Остаточные импульсы

Говорят, во время битвы тут творилось такое, что Цитадель могла вот-вот — и рухнуть на Землю. Лучше бы рухнула, думает Эрик, водя фонариком из стороны в сторону. Тогда бы им не пришлось шариться здесь, выискивая… а хрен, собственно, поймёшь — что. Официально говорят: выживших, но кто же может выжить в таком аду? Неофициально шепчут о Шепарде, о том, кто добыл для них эту победу. Но Эрик Хольбайн, сержант армии Альянса, не слишком-то верит — в отличие от многих других. Даже у героев должна однажды заканчиваться удача. Его поставили главой партии — не иначе как потому, что на Цитадели ему бывать уже приходилось. Да и не один раз. Только вот… Эрик поводит плечами, вслушиваясь в шаги за спиной и едва удерживаясь, чтобы не окликнуть хоть кого-нибудь. Только вот та Цитадель, которую он помнил — была живая; даже во время войны тут кипело всё и бурлило. Пусть и беженцев было полно, а всё равно — торопились успеть, дожить, ухватить хоть что-нибудь, пока всё не закончилось. Да и не верил никто по-настоящему, что оно может закончиться — вот так сразу. А теперь — только пустые коридоры. Мёртвые. Тихие до звона в ушах. — Огромные какие, — восхищённым шепотом замечает девушка рядом с ним (Амалия? Аманда? он забыл, как ее зовут), направляя луч фонарика в потолок. — У нас на корабле и места столько нету… Она переводит луч вперёд — и отшатывается назад с пронзительным вскриком. Не такие уж и пустые, оказывается, эти коридоры. Там что-то шевелится. Показавшаяся из-за угла человеческая рука дёргает скрюченными пальцами и бессильно падает. Да ни хрена она не человеческая, понимает Эрик, заглядывая за поворот. Это хаски. Полный, мать их так, коридор хасков. — Дохлые они, — хрипло говорит он; в горле пересохло. — Абсолютно и бесповоротно дохлые. — А-а… они же шевелятся? И правда: тут и там беспорядочно подёргиваются конечности, мигают и тут же гаснут синие огоньки. То и дело кажется: какое-нибудь из искорёженных тел сейчас встанет и двинется на них. Как зомби в старых ужастиках. — Остаточные импульсы это, — он только сейчас замечает, что свободной рукой схватился за пистолет, и заставляет себя разжать пальцы. — Двигаемся дальше, здесь точно ничего живого нет. Чуть дальше по коридору стены оцарапаны пулями и обожжены. Здесь отбивались — хоть, похоже, недолго. Эрик старается шагать осторожнее, но всё равно то и дело наступает во что-то липкое. Под ноги он особенно не всматривается; думает, что так лучше. Из-за плеча доносится приглушенное ругательство, а следом — звук, с каким что-то усиленно стряхивают прочь. У самой стены виднеется что-то светлое, и Эрик механически направляет туда луч фонаря. Приглядывается повнимательнее, и это оказывается человеческая нога. В модном высоком ботинке. Бедро, куда вплавились обгорелые клочки брюк, заканчивается неаккуратным обломком кости. Рядом — еще один труп: турианец, судя по уцелевшему на голове гребню. Из СБЦ, наверное. Нижней челюсти у трупа нет, и грудная клетка разворочена целиком: никакая броня не спасла. Эрик отворачивается, проходя мимо. Опознавать мертвых — не их работа, этим займутся позже. Но достать планшет и сделать пометку на карте он не забывает. Коридор заканчивается раздвижной дверью с неоновой вывеской над ней — сейчас, конечно, потухшей. Но это не мешает Эрику узнать место. — А здесь что такое? — спрашивает уже более сдержанным полушепотом, вытянув шею, всё та же Аманда-Амелия. — Надо, наверное, заглянуть… Он сглатывает, надеясь, что его рука не слишком сильно дрожит. Там, за этой дверью, был ночной клуб — один из многих, но так случилось, что именно тут он проводил время в компании сослуживцев. Они орали свои походные песни, тискали миловидных девчонок — а те и не особо сопротивлялись, позволяя нетерпеливым, мозолистым пальцам скользнуть под юбку, под которой частенько уже не оказывалось белья. Им не хотелось умирать. Но они, в отличие от девчонок, хотя бы добровольно подписывались на это. Эрик встряхивает головой, отгоняя воспоминания, и пропускает вперед Мэтта: тот учился на инженера и умеет, если понадобится, взломать любой стандартный замок. Так и есть: Мэтт поднимает вверх большой палец — тоже жест, как в кино; только лицо у него при этом не торжествующее, а хмурое. Они, все четверо, входят медленно, будто боятся побеспокоить, хотя дело ясное — уже некого. Лучи фонариков первые минуты мельтешат бестолково, а затем — скрещиваются-сходятся в центре. Почти что в одной точке. Освещают танцпол, над которым щерятся расколотые вдребезги неоновые лампы, и несколько танцовщиц на нём. Азари и человеческие девушки вперемешку, не разобрать даже, чья кожа какого цвета; и цвет крови, пурпурной и ярко-красной, засохшей на блестящих квадратах, тоже сделался неразличимым. Руки и ноги переплелись, будто в пародии на межвидовую оргию с какого-нибудь дешевого порносайта. Их не успели никуда оттащить — или просто сочли негодными. Эрик ни за что не стал бы утверждать, будто понимает логику этих синтетических тварей. Лицо одной из девушек — смуглая кожа, блестящие в темноте кудряшки, приоткрытые пухлые губы, — кажется почти живым. Кажется: вот-вот, и вздрогнут ресницы, приподнимутся веки. Эрик невольно опускает взгляд — но ниже шеи у неё нет ничего: только месиво внутренностей, застенчиво прикрытое тонкими, еще не тронутыми разложением пальцами. И ведь мы совсем немного осмотрели, думает Эрик. А здесь таких коридоров еще — сотни километров, и населения сколько-то миллионов, и сколько, спрашивается, успело эвакуироваться — если даже Совет пропал весь с концами… Может, в других округах дела обстоят получше. Может, там остались выжившие. Хоть один человек, хоть инопланетник. Эрик цепляется за эту мысль, точно за спасительную веревку. А может, там тоже нет никого, кроме трупов, и пустых помещений, и погасших ламп… И никакой герой, никакой гребаный Шепард тут не поможет. Ничего больше не будет, как раньше. Эрику сдавливает горло от этой мысли — словно ползучая рука хаска все-таки ожила и ухватила его. — Но мы победили, — повторяет он, обводя взглядом остальных. — Мы победили. Тихая, мертвая Цитадель — бывшее сердце Галактики — ничего не отвечает на это.