко. Ему снился плохой сон: о монстре из-под кровати или о тьме, просочившейся между оконными рамами. Он бы тоже сгодился. Простая добыча. Маленькое тело, которому расти и многое переживать. Руки и спина, на которых столько места для шрамов. Тщедушная душонка, которую легко потеснить на задворки сознания. Безропотность. Славный каждодневный пир. Клочок темноты застыл у носа малыша, готовясь со следующим вдохом проникнуть внутрь нового носителя, но что-то сказало: «Нет», что-то заставило невесомое обскури потяжелеть и ссыпаться на одеяло, а следом — на пол. Вторая воля. Его воля. Нынешний, ещё не ставший прошлым, мальчишка не собирался сдаваться. Всё думал о том, что ему, убийце и монстру, незачем больше жить, что он должен умереть как можно скорее, но… когда доходило до дела, Криденс Бэрбоун хватался за жизнь железной хваткой. Не только за свою. За жизнь незнакомого малыша — тоже. И даже за жизнь самозванца и лжеца, которого следовало бы уничтожить первым. Как ни старалось, обскури не могло переломить волю носителя, даже когда он был настолько слаб. Приходилось с этим мириться ради общего выживания. Ни к чему было оставаться в спальне дольше, раззадоривая голод. Существо покинуло квартиру через окно на противоположной стене здания, сползло по стене и нырнуло в канализационный люк, чтобы никому не попасться на глаза. На поверхности начинался дождь, но людей на улицах всё ещё слишком много. Квартал, выходящий на железную дорогу, сажа и копоть, родная стихия. Дома, похожие один на другой поболее тех, что стояли рядом с приютом. Подходящее место, где не будут сразу искать. В таких местах, как считается, принято встречать смерть, а не начинать новую жизнь после побега от неминуемой гибели. Пометавшись по дому, обскури совсем ослабло, стало ничтожной тенью от прежней разрушительной бури. Нужна была подпитка, но тот, от кого оно кормилось, провалился в забытьё. Это следовало немедля исправить. Окончательно утомившись, магический паразит вернул носителя в материальный мир, просыпался внутрь под кожу и привычно свился, сжался комком под сердцем. Обскури не собиралось отдыхать. Должно было стоять на страже, копить силы. Волшебники могли вернуться в любой момент, чтобы довершить начатое. И живая тьма не собиралась сдаваться без боя…***
Очнувшись, Криденс не почувствовал ничего. Не было жалящей боли и ярких вспышек, грохота и лязга металла, грозового запаха от молний, рождённых волшебными палочками. Даже шёпота — не было. Юноша остался один в пустоте, лишённой красок и звуков. Потрогал дощатый пол, но ощущения обманывали — казалось, ладонь легла на лёд, холодный и гладкий. Он был в каком-то доме. Всё серо — не понять, куда попал, знакомое это место или нет. Не похоже на тюрьму, куда волшебники могли бы отправить обскура. Не приют, ведь дом «Второго Салема» разрушен. Чьё-то жилище? Но как получилось сбежать? Все те маги, настигшие его в подземке, не могли промахнуться, не могли упустить то, чего так боялись. Попытка встать оказалась бесполезна. Несмотря на полное отсутствие боли и ран, тело было тяжёлым и слушалось с огромным трудом, а руки сыпались чёрным песком вместо того, чтобы дать опору. Перед глазами плыли мутные круги, смазывая и без того единообразную обстановку. Где хозяева? Есть ли хозяева? Живы ли ещё хозяева или лежат холодеющими трупами в соседней комнате, как Ма, как младшая сестра? Никак не узнать. Ничего не поделать. Только и оставалось, что лежать на то ли деревянном, то ли ледяном полу и ждать, пока к телу подберутся крысы. Криденс закрыл глаза, надеясь, что по божьей милости снова забудется и больше не проснётся, но сознание не покидало его. Он хотел думать о хорошем, но и раньше-то не получалось найти хоть что-нибудь, а теперь… Шмыгнув носом, юноша сказал себе, что никогда не стал бы убийцей по собственной воле. Сказал и тут же усомнился. По земле среди людей ходили дьяволы. Чудовища с доброжелательными лицами, тёплыми руками и словами, которые хочется слушать целую вечность. Чарующие искусители, видящие других людей насквозь и умело пользующиеся этим. Криденс повстречал одного из них. Дьявол заключил его в объятия, погладил по волосам и пообещал всё, о чём приютский сирота прежде и мечтать не мог. Как было отказаться? Вырваться и бежать прочь, никогда больше не приходя на тот злополучный проспект, к той треклятой подворотне? Не хватило бы сил. Бесхарактерный пугливый мальчишка не ровня дьяволу. Только кукла в его руках. Время шло. Криденс потерял счёт. Он, недостойный, молил Бога о спасении и каялся в своих бесконечных грехах, но в голове то и дело всплывали не те, дурные, греховные мысли. Сморгнув, юноша смотрел не на серую стену, а из-за собственной спины через улицу, где по обыкновению появлялся волшебник. Персиваль Грейвс. Или другой, чьего имени не узнал. Каждый раз это было испытание. Бэрбоун должен был подойти сам, ведь волшебник не сходил с места. Как будто это была сделка, как будто он хотел, чтобы юнец чётко осознал, что всё происходит исключительно по его доброй воле. Словно знал будущее и предвидел, что мальчишка-обскур обвинит его, но потом, позже… поймёт, что собственные руки и помыслы совсем не чисты. И Криденс, словно зачарованный, переходил проспект, прижимая к груди листовки, которые в следующий миг забирали, буквально вырывали из рук, чтобы испепелить, едва двое сворачивали в проулок. В те моменты юноша был до полусмерти напуган и одновременно рад, как малое дитя. «Твоя мать ни о чём не узнает», — мягко, но настойчиво убеждал волшебник и не лгал. В этом — не лгал. Теперь Криденс хотел получить всё то, что заслужил, якшаясь по тёмным подворотням с малознакомым колдуном и исполняя его сомнительные поручения. Да только Ма больше нет. Её глаза остекленели, а тело остыло. Некому прийти и наказать негодного мальчишку за всё, что он сотворил. Но это бы и не помогло. Больше — нет. Рубцы и ссадины, порезы и рассечения ничто для того, кто по сути своей скопищё перетёртой золы, тело, набитое вместо крови и внутренностей отработанным угольным шлаком. Раздери Криденс ногтями руки — он не почувствовал бы боли, а может и крови не увидел бы — только чёрный песок. Из него, казалось, ушло, вытравилось всё человеческое, кроме неподъемного груза грехов, прибившего к полу.***
Прошёл час, а может — год. Бэрбоун в очередной раз кое-как разлепил веки и увидел своих палачей. Крысы высунули носы из нор, засверкали глазами поодаль. Собирались подойти. «Вот и всё, — обрадовался парнишка, даже улыбнулся приближающемуся освобождению, — недолго осталось». На скором избавлении поставило крест обскури. Самую смелую обитательницу дома тьма сцапала первой. Звука не было, но тушку перекрутило спиралью вокруг собственного хребта, переломило поперёк. Воображение сделало остальное — дорисовало звучный хруст, выпучившиеся блестящие глазки, разинутую заалевшую пасть. Желудок свело, но он был пуст, и тошнота прилила ко рту пустой кислой жижей, полилась с губ сквозь сдавленный кашель. Покончив с нарушителем территории, магическая сущность отшвырнула трупик прочь. Криденс знал — крысы больше к нему не приблизятся. Отужинают собственным собратом, если охоту не отобьёт смоляная дрянь, растёкшаяся под шкурой, но дальше не сделают ни шага. Крысы — умные и хитрые звери. Они могут напасть стаей на собаку или кошку, на любого хищника, даже на человека, но не на обскури. Увиденного им хватит, чтобы понять, что оно — иное. Оно непредсказуемо и втройне опасно, потому что убивает не ради пропитания. «Чем же я стал?..» — ужаснулся юноша, жмурясь, подбирая ноги, чтобы стать меньше, чтобы спрятаться от самого себя. Лежал так, пока по ушам не ударил звонкий девичий крик, крик маленькой сестрицы Модести. Как она оказалась рядом? Почему не убежала от него далеко-далеко ещё ночью? Обскур попытался вскочить или хотя бы повернуться на звук, но вместо этого бессильно распластался по полу, хватая ртом воздух, как рыба вне водоёма. Его била крупная дрожь. Криденс понял, что на самом деле не слышал ничего. Больше нельзя было верить. Он сам себя обманывал, выдумывал то, чего нет, и принимал за чистую монету. Жизнь ничему его не научила.***
Крысы не вернулись. Как быть без них? Снова попытаться подняться? Возможно, получится, пока голова посветлела… и что потом? Идти некуда. Сдаться в полицию — сперва запрут, потом казнят или, что страшнее, станут ставить над ним опыты. Вернуться в «Общество противодействия магии» — замучают до смерти за то, что случилось с Мэри Лу и Частити, соберут на руинах приюта первый ведьминский костёр «Второго Салема» специально для него. Искать спасения у сирот — ещё одна бестолковая затея, им и без опасной волшебной твари тяжело живётся на свете. Выживать одному — хуже смерти. Выхода не было. Оставалось только ждать гибели от голода. Это, конечно, будет ужасно. Долго. Больно. Мучительно. Заслуженно. В волшебников Криденс больше не верил. В их мире ничем не лучше, чем в нью-йоркских трущобах. Там тот же бардак, те же кривотолки, то же безразличие, та же повсеместная ложь, но только под другой обёрткой. Даже покончить с обскуром не сумели — убить с первой попытки не вышло, ничего не переменится и со второй. Разворошат то, что наконец-то притихло, снова навлекут беду на город… многие погибнут, а Криденс останется с этим жить. Магия не была дьявольской силой, как проповедовала Мэри Лу, но и избавлением от всех напастей не была тоже. Никакое чудо не исправит содеянное, не вернёт рухнувшую накануне жизнь. О, Бэрбоун был готов отказаться от своих новообретённых знаний о волшебном мире, лишь бы его вернули обратно в приют. Он больше никогда не стал бы жалеть себя и недобро смотреть на Ма после порки, никогда не разрешил бы себе мечтать о лучшем, лишь бы убитые им люди вернулись к жизни. Но обратной дороги не было. Обратную дорогу отрезал Персиваль Грейвс. Или тот, другой.***
Прошла, кажется, уже не одна ночь, а может это была очередная злая шутка разума. По крайней мере, бывало время, когда темнота захватывала помещение полностью, стирая очертания немногой мебели — старого кресла и покосившегося столика. Криденс понял, что замёрз, когда после «ночи» в светлый час увидел свои посиневшие ногти, сразу за этим почувствовав крупную дрожь. Тело вспомнило, что оно ещё живое. Обскури тоже почувствовало неладное, зашипело над ухом, толкнуло под лопатки, но это не могло помочь согреться. Вечное забытье подбиралось ближе, дышало в затылок не то декабрьским, не то могильным холодом. Парнишка осознавал себя ясно и пытался как-то подняться, добраться до кресла, где было что-то похожее на старенький плед, но в следующий же миг начинал бредить, беззвучно шепча одними губами «не надо», и «пожалуйста», и «больно», и «останьтесь». Царапал ногтями лёд, который когда-то, кажется, и вправду был деревом. Проваливался в глубины памяти, где ещё оставалось тепло. Было и кое-что похуже воспоминаний, от которых никуда не деться. Проклятый символ, зажатый в кулаке, уже без шнурка, но уцелевший, оставивший на коже если не новый шрам, то как минимум — заметный отпечаток. Нужно было заставить себя отшвырнуть амулет, подаренный самозванцем, но вместо этого рука сжимала металлический знак так крепко, будто это последняя ниточка, которая держит его, готового сорваться и упасть прямиком в пылающий Ад. — Он обещал прийти, — в полубреду пробормотал Криденс, не слыша собственного голоса, — он обещал… несмотря ни на что… он обещал… Мерзкие слова. Те, после которых хочется промыть рот с мылом или подставить ладони под ремень. Повторение прошлых ошибок. В углу зашевелились тени — комком серой крысиной шерсти, ребристыми бесовскими спинами. Трясясь не то от озноба, не то от страха, юноша проклинал себя за слабость. После всего он должен был ненавидеть этого человека. После всего он должен был желать волшебнику мучительной смерти, пусть это и совсем не по-христиански, зато в самый раз для грешника, коим Бэрбоун стал. Непозволительно ждать помощи от кого-то подобного. Но… Он не мог разжать кулак и позволить амулету упасть. Даже так — нельзя поддаваться. Нельзя. Не бывать новым сделкам с дьяволом. Магическая тюрьма сдержит, точно сдержит его, но и сбеги маг из-под ареста, явись в серый безмолвный дом, раскрой объятия — Бэрбоун откусил бы себе язык, лишь бы не дать ногам пойти за Персивалем Грейвсом следом. Обскури не должно достаться ему.Грейвс
Первый портключ перенес его на пустой склад. Время поджимало — действие оборотного зелья подходило к концу, Грейвс рискнул использовать еще один портключ. Теперь он был на лесной поляне, а компас без стрелок рассыпался в пыль на его ладони. Все артефакты были одноразовыми. Заметить, а затем отследить их было сложнее, чем аппарирующего колдуна. Персиваль вдохнул прохладный воздух, еще не отравленный городом, и вытащил из кармана большую пуговицу. Последний переход. Лес растворился, магия перенесла его на пустырь, огороженный высоким забором. Скорее всего в будущем здесь построят дом, возможно даже многоквартирный, а пока кругом не было ничего, кроме сухой травы, подмерзших луж и тоненьких прутиков молодых деревьев. При взгляде на них вспоминались озябшие нескладные школьники, которых в холодный день выгнали на спортивную площадку. После нескольких переходов подряд голова немного кружилась, но Грейвсу не терпелось попасть в свое убежище. Еще не придя полностью в себя, он двинулся к забору. Едва не споткнулся. Липкий ком подступил к горлу. Мысль о том, что он слишком стар для таких скачков, была неприятна, и колдун отмахнулся от нее. Добравшись до забора, Персиваль пошел вдоль него, ища не закрепленную доску. Занозистое дерево неприятно царапало руку. Света становилось все меньше, сумерки сгущались. Ему приходилось ступать осторожно, напрягая глаза, но полагаясь больше на чутье, чем на зрение. Стараясь не попасть ногой в коварную ямку и не споткнуться о какой-нибудь мусор. Вот она — нужная доска. Грейвс осторожно выбрался наружу, бросил взгляд по сторонам: улица была пуста. Большинство домов в этом квартале принадлежало людям семейным или одиноким старикам. Ни у тех, ни у других не было привычки к праздным шатаниям. Город — карта запахов. В центре — вонь машин, на окраинах, куда прогресс еще не добрался, вонь навоза и нищеты. На этой улице не пахло ни тем, ни другим. Здесь все еще было много садов и мало ауто-мобилей. Часть старых солидных домов пустовала и медленно разрушалась. Грейвса трясло, в глазах двоилось, а до убежища еще далеко. Лишняя осторожность могла выйти боком. Он едва не сбил с ног старика, выгуливающего собаку. Мелкая тварь злобно облаяла его, видимо учуяв нечто потустороннее. Собаки никогда не были лучшими друзьями колдунов. Прохожий подозрительно посмотрел вслед. Персиваля бросило в жар, обратное превращение должно было вот-вот начаться. Он ускорил шаг, почти побежал к узкой калитке, ведущей на задний двор небольшого домика. Сам дом скрывала высокая каменная ограда, виднелась только труба и кусочек крыши. Фонари еще не зажгли, и замочную скважину было толком не разглядеть. Вдобавок руки дрожали. Тяжелый ключ ткнулся в металлическую пластину замка. Мимо. Еще раз. На лбу выступил пот, дыхание сбилось: не из-за страха, из-за проклятого зелья. Третья попытка увенчалась успехом, ключ провернулся в замке, и дверь распахнулась. Грейвс ввалился в темный неухоженный сад. Уже давно никто не мешал деревьям тянуться в вышину и ширину, кусты роз и рододендрона дичали, разрастаясь, скрывая под собой контуры старых клумб. В тот период, когда летняя зелень уже сошла, а снег еще не лег, сад выглядел жалким, но темнота стала тем одеялом, которое скрыло все недостатки. В этом заключалось главное милосердие ночи. Если бы Персиваль не спешил оказаться внутри, то обратил бы внимание, что кто-то потревожил, а потом заботливо восстановил охранные заклятия. Но соображал он плохо. Тело ломало, колдун почти повис на калитке, ключ упал на землю. «Пусть лежит до утра», — решил он и трясущимися руками задвинул щеколду. По лицу пробежала судорога, мышцы дергались, как у идиота с нервным тиком. Бывший аврор вытер тонкую ниточку слюны, тянувшуюся из левого уголка перекошенного рта. Он был мокрым, как рыба. Но даже холод не мог согнать его с места, заставить дотащить ослабевшее тело до задней двери. Дорожку к дому вымостили белым камнем, и она светлела в темноте. Тонкий слой первого снега. На секунду сознание раздвоилось, он будто чудом перенесся в прихожую, пересек кухню, вошел в гостиную с газовым камином… Снова судорога, на этот раз в правой ноге, короткая, болезненная, потом боль нанесла подлый удар в живот и согнула его пополам. На глазах выступили слезы. Отпустило не сразу. — Персиваль Грейвс. Палочка оказалась в руке, но тут же выпала, новый приступ не дал полностью разогнуться. Бывший аврор рухнул на колени, а потом завалился набок, скрючившись, как зародыш. Стиснул зубы от боли, от унижения. Он мог бы попытаться преодолеть слабость и затеять драку, вот только противник уже приманил его палочку. Боль отступила. Для оборотного зелья Персиваль всегда подбирал людей сходного с ним роста и телосложения, поэтому обратное превращение не занимало много времени и не выжимало из него все силы. Едва почувствовав, что может держаться на ногах, бывший аврор медленно встал, цепляясь за калитку. Выпрямился, отряхнул одежду, пригладил волосы. В лицо ударил яркий луч. Магический фонарь, круглый, как елочная игрушка, повис между ними колдунами. Свет бил в глаза, противник оставался темным силуэтом. Палочка в левой руке была направлена на Персиваля, а палочка в правой смотрела в землю. Хозяин почувствовал, как она зовет его, желая вернуться, но не спешил с заклинанием. — Представьтесь, — потребовал Грейвс. Незнакомец смешался. — Не делайте глупостей, мистер Грейвс. Я не собираюсь вас арестовывать, мне нужно с вами поговорить. Пойдемте в дом. — Колин Феркс, — Персиваль узнал голос собеседника, тот вздрогнул, подтвердив его догадку. — Младший аврор Феркс, не думал, что вы настолько глупы, чтобы прийти сюда в одиночку. — Мистер Грейвс, — обращение покоробило Персиваля, он привык, что люди вроде Феркса обращались к нему «сэр». Шарик фонаря растаял и тусклое серебристое сияние растеклось по воздуху. — Мне нужно передать вам сообщение, от нашего господина, от герра Гриндевальда. — Гриндевальд мне не господин. — Адреналин побежал по венам, заставив отступить озноб. Грейвс не вспомнил бы о холоде, если бы не облачко пара изо рта Феркса. Аврор дышал тяжело с присвистом. — И я бы не советовал вам перенимать европейские привычки. Вы — американец, над вами нет господ. — Геллерт Гриндевальд… он… он достоин… Персиваль отмахнулся от слов младшего аврора, слабость прошла, и он был готов задать Ферксу хорошую трепку. — Если вы пришли всего лишь поговорить, верните мне палочку. — Я не думаю, что… — Пятая поправка, аврор. Представитель власти имеет право забрать палочку только в случае законного ареста или задержания. Вы не собираетесь ни арестовывать, ни задерживать меня, так что верните палочку. — Я не могу… вы попытаетесь сбежать. — Не в моих интересах применять магию, когда на город наложены отслеживающие чары. Они все еще действуют? Почему глупые мальчишки не могут запомнить простой порядок действий: обездвижить, обыскать, разговорить? Сначала две «о», потом «р». Даже без палочки Грейвсу не составило бы труда заколдовать Феркса и сбежать. Останавливало его лишь одно, если Гриндевальд нашел его один раз, то найдет снова. И черт знает, с кем тогда придется иметь дело. — Чрезвычайное положение отменят в полночь. — Значит не в наших интересах применять сейчас магию. Верните палочку, аврор, я ничего вам не сделаю. — Хорошо, но если я замечу, что вы пытаетесь колдовать, я тут же использую Экспелиармус. — Договорились. Он повел незваного гостя в дом. Хотя женщина-не-маг недавно убрала все сверху до низу, Персиваль испытывал стыд за свое временное жилище. За крысиную нору, в которой прятался беглец. В прошлой жизни именно из таких нор, он выкуривал преступников, а теперь сам оказался на их месте. Войдя в гостиную, Грейвс снял пальто, оставшись в не-маговском пиджаке. Лампы разгорались медленно и светили, как слабый люмос. Персиваль задернул шторы. Мебели в комнате было мало: софа и кресло в углу. Колдуны не стали садиться, хозяин замер у окна, гость — у двери. То что аврору удалось застать беглеца врасплох, давало ему моральное преимущество. Он был стороной, наделенной силой и властью, и даже такая мелочь, как форменная мантия, по контрасту с не-маговским костюмом, ставила его в более выигрышное положение. Впрочем, Персиваль не сомневался, что к концу разговора ситуация изменится, и Феркс лишится всех козырей. — Зачем я понадобился Гриндевальду? — Он хочет, чтобы вы нашли обскура, Криденса Бэрбоуна. — Бэрбоун жив? — В аврорате думают, что он мертв, но они и вас признали умершим. Господин знает лучше. — Значит Гриндевальд не стал давать показания против меня? — Нет. Персиваль предполагал подобное развитие событий. Оно было для него самым благоприятным из возможных. Согласно закону, чтобы подвергнуть человека принудительному допросу с использованием зелья правды, требуется получить согласие Конгресса. Бюрократическая процедура занимала не менее пяти дней, а к этому времени он бы успел покинуть родину. — Поймите, мистер Грейвс, — и снова проклятое «мистер Грейвс» звучало хуже откровенной насмешки, — господин вам не враг. Он — наше спасение. Он — единственный, кто может что-то изменить в этом прогнившем мире. Глаза Феркса стали пустыми, потому что он больше не искал, не думал, не желал, — он получил все, что хотел — своего бога. Колин напоминал брата, погибшего во Франции, такой же худой высокий, с длинным подбородком, широко расставленными серыми глазами и темно-русыми волосами. Вот только Дарен Феркс был отличным колдуном, а Колина взяли в аврорат только потому, что он, в отличии от прочих кандидатов, хотя бы знал с какого конца держать палочку. Но ему не хватало внутреннего стержня. — Какой смысл обладать магией и не использовать ее, когда этого требует совесть? — от возбуждения юноша повысил голос. Грейвс вздрогнул, Феркс повторил слово в слово то, что сказал его брат перед тем, как навести магический щит на солдат не-магов. Иначе тех разнесло бы на куски артиллерийскими снарядами. На какую-то долю секунды Персивалю показалось, что он разговаривает с призраком. За неисполнение прямого приказа и за нарушение режима секретности трибунал приговорил первого лейтенанта Феркса к смерти. Интересно, вернулись ли те не-маги домой? А ведь Дарен даже не знал, кого он спасал союзников или врагов… Разговор вступил на скользкую тему, в этом споре Персивалю не судьба была взять вверх. Сам он тоже купился на сладкие речи Гриндевальда. Европеец обладал даром вкладывать свои идеи в чужие головы. Во время их первой встречи Грейвсу показалась, что он встретил единомышленника, который разделяет его смутные опасения. Геллерт понимал обманчивость стабильности. Стена между мирами была крепка, лишь до тех пор пока не начиналась очередная война или эпидемия. Историю двигали не-маги, а колдунам оставалось только цепляться за вагоны их поезда, не зная, куда именно тот направляется. — Гриндевальд — не тот человек, — устало сказал Грейвс. — Вы еще пожалеете, что усомнились в господине. Тех, кто присоединится к нему ждут великие дела. — Для этих дел ему нужен Бэрбоун? — Это вас не касается. «Мальчишка ничего не знает» — горько подумал Персиваль. «Его используют в темную, а он и рад». — Неужели? Ведь это мне придется в одиночку охотится на чудовище, которое едва не разрушило город. Если бы один из моих подчиненных решился на подобное, то я бы отправил идиота сортировать бумажки до самой пенсии. — Господин уверен, что вы справитесь. Бэрбоун знает вас в лицо. Он доверял господину, поверит и вам. — Допустим, мне удастся поймать обскури, что дальше? — Вы должны будете переправить его в Англию и передать человеку господина. Герр Гриндевальд настоятельно просил подчеркнуть, что после вы будете свободны, но со своей стороны он был бы рад продолжить дальнейшее сотрудничество с вами. Грейвс задумчиво прошелся по комнате. — Если вы откажетесь, господин больше не будет заинтересован в том, чтобы покрывать вас перед следствием. Вы не успеете уехать из страны, а здесь вам негде укрыться. — Вы должны понимать, что пока город под куполом отслеживающих чар, мои возможности сильно ограничены. — Сэр, — с облегчением выдохнул Колин. Персиваль не почувствовал торжества, лишь отметил, что от некоторых привычек трудно избавиться. — Вам не придется проводить самостоятельный поиск. Я передам вам артефакт, который укажет, где скрывается Бэрбоун. Колин достал черный бархатный футляр, в таких обычно дарят кольца, повертел его в руках, не решаясь передать Грейвсу. Персиваль понимал, аврор ждет, чтобы он сам протянул руку, тем самым доказав свою заинтересованность. Он еще раз обдумал возможные варианты: оглушить Феркса и сбежать, выполнить задание Гринвальда, а потом исчезнуть или попробовать разыграть новую партию: узнать, что представляет собой обскури и зачем оно нужно темному магу, а потом использовать это знание против врага. Так какой путь выбрать человеку, который не хочет полностью потерять себя? — Что вы решили, сэр? В этот раз, услышав уважительное обращение, Грейвс про себя улыбнулся. — Я найду Криденса Бэрбоуна и доставлю его в Англию. От вас мне потребуется два комплекта документов для меня и для обскури, успокоительное зелье, чем больше, тем лучше, сто галеонов наличными и портал, который должен быть открыт в субботу в полночь. — У вас нет права что-либо требовать. — Ошибаетесь. Сильнее сильного — человек, которому больше нечего терять. Он может требовать все что угодно. Это я нужен Гриндевальду, он мне — нет. — Господин предполагал нечто подобное и велел согласиться на все, что не выходит за границы разумного. Документы, деньги и зелье будут у вас в субботу днем, тогда же вы получите дальнейшие инструкции, — Феркс протянул футляр и Персиваль взял его.